Теперь путь чист.

– Нельзя терять ни секунды. Нужно ковать железо, пока оно горячо.

– Совершенно неподходящая метафора. – Матушка лежит в шезлонге у камина, кутается в белые шерстяные одежды, лицо у нее изнуренное и усталое. – Мы же говорим о мертвой женщине, которую король обожал. Несомненно, он глубоко скорбит и какое-то время будет безутешен. – Она закашливается, и я с тревогой смотрю на нее; она отрицает любое недомогание.

– Но король обычно быстро приходит в себя, – настаивает Норман. – Ведь после смерти Винтимиль не прошло и пары месяцев, как ее место заняла ее сестра? И уже ходят слухи, что он вернулся к той толстухе… как ее зовут?

– Диана, – подсказываю я. Не красавица, но поговаривают, что она очень добрая и веселая. Прошло только восемь дней с тех пор, как мы узнали новость; точно ли короля еще не захомутали?

– Да, Диана де Лорагэ – слон, а не соперница, – едко замечает Норман. Но шутку его никто не оценил. – С его-то пристрастием к этому семейству и любовью к знакомым вещам…

– А что слышно о Луизе, графине де Майи? – обеспокоенно интересуюсь я.

– Ничего, насколько мне известно; она до сих пор в Париже и исключительно религиозна. Как и о ее сестре Гортензии, хотя та все еще остается при дворе.

На укрытое снегом подворье въезжает экипаж. На этой неделе должен вернуться Шарль, и я очень надеюсь, что это не он. Входит лакей и возвещает о приезде герцога де Ришелье.

– Мадам, – кланяется он, когда лакей смел снег с его огромной накидки, отороченной черно-бурой лисой.

Теперь Ришелье мой друг – это доказало его послание. Когда он сказал, что путь свободен, то вряд ли имел в виду свой дом в городе и то, что я могу приезжать туда, когда пожелаю. После обмена любезностями я решаю, что дерзость – лучшая тактика.

– Сир, прошу вас, скажите, что, на ваш взгляд, мне следует предпринять? – интересуюсь я.

– Сейчас появился шанс, – говорит Ришелье. – Как я уже указал в своем письме. Я искренне уверен, что король будет несказанно рад видеть вас.

– И мы ограничиваемся только встречей? – напрямик интересуется мама.

– Естественно! Чтобы подогреть любопытство. – Тон его так же холоден, как и ночь за окном, когда он кладет перчатки на стол. – Но потом… я не знаю, чего вы ожидаете.

Перчатка брошена, и теперь мы должны принять вызов.

– Мы ждем, что король влюбится в нашу очаровательную дочь, – негромко отвечает Норман, подтверждая очевидное.

Повисает молчание, которое в конце концов нарушает матушка:

– Она должна быть представлена королю. С нашей Ренеттой нельзя все свести к интрижке на стороне.

Ришелье удивленно приподнимает бровь, но молчит. Обходит комнату, берет с серванта чучело утки, быстро ставит его на место, проводит пальцем по деревянной каминной полке и поворачивается к нам:

– Буду честен с вами. И речи быть не может, чтобы вашу Ренетту представили ко двору. И речи быть не может об официальной связи. Знай я, что у вас такие далеко идущие и преувеличенные ожидания, я бы не стал попусту тратить время. Ваша дочь великолепна, – он кланяется маме, – а король изысканный гурман, который привык смаковать самые лакомые кусочки и получать от этого удовольствие…

– Не смейте говорить о моей дочери, как о куске еды, – перебивает его мама.

– Я говорю метафорами, чтобы вы лучше поняли, мадам Пуассон.

– Вы намекаете на то, – чопорно продолжает мама, – что мадам д’Этиоль…

– Нет, нет, нет, – сладким, как мед, голосом прерывает ее Ришелье. – Вы превратно меня поняли, мадам. Я отнюдь не намекаю на то, что она дочь торговца рыбой или внучка мясника. Нет… совсем нет. Неужели вы слышали это из моих уст? Я просто говорю, что она не знатного рода. В этом сомневаться не приходится. – Он изумленно приподнимает брови. – Несмотря на ее нынешний… как мы это назовем? Титул?

Атмосфера в комнате накаляется, становится ядовитой. Значит, Ришелье не изменил своего мнения обо мне. Проклятый! Впервые я замечаю, какой у него тяжелый нос и ряд родинок вдоль левой щеки. Конечно, он – Ришелье, но красавцем его не назовешь.

– Сир, моей матушке нездоровится, мне кажется, сейчас не время обсуждать наши планы, – говорю я, но мой голос дрожит больше, чем мне хотелось бы.

– Нет, Ренетта, – решительно возражает Норман, поднимая руку. – Нам просто необходимо обсудить это прямо сейчас. Лучшего времени не найти.

Ришелье раздраженно пожимает плечами, его лицо каменеет.

– Происхождение уже не изменишь, мы все прекрасно понимаем, что эти современные разговоры о равенстве – просто сказки. Любовнице из буржуазного семейства не бывать в Версале. Никогда ее там не будет. Поскольку я старинный друг короля, его счастье – это моя работа. Ваша очаровательная дочь сейчас как раз сможет развеять его скорбь. Но мечты о Версале и о чем-то более официальном… никогда.

Норман смотрит на Ришелье с изумленным снисхождением; взгляд, который, я вижу, тяготит герцога, и он, в свою очередь, поворачивается ко мне и продолжает:

– Мне очень жаль, если я не оправдал ваши ожидания. Мадам, я не хотел быть неучтивым. Я один из ваших преданнейших поклонников, но вам действительно не место в Версале.

Входит мой супруг, стряхивая снег с сапог.

– Сугробы почти в рост человека, невиданные заносы, я проезжал мимо замерзшей коровы… – Шарль замедляет шаг, висящее в комнате напряжение ощущается физически даже таким тупоголовым человеком, как мой супруг. – Если точнее, их было две. Две замерзшие коровы. – Он оглядывается и запинается: – Что-то случилось?

– Ничего не случилось, – отвечает Ришелье. – Совершенно ничего. – Он забирает перчатки и уходит, даже не удостоив моего супруга кивком.

Норман крепко обнимает меня, я льну к нему, вся в слезах.

– Не бери в голову этого надутого хлыща, – мягко говорит Норман. – У меня есть влиятельные друзья, которых герцог явно недооценивает. Не волнуйся, милая моя.

– Нет, нет и нет! – восклицает мама, увидев, что я намереваюсь надеть. – Тебе идут чистые, но приглушенные тона, Ренетта. Черный и белый – цвета смерти и скорби! Ты же не хочешь напомнить Его Величеству о тяжкой утрате?

– Все вокруг будут облачены в легкие, яркие цвета, – мягко возражаю я. – А я должна выделяться. Я беру пример с любовницы Генриха II, Дианы де Пуатье, которая всегда носила черное с белым. И Диана, римская богиня-охотница, так же умело заарканила свою жертву. Шорник изготовил для меня эластичный кожаный серебристый колчан, в который я вложила настоящие стрелы.

– Ренетта права, – поддерживает меня Норман, наблюдая за тем, как вокруг меня суетится портниха. – Я уже предвижу огромное количество пастушек и нимф. А еще птичек, которые захотят угнездиться на королевском дереве. – По слухам из Версаля, король и его свита намерены нарядиться тисовыми деревьями. – Мадам де Брионн, мадам де ля Попелиньер, мадам де Портей – и это только дамы из Парижа. Стоит ли упоминать о д’Антен, Перигор, Роган, не говоря уж о толстушке Диане и ее сестрице Гортензии. – Он последовательно загибает пальцы. – У них всех свои виды на короля, и все они, поговаривают, будут в каких-то легких, ярких костюмах.