– Ох, Кузьмич, – только и вздохнул Никита

– Я, кстати, согласился б, – поддержал Трисемеркина Малой. – Тогда и про поломку все логично. Электронику починить, тут действительно спецом надо быть. А ладья что? Посудина, если упрощенно смотреть.

– Во-во, посудина, – кивнул Прохор Кузьмич.

– Ладно, оставим посудину в покое, – сказал Добрынич. – Ты нам, господин художник широкого профиля, вот что проясни: с какого перепугу мы с Малым и Кировцем богатырями стали? Ну, некоторое лексическое – правильно сказал? – сходство имеется. Меж бухгалтерией и богатырщиной. Допустим. Но дьяк-то твой, Митрофан, или как его там, откуда про будущее узнал? Он что, Нострадамус? Или баба Ванга? Сам же сказал, что в ЦПШ учился. Типа, посредственность.

– Все у тебя в кучу! – отмахнулся Трисемеркин. – И образование, и дар ясновидения. Ты б хоть думал, прежде чем манку с солидолом мешать. Мало, что неверующий, так еще и без логики. И как только тебя Илья Иваныч в бухгалтерии терпит?

– Нормально терпит, – обиделся Никита. – Если тебе сказать больше нечего, пойдем мы. Мне, вон, за Милкой еще…

Он толкнул локтем Малого и уже приготовился встать, но галерейщик вдруг как хлопнет по столешнице ладонью.

– Сидеть! Не все еще. Дослушаете и пойдете, – дальше заговорил, правда, более миролюбиво. – В общем, вернулся я сегодня с обеда, сел бумажки перебирать, в окно постучали. Глянул, а оттуда на меня незнакомый поп пялится, рукой манит. Вверх показывает. Мол, на улицу выйди, пожалуйста. И вверх посмотрит. Вот, думаю, зараза. Опять призраки распоясались. Но чегой-то в бок кольнуло. Вышел. Башку поднял. А там…

И смолк.

– Ну? Что – а там? – не выдержал Алексей.

– А там… – повторил галерейщик, – Попа, естественно, нет никакого. Зато на небе тучи расходятся… Быстро так, словно кто-то их намеренно разгоняет. Ровным кругом, представляете? И морда на меня гигантская смотрит. Злобно так, с издевкою. Смотрит, значит, и говорит: «Два дня. Два лишь дня вам осталось, господа земляне. Не сыскать вам трех богатырей. А и сыщутся, страх испытают. Да и напрасно всё. Потомок их одолеет силой гласа»… И пропала. Снова тучи… Понятно вам теперь? Это ж знамение было, ребятушки!

– Знамение? Ха! – хохотнул Никита. – Ты б, Кузьмич, с портвейном-то себя ограничивал. И знамения враз уйдут. Правда, Алешка?

– Да с каким портвейном?! – вновь закричал галерейщик. – Всю неделю сох с этой проверкой. Вон, только после морды небесной и развязался. И то – стакан всего. При вас же, в «Мышеловке»… Эх, правду сказала рожа… Напрасно всё…

Трисемеркин взялся за бутылку, но тут заговорил Малой.

– Погодь, Кузьмич. И ты, Никита, остынь, – произнес он. – Я так думаю, надо с Иванычем посоветоваться. Нет, на горячку – прости, Прохор Кузьмич – это, конечно, смахивает. Но у нас же документ есть. Из чаши. А? Мне кажется, надо во всем разобраться.

– Разберемся, – кивнул Добрынич, поднимаясь на ноги. – Если лапши навешал, будет тебе на орехи. Понял? Не посмотрю, что пенсионер.

– Ой, иди уже, – отмахнулся от Никиты Трисемеркин и обратился к Алексею: – А тебя, мил человек, попрошу зайти к Кировцу. И все ему рассказать. Илья Иванович – человек мудрый и обстоятельный. Любую лажу насквозь видит. Послушай, что скажет. Хорошо?

– Вот это правильно, – ответил, правда, не Малой, а Никита. Уже от дверей. – Сходи, Алешка. Прямо сейчас. Как шеф решит, так и сделаем. Но мне отчего-то кажется, что решение его будет не в пользу господина галерейщика.

– Посмотрим, – произнес Трисемеркин. – Алексей, бумажки возьми. И свиток для доказательства, и перевод. Кировец фактам больше, чем словам, доверяет…

Дверь открыла супруга. Хиросима Сэнсэевна. В ситцевом кимоно. Увенчанная короной из бигуди.

– Ну? Чего надо? – спросила она грубо, увидев Алексея. – Соскучился? До завтра потерпеть не мог?

– Симочка, кто там? – раздался из глубины квартиры голос Иваныча.

– Никто! Соседка за солью зашла, – чуть повернув голову, крикнула мадам Кировец.

– Это я, Илья Иваныч! – рискнул Малой и чуть не получил ногой в пах.

Вовремя отпрыгнул.

Из-за спины Хиросимы Сэнсэевны показалась физиономия шефа.

– Алешка? Случилось что? – удивился он приходу приятеля.

– Ну, скажем, может случиться, – ответил Малой.

Кировец, осторожно подвинув супругу, вышел на площадку и прикрыл за собой дверь.

– Выкладывай.

– Тут, в общем, такое дело, – смутился Алексей. – Странное. Но я Кузьмичу обещал. Трисемеркину. Он очень просил…

– Не тяни резину, – поторопил Кировец. – Странное так странное. Всякие дела бывают. Конкретно что?

Малой вытащил из-за пазуху свернутый в трубку пергамент и бумажку с переводом, которую и протянул шефу.

– На листке по-русски. Прочти.

Илья Иванович мельком взглянул на свиток, взял из рук Алексея бумагу и быстро пробежал ее глазами. После чего полез в карман, достал сигарету, помял в пальцах и спрятал обратно.

– Вот, решил бросить, – пояснил он манипуляции. – Как думаешь, получится?

– Не знаю, – пожал плечами Малой. – Наверное. Ты, Илья Иваныч, мужик волевой.

– Эт точно, – улыбнулся Кировец, после чего стал серьезным. Проговорил куда-то в сторону, негромко: – Объявились-таки… Что ж, может, оно и к лучшему. Как раз до отпуска управимся.

– Чего? – не понял Алеша.

– Того, – ответил Илья Иванович. – Нормально все. Предупрежден, как говорится, значит, при оружии. И сколько у нас времени? Трисемеркин что говорит?

– Так ты в курсе? – искренне удивился Малой.

– В том-то и дело, что нет, – не понял Алешкиных слов Кировец. – Так сколько?

– Ну… Кузьмич что-то про пару дней заикнулся. Типа, знамение было. Морда в небесах, что ли?

– Морда, говоришь? – ухмыльнулся Илья Иваныч. – Не, брат Леха, это не просто морда… Пару дней, конечно, маловато. Но лучше, чем пару часов, правда?

– Пожалуй, – согласился Алексей. – Иваныч, так что там случиться-то может?

– Завтра, Алешка. Все завтра, – сказал Кировец и взялся за дверную ручку. – Будь готов. До обеда планерку проведем, бабки подобьем, а с полудня уходим в отгулы. Или, лучше, я нам командировки оформлю. Краткосрочные. Скажем, в Архангельск. Дня на два-три, а? Полагаю, управимся. Никите сейчас позвоню. И Кузьмичу. Ладно, давай…

И скрылся в квартире.

«Вот тебе и соль, – немного растерявшись, подумал Алеша. – Нормально получилось».

«В стародавние времена – тысячу лет назад, а то и все две, на берега великой северной реки Валгаллы из неведомых земель пришло воинственное племя. Как звали этих людей раньше, до их появления здесь, никто не знает, а сами они по-древнерусски не говорили. Но выжившие местные, в суматохе и панике бежавшие с поля брани, утверждали, что имя им – хераксы, и отличаются разбойники нравом буйным и характером невменяемым. Мол, у них даже бабы ездят верхом на лошадях с обнаженными и грудями, и мечами. И рожи при этом злющие. Когда противнику голову рубят, неизменно орут: «Херакс». Отсюда и прозвище всему племени.

В общем, миролюбивых аборигенов хераксы с Валгаллы выселили и начали потихоньку обживать земли, ранее другими обжитые. Первым делом разрушили поселок. Потом вытоптали посевы и порубили леса на дрова. Когда ж очаги были сложены, зарезали, изжарили и сожрали всю скотину, а также не успевшую вовремя скрыться мохнатую и пернатую дичь.

И вроде бы уже ничего необжитого тут не осталось, и можно было со спокойной душой и чистой совестью отправляться на поиски новых, еще нетронутых, земель, но хераксы отчего-то решили остаться. То ли климат им подошел, то ли Валгалла, по которой недальновидные купцы чуть не каждый божий день вели богатые караваны, понравилась. Но, так или иначе, завоеватели уходить не торопились.

Постепенно на месте разрушенного городища выросло новое поселение. С каменными домами и мощеными улицами. Женщины, чтобы грудь не мерзла, скрыли ее дублеными шкурами да сыромятными кожами. Мужчины начали возделывать ранее вытоптанные ими же поля и приручать на свой лад уворованный у соседей скот. А там и дети пошли. Постепенно племя худо-бедно, но таки выучило древнерусский и завязало торгово-культурные отношения со все еще осторожными аборигенами. В общем, мало-помалу жизнь налаживалась. Хераксы даже имя себе придумали. Новое. Стали валгарами. То есть теми, кто живет на Валгалле.