Алексей уже собрался ощупать скульптуру на предмет скрытых механизмов, но тут из соседнего зала донесся зов галерейщика:

– Малой, ты куда запропастился? А ну, бегом за нами! Время, Малой!

Алешка на секунду прикрыл глаза, стряхнул наваждение, и, взяв хороший темп, устремился вдогонку за Никитой и Трисемеркиным.

Очутившись в своем кабинете, Прохор Кузьмич указал подбородком на стулья возле письменного стола, а сам плюхнулся в глубокое велюровое кресло.

– В общем, так, друзья мои. Суть в следующем, – произнес галерейщик. – Я тут откопал один небезынтересный документец. Полагаю, он вас должен заинтересовать.

Достав из открытого сейфа свиток, Трисемеркин развернул его и положил на стол, придавив углы двумя пустыми чернильницами, пресс-папье и стаканом.

– Гляньте-ка.

Добрынич с Малым, нагнувшись над пергаментом, уставились на ряды старинных букв без пробелов между словами.

– Написано полууставом, – пояснил галерейщик. – На старославянском. Нет, бумага не слишком древняя – пушкинских времен. Просто церковный служитель писал. В принципе, почти все понятно, но чтоб вас не мучить, я предварительно перевел на современный русский. Вот вам бумажка. Сами осилите?

– Не вопрос, Кузьмич, – кивнул Никита. – Давай.

Он взял из рук Трисемеркина листок и, положив на стол между собой и Алексеем, принялся за чтение. Документ гласил:

«Во пору лета 1804-ва от Р.Х. писано дьяком Молотовскаго Храма Пресвятой Богородицы Валгалльской Митрием Оскоминой.

Сия тайная грамота не предназначена для очей бояр и народу, а лишь потомкам, что явятся аки Архангелы два века после да измогут наш славный Молотов град от нашествия Диавола во плоти гнусавова и ерошистова, порешившаго исхитить души славныя и богобоязненныя люде з воспомочию попкорму, коим тот буде отвращать серебряныя караси. За сути попкорму излагати не могу, посему мерзкае явление сие никло пред мое откровение во видение весчем. Являтися спасители числом четыре. Илия во главах богатырь, Добрыня и юн Алексий – соподручные, аскимлянин мал диковин – вспомогателе. Вырывут Диаволе поганый изык яво и разметут скверну по над переправы Валгаллой-рецой ………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………о велению так. Аскимлянам средство веда.

Сия грамота схоронена буде кургана о чаша бронзея числа 21-ва июни лета 1804-ва от Р.Х.»

Часть слов от «Валгаллой-рецой» до «о велению так» была смыта временем. Или еще чем-то. Хоть грунтовыми водами. Но в целом смысл послания от дьяка Митрия к потомкам был ясен. Никита с Алешей переглянулись и вопросительно уставились на Трисемеркина.

Галерейщик по своему истолковал взгляд приятелей и потянулся к сейфу. Достал бутылку портвейна. Вскрытую.

– Не, Кузьмич, мы не будем, – поморщился Никита.

Алексей кивнул, соглашаясь с товарищем.

– На работу завтра, а мы уж пива выпили.

– Ну, тогда и я обожду, – вздохнул галерейщик. – Как вам грамотка?

Добрынич потер переносицу.

– Видать, дельная, если позвал, – сказал он. – Только я не совсем понял, мы тут причем? Уж не имеешь ли ты ввиду, что «Илья во главах богатырь» и тадэ и тэпэ – это мы и есть?

– Как раз это я и имею. Ввиду, – ответил Прохор Кузьмич.

– Постой, но мы… – проговорил Малой и вдруг смолк.

– И я и говорю, что вы, – улыбнулся Трисемеркин.

Он встал из-за стола, обогнул его и подошел к мужикам.

– Больше некому. Вы ж у Ильи Иваныча сподручные?

– Какие мы тебе сподручные? – возмущенно произнес Добрынич. – Мы его приятели. И подчиненные. Коллеги. Какого черта, вообще? Я, между прочим, не Добрыня, а Никита.

– Ой, не придирайся к словам, а? – отмахнулся галерейщик. – Дьяк был малограмотным. Мож, и ошибся ненароком, фамилию с именем перепутал. ЦПШ, брат, это тебе не кульпросветучилище. Буквам научили, а до остального люди своим умом доходили. Разве не так?

– Так-то оно так, – согласился Никита. – Вот только все равно в твоей грамоте натуральная каша. Дьяволы, Архангелы, аскимляны какие-то. Церковная ерунда. Вот ты вроде опытный человек, известный художник, директор музея, а веришь во всякую чушь, пусть и старинную. Тоже мне, в «Мышеловке» туману нагнал… Секретное дело! Тайна! Мы тебе что, голливудские, чтоб мир спасать? Вон, если хочешь, Алешке соли не хватает, пусть он и связывается… А нам с Иванычем это не интересно. Мы ж солидные люди, Прохор Кузьмич! Ишь, богатырей нашел.

Галерейщик пристально посмотрел Никите в глаза, а потом вернулся на свое место. Придвинув кресло к столу, уселся. Сцепил ладони в замок.

– Может, конечно, все и чушь, – задумчиво произнес он, – но отчего-то мне думается… Я ж немолодой человек, ребята… Вот хоть режь, а чувствую, что есть здесь рациональное зерно. Есть!

– Какое зерно, Кузьмич?! – нервно воскликнул Добрынич. Аж подпрыгнул на стуле. – Про Диавола? Как в кино говорят, закусывать надо! Ты где вообще эту грамотку-то откопал?

Трисемеркин усмехнулся.

– Про закусывать – приму к сведенью, – сказал он. – А письмо мне мальчишки притащили. Сказали, что нашли какую-то тяжелую железную вазу на берегу. Возле вашего карьера. Ну, я съездил с ними на место, сам глянул… И никакая оказалась там не ваза, а бронзовая чаша. С крышкой. И с сургучной печатью. Печать-то пацаны вскрыли, свиток мне принесли, а на чашу силенок не хватило… Нет, теперь-то, понятно, она уже здесь. Привезли. Но суть, ребятушки мои родные, в другом.

– В чем же? – заинтересовался Малой.

– Я тут несколько лет назад храмовые архивы разбирал, – говорил Трисемеркин, – для систематизации. Так вот… Среди прочего, прочел одну любопытную писульку. Она сейчас у нас тут в третьем зале под стеклом лежит. А пойдем-ка я вам ее покажу!

И уж привстал, но Добрынич отрицательно покачал головой.

– Не. Не пойдем. Верю. На словах объясни. Помнишь ведь наизусть?

– Да помню, конечно, – кивнул Прохор Кузьмич. – Там сказано о сношениях молотовчан с неким разумным племенем. С аскимлянами. Они якобы на том берегу Стулой жили. На скалах. Откуда в наших краях появились, неведомо, но вроде б приплыли. С моря, али по реке – тоже непонятно. Но нашим предкам разъяснили, что беда у них случилась – ладья поломалась. Вот и осели, значит…

– Что ж они, безрукие были? – перебил вопросом Малой – Ладью починить – это тебе не авианосец. Никакой электроники в помине не было. Одни доски.

– Ой, Алешка, ты со своими сравнениями! – возмутился Трисемеркин. – Видать, не могли починить. Караблестроение – это тоже искусство. Дай тебе два куба вагонки, ты лодку соорудишь?

– Ну…

– Вот тебе и ну! Ты лучше слушай, не перебивай. Так вот… На чем это я остановился? А! Аскимляне эти – народ вполне грамотный, вот только виду необычного. Их мужички ростом нам по колено. Плюс – о трех ногах и двух языках во рту.

– А бабы? – спросил Никита.

– А что – бабы? Бабы типа наших. Только лысые все.

Малой тихонько рассмеялся.

– Это их самцы ихние обрили, – весело сказал он. – Чтоб в волосах третьей ногой не запутаться.

– Цыц, я сказал! – погрозил пальцем галерейщик. – Так вот, значит… Приплыли сюда аскимляне и, потерпев аварию, пошли на поклон к градоначальнику. Мол, так и так, позволь, мил человек, пожить на окраине. А тот рогом уперся, и ни в какую. Вы ж, типа, и на людей-то не похожи. Вами только ребятню нашу пугать. Идите-ка вон, за Стулую, там и селитесь. Деревья на скалах растут, так что без дров не замерзнете. А денег дадите, мужики и жилье вам к зиме справят.

– Негостеприимно поступил, сволочь, – поморщился Никита.

– Согласен, – кивнул Трисемеркин. – Негостеприимно. Но то ж времена другие были! Средневековье, пусть и позднее. Нравы-то… Да хрен с ними, временами и нравами. Я вот что, ребятушки, думаю. Аскимляне эти – они и не люди вовсе. Судя по облику…

– А кто? – изумился Алеша.

– Кто, кто? Инопланетяне, вот кто! – чуть не вскрикнул галерейщик. – А ладья сломавшаяся – корабль, но космический. НЛО, как сейчас говорят. А?