Мимо крыльца прошел толстый директор галереи Трисемеркин в сопровождении двоих каких-то жлобов. Не, не каких-то! Это ж дядькины кореша с его заводика. Такие настоящий музон презирают. Им Бабкину подавай. Или… Пригласить, что ли?

– Эй, уважаемые! – окликнул троицу Витя «Гнус» Поганьевский, клавишник. – А вы придете послезавтра в парк на концерт? В двадцать нуль-нуль.

– И кто поет? – притормозил Малой, повернувшись к парням.

– Мы поем. Бесплатно!

– А вы – это кто? – задал уточняющий вопрос Никита.

– А мы – это кхк-кхе… – закашлялся Юра «Фузз» Пидалин, басист, – группа «Wall Gala». Что, неужто не слыхали? Приходите, классное шоу гарантируем.

– Посмотрим, – прорычал Трисемеркин и, подхватив под руки остановившихся было приятелей, потащил их в сторону уже виднеющегося здания галереи.

Проводив мужиков пусть презрительными, но все ж слегка разочарованными взглядами, музыканты тяжело вздохнули. В один голос.

– Не придут, – подытожил Гнус.

– Плевать. Их уже ничего не спасет, – согласно кивнул Лева «Соус» Помидоров, гитарист.

Фузз шумно высморкался.

– Твою ж душу! Макара только за смертью посылать! – Гнус резко вскочил со ступеньки и начал нервно прохаживаться перед крыльцом. – Слушай, а не случилось ли с ним чего, а?

– Да хрен его знает, – сплюнул сквозь зубы Фузз. – Если случилось, это, пацаны, труба.

Но в то же самое мгновение из-за угла показалась тощая фигура Макленина.

– Ну, наконец-то! – приветствовал приятеля Соус, поднимаясь на ноги. – Ты чего опаздываешь, в натуре? Проспал?

– Я… это… – захрипел Макленин. Шепотом. – Простыл, короче… Голоса нет, типа.

Троица словно окаменела.

– Придется, короче, тебе, Фузз, вокалить.

– Ты офонарел, бродяга? – оторопел Фузз. – У меня ж этого… слуха нет.

– Это, короче, не главное, – зашипел в ответ Макар. – Главное, чтобы драйв был, короче…

Пока Макленин отпирал замки, остальные недоуменно переглядывались. Молча. Шок – не то слово. На носу выступление, а у него голоса нет. Во, дела! Похоже, влипли по самые.

Пройдя в каморку детского ансамбля, расселись по табуретам. Макар достал из кармана ветровки чекушку.

– Лечиться, короче, буду, – шепотом пояснил он. – Может, это… Прорежется еще. А вы пока подключайтесь, короче.

Свернув пробку, он залпом ополовинил пузырек и, достав из другого кармана огурец, с хрустом закусил.

– Не, дохлый номер… – прошептал он. – Не прорежется. Ну что, Фузз, попробуем спеть? Или как, короче?

– Короче, или как, – огрызнулся Фузз. – Сказано тебе – слуха нет. Пусть, вон, Гнус вокалит. У него хоть голос.

– А что?! – поддержал друга Соус. – У Гнуса реальный баритон. И эта… Консерватория. Почти.

– Смеешься? Консерватория! – возмутился клавишник. – Три класса музыкалки… И это… Кто на синтезаторе играть будет, если я на вокале? Ты ж знаешь, я одновременно петь и лабать не могу. Сбиваюсь, в натуре.

– А ты не сбивайся, – не выдержав, заржал Фузз. – Или не лабай.

– До хрена умных развелось! – зловещим шепотом произнес Макар. – Короче, я сказал: если голос ко мне не вернется, петь будет Фузз. Точка, короче. Или вообще не выступаем. Ясно?!

– Да пошел ты знаешь куда?! – крикнул Пидалин. – Тоже мне, художественный руководитель. Холодным пивом голос посадил, а теперь командует. Я вообще в Москву собрался, понял?!

– Давай-давай, – закивал Гнус, – ждут тебя в Москве с распростертыми объятиями. Басист без слуха. Самородок.

– Сам ты выродок. Басисту слух, между прочим, вообще не нужен. Главное, чувство ритма.

– Ага… Чувство ритма…

– Короче! – почти проорал Макар. Правда, все еще шепотом. – Послезавтра отыграем программу, и катись хоть в Лондон, хоть вообще, мля, в Вудсток! Понял, короче? Я перерешил. Гнус поет. Твердо. На синтезаторе сеструху попрошу сыграть. Не откажет. Давно, короче, сама набивается. Или без фортепьянки залабаем… Погнали, короче.

Каморку сотряс мощный залп «Уралов», и Гнус со всей дури голосом, полностью оправдывающим прозвище носителя, заорал:

– А надо ль нам на реку выходииить?!

А стоит ли нам в проруби купаааться?!

А может, лучше сразу всех убииить?!

Чем долго над людями измываааться?!

И вот опять грядет переворот,

Который всем нам точно принесет…

Шатанье и разброд.

Опять переворот…

А утром на воротах парка культуры появилась пусть слегка безграмотная, но яркая афиша, выведенная красной и черной тушью на обратной стороне стенгазеты дворца:

04-го июля

после-завтра вечером, в 20-00, прямо тут, в парке

состоится музыкальное шоу

ВИА «Серебряные караси»

(оно же – группа «Wall Gala»),

худож. рук-ль Макленин М.М.

с новой программой

«ОПЯТЬ ПЕРЕВОРОТ»

Вход бесплатный

Всех ждем к 20-00

НЕ ПРОПУСТИТЕ ТАКОГО ШАНСА!

Галерея в столь поздний час выглядела совершенно иначе, нежели днем. И дело не в том… Точнее, не только в том, что вокруг, да и внутри, царила мертвая тишина, даже не напоминающая о толпах ценителей искусства и простых экскурсантов. Сами старинные стены, казалось, кричали о страшной и неведомой тайне.

Прохор Кузьмич с Никитой ушли далеко вперед, а Леша отчего-то задержался в зале гипсовой скульптуры.

Уникальная экспозиция изваяний – эксклюзив от Трисемеркина. Ну, где, скажите, вы еще отыщете такое собрание гипсовых бюстов? Количеством не менее четырех десятков? Нет, есть и более обширные коллекции. Наверняка есть. Все дело в их происхождении.

Вообще, Прохор Кузьмич, несмотря на преклонный возраст и безоговорочное общественное признание неординарного живописного таланта, оказался неплохим генератором идей и на удивление прекрасным администратором. Здание потемкинского аквариума, принадлежавшее долгое время горкому компартии, хранило в своих темных сухих подвалах бесценный склад гипсовых вождей советского народа былых времен. От сотворения большевистского рая. После августовской революции девяносто первого года, когда помещения и отошли к минкульту, встал законный вопрос о том, что со всем этим барахлом делать. Нет, вариантов-то предлагалось множество. Вот только все они, так или иначе, подразумевали одно – утилизацию ненужного хлама. Разница была лишь в методологии.

Вот тут-то Трисемеркин и доказал в очередной раз известный факт. На собственном примере. Талантливый человек талантлив во всем.

Правда?

Бесспорно.

Так гипсовый «вечно живой» после небольшой доработки превратился в Шекспира. В бюсте его усатого преемника теперь только ленивый не смог бы опознать Эразма Роттердамского, а из «Железного Феликса» вышел вполне удовлетворительный автор Дон Кихота. Дорогой во всех отношениях «просто Ильич» стал Иммануилом Кантом, а его верный партсоратник – кардиналом Ришелье.

И все, заметьте, силами одного лишь детского кружка художественной лепки и отёски из соседнего дворца творчества юных. И посредством обычных ножей, долот и наждачной бумаги.

Но жемчужиной необычной экспозиции по праву считалось белоснежное изваяние древнего царя Навуходоносора, мастерски выдолбленное из потерявшего актуальность Михаила Калинина учеником 6-го класса молотовской коррекционной школы-интерната Кимом Никонорьевым …

Малой сейчас именно перед ним и застыл. Перед Навуходоносором. В искреннем восхищении творением человеческих рук. И нечеловеческой мысли. Алешке на секунду показалось, что вавилонский правитель ему подмигнул. Да, да, именно ему. И саркастически улыбнулся. С чего бы спрашивается такая мистика?