— Простите, — сказал он, встречая её на ступенях широкого крыльца и не обращая внимания на испуг Анны при виде его. — Простите, что я решился самолично вручить вам эти письма, не доверяя их никому! Вы узнаете из этих писем, каким образом разошлась свадьба сестры вашей. Позвольте мне прийти в сад Царского Села, на то место, где я учу роли; и я расскажу вам всё, чему сам я был свидетелем! Может быть, вы успеете помочь сестре…
— Боже мой! Что же случилось с ней? Приходите, приходите! — живо заговорила она, забывая все предосторожности. — Я буду вам очень благодарна, Яковлев!
— Преданный вам Стефан Яковлев! — проговорил Стефан; и, передавая письма в протянутую к нему руку Анны, он быстро нагнулся и успел поцеловать эту руку, украшенную дорогими перстнями. Только что Анна успела взять письма, Яковлев исчез в толпе молящихся.
Когда, вернувшись к себе, Анна перечитала эти письма, запёршись в своей комнате, она не сразу поверила непостоянству Сильвестра. Ещё труднее было ей поверить, что сестра Ольга готова поступить в монастырь! Одно было ей ясно, что отец её и сестра вытерпели большое горе и что счастливая жизнь на хуторе была разбита. Родительский дом рисовался ей в таком печальном виде, что она невольно заплакала. Постучавшиеся к ней фрейлины застали её в слезах, причину которых она не желала тотчас сообщить всем. На другой день она пошла в сад ранее обыкновенной своей привычки и одна. Она направилась прямо в аллею, где встретила вчера Яковлева; он был уже там, на прежнем месте, но без плаща и польской шапки, обращавших внимание прохожих вчера, а в обыкновенном тёмном кафтане, какие все носили в то время запросто.
Под влиянием горя Анна подошла к нему очень непринуждённо, никто не мог видеть её короткости с незнакомым человеком. Никто не мешал их долгой беседе, в которой Стефан высказал горячее участие к Ольге и глубокое отвращение к характеру Сильвестра и его поступку. Правда, он находил ему извинение в обстановке и требованиях лиц, среди которых он воспитался и которые держали его в своих руках.
— Это же сама обстановка не удержала вас, не помешала вам порхнуть от них и улететь так далеко! Клобук не пришёлся вам по голове; вы слишком горячи и живы! — говорила Анна. — Вы не побоялись свернуть на другую дорогу, не на ту, к которой вас готовили. У вас есть своя душа, которой, видно, нет у Сильвестра. Прощайте, Стефан! — сказала она, собираясь уходить. — Я иду писать к сестре, уговаривать её. Если вы будете в чём-нибудь нуждаться здесь, так вспомните, что у вас есть близкая знакомая, готовая на помощь вам, а теперь — поклонница вашего таланта! — прибавила она, смеясь.
— Не забудьте и вы, что здесь есть человек, преданный вам и вашей семье, и что никого нет у него уже более близкого ему на свете.
Анна искренно поблагодарила его, быстро уходя по аллее; она снова запёрлась в своей комнате с тяжёлым горем на сердце. С этих пор часто видели Анну очень расстроенную. У неё подозревали какую-нибудь серьёзную болезнь и заботились о её выздоровлении. Одним из явных признаков болезни, казалось всем, была её глубокая меланхолия. Затем ходили слухи о полученных ею письмах и даже о каком-то свидании в саду. Кажется, в виде развлеченья Анне придумали предложить замужество; предложение это она горячо отвергала сначала, но после долгих убеждений согласилась увидать предлагаемого ей жениха, встретиться с ним в церкви. Для свиданья этого в начале осени в Петербурге выбрана была недавно отстроенная и освящённая церковь в слободе лейб-гвардии Измайловского полка, во имя Святой Троицы. Анна решилась согласиться на это свидание, твёрдо уверенная, что найдёт какой-нибудь предлог отказаться от замужества, если назначенный ей суженый не окажется довольно привлекателен. Несмотря на такую уверенность, у ней тяжело было на душе в день, назначенный для этого свиданья, когда она должна была ехать показывать себя, как посылают товар напоказ покупателям. Анна усердно молилась в толпе других придворных дам, она не смотрела по сторонам, отдаляя от себя минуту, в которую ей суждено было встретить своего суженого. При выходе из церкви к ней подвели какого-то генерала, лицо которого показалось Анне знакомо. Вглядевшись, она узнала добродушное лицо генерала Глыбина, которого она знала в Киеве и встречала в доме отца ещё почти в детстве, когда и Глыбин не был ещё генералом. Он был молодым офицером, когда Анна видела его в Киеве. Был послан тогда в провинцию с объявлением о мире, заключённом со шведами в 1744 году. Тогда вёлся такой обычай, что отличившихся на войне штаб- или обер-офицеров посылали по провинциям с объявлением о мире, причём им выдавали указ, в котором каждому посланному назначали губернии, которые он должен был объехать. В указе же заявлялось также, что в случае где-нибудь в провинции предложены им будут подарки, «то таковые подарки дозволено было им принять». С таким указом и объявлением о мире был послан Глыбин в Киевскую губернию и другие ближние к ней; в это время он познакомился с семейством Харитонова и помнил Анну под этим только именем. Она узнала его: да, это был тот самый Глыбин! Она не видала его в продолжение восьми лет, и ему трудно было бы узнать её. Анна улыбнулась при виде старого знакомого, который её не узнавал. Не понимая значенья её радушной улыбки, он подходил к ней, однако тоже глядя на неё ласково и участливо. Повторяя себе мысленно фамилию Анны, всматриваясь в неё и любуясь ею, он начинал смутно припоминать что-то.
— Вы не узнаете меня? — спросила Анна, обращаясь к нему. — Вы были когда-то у сержанта гвардии Харитонова в Киевской губернии? Вы не помните теперь двух сестёр, ещё маленьких девочек, вы им много рассказывали о шведском походе?..
— Припоминаю всё это, но вас, конечно, не узнал бы теперь! Как я рад возобновить старое знакомство, которое вы не позабыли! — Глыбин поцеловал протянутую ему руку Анны, долго не выпуская её из своих рук и ласково глядя ей в глаза.
Случайно ли или нарочно все окружавшие Анну дамы отошли от них в сторону и оставили вдвоём с Глыбиным. Среди незнакомой толпы они могли свободно говорить друг с другом. Генерал непохож был на тех пожилых людей, которые часто говорили Анне любезности на балах с неприятными улыбками и взглядами. Глыбин смотрел спокойно и ласково, как смотрят иногда старшие на детей. Он расспрашивал её участливо и серьёзно о том, как живётся ей в Петербурге; жалел, что не встретил раньше и не мог быть ей в чём-нибудь полезен, как должен бы был поступить старый знакомый её отца. Он спросил об отце и сестре её. Она обещала ему много сообщить о них при следующей встрече с ним. Они скоро расстались, и Анна отошла от него, думая, что могла бы найти опору в этом добром знакомом; а теперь ей нужна была опора, она давно это сознавала и чувствовала. Она была бессильна против всего, что окружало её теперь.
Анне скоро предложили эту опору, говоря, что он богат; будет занимать хорошие места воевод или губернаторов, что он имеет свои вотчины в провинциях. Сверх того, говорили, что он очень хороший, добрый и честный человек, почему и государыня ничего не имела бы против её замужества с ним. Всё это объясняла ей та самая статс-дама, которая в первый раз представила её когда-то императрице. Анна помедлила с ответом. Много раз ещё встречалась она с генералом Глыбиным, ласково улыбалась ему, принимала от него услуги и подарки и на просьбу его — поторопиться с ответом — согласилась наконец отдать ему свою руку, о чём написала отцу, прося его благословения. Так исполнилась мечта Анны составить себе богатую партию, только далеко не в том блестящем и увлекательном виде, как рисовалось в её воображении. В январе следующего 1753 года она вышла замуж за Глыбина, получив щедрые подарки от императрицы по случаю свадьбы и получив от отца хорошую сумму в приданое. Анна поселилась в доме мужа своего, который стал скоро называться домом генеральши Глыбиной, и её посещали все знакомые, знавшие её при дворе. Генерал старался не отставать от других, давал балы, обеды и маскарады. Молодая жена была его баловнем; он только ждал от неё какой-нибудь просьбы, чтобы тотчас же её исполнить. Анна была счастлива вдвойне; оставаясь в той среде блеска и шума, к которым она привыкла, она вместе с тем чувствовала себя дома; для неё снова возродилась семейная жизнь, о которой она начинала тосковать в последнее время. Счастье её было бы полно, если б не было огорчено судьбою Ольги. Она несколько раз пробовала уговаривать Ольгу приехать к ней в Петербург, надеялась, что новая жизнь исцелит её от пережитого горя и к ней вернётся желание — жить и быть счастливой. Ольга, однако, упрямо отказывалась посетить сестру. «Мы увидимся через год или два, не ранее, — писала она, — к тому времени я готова буду покинуть семью для новой жизни, — только не у тебя!» Несмотря на упрямство Ольги, Анна надеялась изменить её намерения в будущем; но в настоящую пору ей недоставало близкой, дорогой подруги, она лишена была дружбы Ольги, и не с кем было ей подчас разделить своё веселье. Муж предоставлял ей тратить его деньги на свои удовольствия, но не всегда мог разделить эти удовольствия: то дела, то служба стесняли его, да и самый возраст мешал ему находить веселье в том, что веселило его молодую жену. Он редко танцевал, больше сидел за картами; днём он был на службе и не мог провожать Анну на прогулку. Вечера супруги проводили вместе, Анна не выезжала без него вечером. В те времена по вечерам улицы Петербурга были далеко не привлекательны, мало освещены, темны и даже небезопасны. Дом Глыбиных блистал роскошью; генерал ничего не жалел для неё, Анна ничего не считала, и впереди им готовилось то, что сбывалось в те времена над многими богатыми семействами: они незаметно приближались к полному расстройству дел и прекращению доходов. Но пока оба были счастливы. Правда, Анна не совсем ещё исцелилась от расстройства нервов и была иногда слезлива, как избалованный ребёнок; генерал терпеть не мог слёз и терялся. Но слёзы эти показывались всё реже, благодаря горячей заботливости Глыбина, разве только в страшно дурную погоду или при лёгком нездоровье. При таких случаях Глыбин ходил по комнате крупными шагами и напевал про себя знакомые ему военные сигналы, растерянный и озадаченный. За исключением этих пасмурных минут семейной жизни, в доме их было светло и шумно. Глыбину случилось также испытать терпенье и находчивость Анны, когда он заболел. Она ухаживала за ним горячо и без устали, вела за него борьбу с доктором и аптекой и не спала ночей. Глыбин уверился, что, при всех её слабостях, Анна могла быть верным другом в беде, оба они имели причины быть довольными друг другом.
