Сумбурный и неожиданный телефонный звонок разбивает вдребезги не только планы Катарины на тихий уютный день в компании сестёр, но и её благодушный настрой. Завидев на экране имя Шнайдера, она и подумать не могла, какой разговор её ожидает. Шнайдер говорил сбивчиво, местами путанно, и всё же ей удалось уловить основную мысль его речи — кажется, отец Кристоф узнал о культе. Конечно, то ли из-за скромности, то ли опасаясь чрезмерно напугать коллегу, он не называл вещи своими именами. Он не произносил слов “культ”, “секта” или, тем более, “жертвоприношение”. Но он почти слёзно умолял сестру использовать все связи, очевидно намекая на её приближенность к епископскому престолу, дабы не допустить визита полиции в Рюккерсдорф. Катарина поняла: случилось нечто ужасное, событие, послужившее катализатором в исполнении безумного плана местных еретиков. А набег команды Керпер, инициированный ею же всего несколько часов назад, теперь грозит тем, что сумасброды могут приступить к претворению кровавой задумки в жизнь уже сейчас! Они посвятили Шнайдера в своё “дело”, они его запугали, и он опасается, что приезд полиции в приход может закончиться непоправимым.
Испытывая жгучее чувство вины за то, что зная всё, она так и не предостерегла отца Кристофа о возможной опасности, Катарина собиралась позвонить епископу… Но отступать от собственных планов — не в его характере. Он сам, с её же помощью, натравил Керпер на приход, он же дал негласное добро на привлечение правоохранителей. Он не пойдёт на попятную, даже слушать ничего не станет! Не зная подробностей, не имея полной информации о культе, он склонен преуменьшать масштабы возможной угрозы… Кажется, пришло время снова пойти наперекор его воле.
Катарина кидает необходимые вещи в ту же безразмерную хипповатую сумку и, не меняя даже одежды, спускается на стоянку. Она поедет в Рюккерсдорф одна, перехватит мадам Керпер и убедит её повременить с привлечением силовиков. Поверила же та ей один раз — да так поверила, что за считанные часы собрала команду и направилась по указанному адресу с твёрдым намерением раскопать чего-нибудь эдакое… Поверит и сейчас. Шнайдер не стал бы звонить, будь это всё несерьёзно. Да и голос у него был такой… нездоровый. Внутреннее чутьё подсказывает Катарине: нужно торопиться, и она жмёт по газам, пользуясь простором пустых дорог послеобеденного города. Они с епископом хотели устранить проблему в Рюккерсдорфском приходе чужими руками, и кажется, серьёзно просчитались.
========== 22. Испытания и миссии ==========
Чутьё Катарину не подвело. Где-то на полпути от Аугсбурга к Рюккерсдорфу на встречной полосе она замечает два характерных внедорожника — их ей доводилось видеть прежде, и не раз. Штатные боевые машины с едва заметными лого “Нечужих Детей” на дверцах — так, что без лупы и не разглядишь. Машины проносятся мимо, не сбавляя скорости — загородная трасса пуста, и можно не стесняться. Помигав им, сестра переключается на вторую передачу, наблюдая в зеркало дальнего вида, как проскочившие внедорожники выруливают на обочину уже удалившись от её мерседеса километра на полтора. Наплевав на сплошную, Катарина осматривается и, не завидев препятствий, делает разворот и нагоняет Керпер и команду.
— Что, сестрица, деревенщины уже нажаловались? — фрау выходит из машины, её настроение явно приподнято.
— Типа того, — Катарина решает держать курс на панибратство. — Мне донесли, что Вы грозились полицией? А не рановато ли?
— А Вам-то что? В церковь они нас не пустили, так что…
— Мадам, — Катарина теснее подходит к фрау и понижает тон. — Если бы они всех подряд туда пускали, не было бы никакой загадки. Своими угрозами Вы только заставите их потщательнее припрятать улики. Действуйте хитрее.
— Времени нет на хитрости. Мне звонят с радио и телеканалов по пять раз на дню — требуют чистосердечного признания в убийстве старого святоши. Надоело, знаете ли…
— Вот, — Катарина отыскивает в записной книжке мобильника телефон профессора Гессле. — Если найдёте подход к этому старцу, то сразу приблизитесь к разгадке. Можете использовать моё имя в качестве рекомендации. А когда наконец поймёте, в чём суд да дело — возвращайтесь в деревню. Но не топорно, с мегафонами и транспарантами, и уж точно не с силовиками. Будьте хитрее, и Вам воздастся.
Фрау, явно заинтересовавшись, записывает номер профессора.
— Хитрее, воздастся. Не зря говорят, что Змий Искуситель цапнул Еву за задницу и заразил хитрозадием весь женский род. Ну ладно, подруга, надеюсь, ты не гонишь… По коням!
Курившие на обочине соратники вновь рассаживаются по авто и стремительно несутся прочь. Катарина с облегчением опускает напряжённые плечи. Кажется, на ближайшее время она обезопасила Рюккерсдорф от визитов полиции. Теперь нужно поговорить со Шнайдером. С ним явно неладное творится!
Добравшись до деревни, она находит нужную дорожку — грунтовую с местечковыми проблесками гравия — и берёт курс к дому настоятеля. Люди вокруг будто вымерли — вялая, душная тишина прерывается лишь голосами птиц и животных — как домашних, так и диких. Ни шума моторов, ни человеческой речи — словно деревня и вовсе необитаема. Немудрено — разгар рабочего понедельника, да ещё такая жарища выдалась: наверняка, работяги пашут на своих местах, а иждивенцы скрываются от жгучего солнца по домам. Со временем от всего этого безлюдия делается даже не по себе: сколько фильмов ужасов начинаются именно так, с видов пустынных подворий? Вдали слева, меж домов, зеленеют поля. Ещё пару месяцев, и они пожелтеют, изменив пейзаж, но пока ведь даже не лето. Одинокое чучело, призванное оберегать свежие посевы от жадных птиц, лишь усугубляет ощущение чего-то гнетущего, давящего. Чучело, должно быть, новое — по крайней мере, в предыдущие заезды в деревню, Катарине на глаза оно не попадалось — но выглядит так, будто сто лет здесь стоит: рваные обноски, намотанные на деревянный крест, увенчанный худой панамой. И птицы — чёрное вороньё. Гвалт, заполняющий собою всю округу. Там, где воро́ны — хорошего не жди. Катарина символично сплёвывает в приоткрытое окно, продолжая движение вперёд. Чучело давно осталось позади, а она всё пялится на него, выкручивая шею, как загипнотизированная. Ещё немного, и она свернула бы её совсем, но на счастье, чучело и вовсе скрылось из вида. Катарина наконец обращает свой взор вперёд, с наслаждением похрустывая шейными позвонками, и едва успевает притормозить. Что-то громкое и бранное срывается с губ — прямо перед лобовым стеклом возникают две фигуры. Надо же так зазеваться, чуть до беды не дошло! Вглядевшись, она с ужасом осознаёт: это дети — они буквально бросились под колёса, преградив ей путь! Мальчик и девочка лет десяти-двенадцати стоят перед ней, взявшись за руки и… смеются? Спешно выскочив на улицу, Катарина бежит к ним с увещеваниями:
— Вас что, не учили по сторонам смотреть? Кто же на дорогах играется? — она бранит их, имея в виду себя и свой водительский прокол.
Сосредоточившись на детях, она не замечает, что со всех сторон на неё уже движутся люди, обступая кругом и отрезая от автомобиля. Они крадутся совсем бесшумно, будто специально обучались этому навыку. От неожиданности сестра мечется, не зная, куда податься, куда смотреть. Среди окружающих она узнаёт весь местный бомонд: и трактирщика, и его дочерей, и старуху, что в день, когда из леса вытащили тело Майера, стращала её в церкви…
— Что Вам надо…
— Зря ты сюда наведалась, сестра. Тебе здесь не рады, — скрипит та, вплотную подойдя к монахине. — Предупреждали же тебя — не лезь не в своё дело…
Окружение становится всё плотнее, а машина с неосмотрительно оставленными в зажигании ключами и брошенной на заднем сидении сумкой с телефоном внутри — ещё дальше. Сестра пытается вырваться из оцепления, продираясь напролом, распихивая злоумышленников острыми локтями и оттаптывая их ноги своими платформами. Но двое здоровых молодцов хватают её под руки, лишая возможности свободно двигаться, и, подгоняя окриками и пинками в спину, тащат прямо в лес, раскинувшийся по правую сторону от дороги. Она орёт, но её никто не слышит. Её толкают впереди процессии, удерживая за руки, и у неё нет выбора — идти, спотыкаясь о корни и заросли подлесника, или упасть — и тогда её поволокут силой. Упругие молодые ветки бьют по лицу и груди, натянутые меж ветвей паутинки вместе со своими обитателями липнут к волосам — косынка потерялась ещё на опушке, оставшись висеть на одном из повстречавшихся с головой монахини острых сучков. Видимо, терять косынки в этом лесу — её судьба. Процессия забуривается на полторы сотни метров вглубь — туда, где их не услышит случайный путник, если таковые вообще бродят по здешним дорогам, туда, где последние проблески опушки уже сокрыты от глаз плотной древесной стеной — и останавливается.
