========== 1. Отец Настоятель ==========
Последняя пуговица аккуратно ложится в петлю — их и незаметно вовсе: совсем микроскопическая пуговка обтянута той же тканью, что и полотно сутаны, и петелька выполнена из неё же — ручная работа, а ведь их несколько десятков пар! Два ряда — петельки и пуговки, и на полотне сутаны они почти неразличимы. Штучная работа. Иной бы подумал, что новоявленный Отец Настоятель — модник и педант, не жалеющий своих скудных доходов на работу частного портного, но у отца Кристофа всё проще: одежды ему шьёт старшая сестра, профессиональный дизайнер и владелица собственного ателье. Отец Кристоф одёргивает полы сутаны и расправляет и так идеально гладкую материю ладонями. Сколько раз ему приходилось слышать скабрезности про “мужиков в юбках” — ну не бред ли? Под сутаной у него обычая белая рубашка, обычные чёрные брюки, чуть узковатые, но сестра настояла, что носить мешковину с его-то ногами — преступление, да и всё. Белый воротничок надевается в последнюю очередь — он настолько белый, что его и касаться-то боязно: перед тем, как взять его из обитого бархатом выдвижного ящичка комода, отец Кристоф придирчиво осматривает собственные ладони. Бледные, узкие, и да — они чистые. Решившись, он достаёт колоратку из ряда ещё десятка таких же, ожидающих своего часа в комоде, и неспешно вставляет её в невысокий воротник-стойку тёмно-серой шерстяной сутаны. Туфли. Только не лаковые — это дурной вкус. На нём сегодня узкие, однотонные, матовые. Кожа, комфорт. Спасибо сестре. Нет, она не делает обувь, но она дружит с теми, кто делает. Для каноничного образа, казалось бы, не хватает пилеолуса — но нет, не дослужился ещё. У отца Кристофа их несколько, но ни один он ни разу не надевал. Молод он, да и эпохе надо соответствовать. Голова, обрамлённая копной длинных, до плеч, каштановых кудрей, остаётся непокрытой. Сестра запрещает ему коротко стричься — в глубине души, как, например, сейчас, когда он один на один со своим зеркальным отражением в этой тесной комнатке, отец Кристоф с ней солидарен. Ему идут кудри. Бледному, рельефному, слишком утончённому и немного странному лицу с изящными, нервными чертами идёт быть обрамлённым кудрями. Немного парфюма — ну а что, он же священник, а не вонючка, и…
— Пауль? Давно ты здесь?
Бесстыдно улыбающаяся физиономия, выглядывающая в зазор приоткрытой двери, видится отцу Кристофу в зеркале.
— Ещё минута прихорашиваний, Шнай, и мы точно попадём в обеденную пробку на подъезде к городу и опоздаем, — отец Пауль Ландерс несмело заходит в комнату, выжидающе смотря — два взгляда пересекаются в зеркале.
— Это будет твоя вина, ты же водитель, — улыбается отец Кристоф.
— А ты — красавчик, так что вина твоя. И вообще, когда ты уже купишь себе машину?
— А зачем? Теперь я в этой деревне надолго, а для дальних экспедиций у меня есть ты!
Кристоф по-ребячески приобнимет друга и влечёт того к выходу. Да, Пауль никогда особо не заботился о стиле — всё у него чёрно-белое, и сутаны все типовые, и брюки мешковатые, но вот воротнички, как на подбор, идеальные. Пауль — не неряха, он просто оптимист. Вечно небритый, но заросший — никогда. Вечно смеющийся, но невпопад — никогда. Невысокий, аккуратный, живой. Его нельзя не любить.
Они познакомились в семинарии при университете Людвига и Максимилиана, где обучались католическому богословию, и с тех пор неразлучны. Географическая близость их приходов обеспечила им тесное общение и после вступления в сан. А сегодня они оба приглашены на симпозиум католических священников в Мюнхене. Выход в большой свет. Оба волнуются, но Кристоф кусает внутреннюю поверхность щеки, а Пауль — улыбается.
— Пауль, — Кристоф усаживается рядом с водителем, пристёгивает ремень и долго регулирует сидение — его рост требует больше пространства для ног. — А что ты почувствовал, когда тебя впервые назвали отцом настоятелем?
— Ничего, — Пауль не перестаёт улыбаться, заводя машину и трогаясь в путь. — Просто очередная веха в жизни, надеюсь, не последняя.
Кристоф молчит. В отличие от друга, получившего свой приход в Нойхаусе-на-Пегнице почти сразу после выпуска из семинарии, он удостоился этого звания всего две недели назад, причём при довольно нетривиальных обстоятельствах. Предыдущий настоятель, добросовестно служивший делу Господню в Рюккерсдорфе, в этой деревне неподалёку от Нюрнберга, на протяжении более чем двадцати лет, вдруг бесследно исчез. Правда, его пропаже предшествовал скандал с обвинением в совращении нескольких мальчиков из прихода, и отца Клауса Майера чуть было не лишили сана, но вдруг… Просто взял и пропал. Решили, что бежал от возмездия. И приход перешёл в руки молодого викария, помощника беглого пастора. Отец Кристоф Шнайдер теперь должен не только удержать паству в стойбище, но и нейтрализовать своим авторитетом тот вред, что нанёс приходу своей несдержанностью предыдущий настоятель. Отец Настоятель — звучит-то как. Ответственность. Гордость. Большая удача. И большая вероятность неудачи.
Улицы Мюнхена встречают старенький фольксваген суетой и какофонией. Когда-то улицы эти были для друзей родными, но окончив обучение, мужчинам пришлось покинуть город по распределению, и теперь они не так-то часто имеют повод выбраться в баварскую столицу. С трудом найдя адрес культурного центра, в котором и запланировано мероприятие, друзья отыскивают свободное место на парковке и, наконец, покидают машину.
— Поверить не могу. Мы снова здесь! Мы в центре событий! — утомившийся Пауль довольно потягивается, подставляя яркому солнцу своё круглое, лучистое, чуть смуглое и очень доброе лицо.
Кристоф смотрит на друга с умилением, Да, они в Мюнхене, да, они на приёме, организованном самим ординарием. Возможно, кардинал Маркс даже лично выступит с наставлением. Но причина этого сборища… Участившиеся скандалы, связанные с педофилией в католических приходах, и их широкое освещение в прессе. Не самый весёлый повод.
***
Когда мероприятие наконец закончено, все присутствующие с облегчением выдыхают и устремляются к выходу из просторной аудитории.
— Да, не ждал, что это будет так долго и так нудно, — бурчит Ландерс, уплетая канапе с икрой — после тяжёлого для восприятия собрания в актовом зале всех приглашённых ожидал банкет как продолжение продуктивного общения, но уже в неформальной обстановке.
— Нудно? По-твоему, это несерьёзно? — недоумевает Шнайдер.
Он всё ещё чувствует себя неуютно в среде разномастных коллег. Мало того, что он одет в сутану, в то время как большинство братьев по вере предпочли более светское облачение — обычный чёрный сюртук или даже заурядный пиджак, так ознакомившись с географией их приходов, он почувствовал себя настоящей деревенщиной. Большинство отцов представляют крупные и не очень города со всех уголков Баварии, в то время как они с Паулем приехали из своих ничтожных старорежимных деревушек. Таких, как они, здесь немного — даже странно, что их вообще пригласили.
— Брось ты! Можно подумать, сегодня ты узнал что-то новое! На Святую Церковь нападают с самого первого дня её существования, просто в двадцать первом веке методы антиклерикальной борьбы немного эволюционировали.
Шнайдер в очередной раз удивляется, как легко даются его другу простые объяснения сложных вещей. Уж не примитивизирует ли он? Или, напротив, это отец Кристоф слишком серьёзен и накручивает себе лишнего? И правда. Ну подумаешь — обвинения в педофилии в приходах по всей стране. Такое всегда было, враг не блещет изобретательностью. Ну подумаешь — целая серия ток-шоу на федеральных каналах, посвящённая этой теме. Самое смешное, что ни обвинённых, ни обвиняемых на этих шоу не увидишь. Деканаты запретили своим служителям давать публичные комментарии от имени Церкви, а детей, так называемых “жертв”, не показывают якобы по соображениям морали. Ха-ха, мораль и телевидение, ещё раз ха-ха. А вот с чем не поспоришь, так это со статистикой — приходы действительно пустеют, люди массово отворачиваются от Церкви, но это не эксклюзивная беда католичества — это кризис клерикализма в целом. И протестанты, и даже мусульмане испытывают те же затруднения. Ну, ничего — достаточно одного серьёзного потрясения (упаси, Господь), и церкви снова заполнятся прихожанами. Просто когда существование обывателя настолько безоблачно, как в современном немецком обществе, обыватель начинает забывать о главном. Но Господь не допустит собственного забвения — он им ещё о себе напомнит. Шнайдер, удовлетворённый собственными размышлениями, делает ещё один крупный глоток вина — как хорошо, что он не за рулём! Отвлечься от внутреннего диалога его заставляет… епископ Аугсбургский, внезапно очутившийся рядом со Шнайдером и Ландерсом в компании незнакомой молодой женщины в монашеском одеянии.
