— Сестра! — Лоренц окрикивает почти уже успевшую скрыться от его глаз Катарину, заставив ту недовольно обернуться. — Думаю, отцы в состоянии самостоятельно найти дорогу.

Поняв намёк, она нехотя направляется обратно, опустив глаза. И почему же этот мужчина так её пугает?

— Да, господин епископ? — смиренно отвечает она, поравнявшись с ним.

— Сестра, сегодняшнее мероприятие очень важно и для архиепархии, и для Церкви в целом. Я уповаю на Ваш профессионализм. Но даже Маркс говорил — не тот, который наш с Вами начальник, а тот, что толстенную книжку написал, — Лоренц довольно посмеивается над собственной шуткой. — Премии ниже сорока процентов от оклада не мотивируют. Мы, конечно, труды свои не монетой измеряем, но эквивалентом высшим, духовным. Просто знайте, что если всё пройдёт хорошо, я найду, чем Вас наградить.

Катарина несмело поднимает глаза, и для того, чтобы добраться взглядом до физиономии епископа, ей приходится чуть ли не задрать голову. То, что она видит на этом отталкивающем, вечно ухмыляющемся лице, вгоняет её в полнейший ступор — господин епископ ей подмигивает.

***

Выйдя на ступени у главного входа, где для выступающих уже были организованы места, Пауль чуть не теряет сознание — столпотворение, открывающееся его взору, поражает воображение, от него дух захватывает. Он с опаской поглядывает на Шнайдера — но тот спокоен, и кажется, будто царящая вокруг шумиха его ни капельки не волнует.

Наконец, все места заняты аккредитованными участниками, журналисты терпеливо ждут своей очереди задавать вопросы, толпясь у самого подножия Фрауэнкирхе, а к импровизированной центральной трибуне выходит мэр. Мюнхенский градоначальник открывает мероприятие пафосной, но дельной речью. Он уже давно усвоил, что мюнхенское сообщество — это не тот контингент, которому можно заливать в уши всё, что Бог на душу положит: горожане — граждане серьёзные и обстоятельные, и ещё они слишком любят свою малую родину, чтобы позволить какому-то чиновнику раздербанить её подобно тому, как это сейчас происходит в Европе повсеместно. Центральная площадь баварской столицы полна народу, но люди продолжают прибывать: для того, чтобы протиснуться ближе к собору, им приходится выстаивать длиннющие очереди к рамкам металлоискателей, а также подвергаться выборочному досмотру со стороны многочисленных блюстителей общественного порядка. Разрезав декоративную ленточку, призванную символизировать открытость свежеобновлённого собора для всех стремящихся, мэр удаляется внутрь, чтобы покинуть мероприятие в сопровождении своей охраны через огороженный от посторонних служебный вход. А тем временем, сестра Катарина, заняв место у трибуны, объявляет начало пресс-конференции.

По плану действо не должно занять более сорока минут. Она стоит в сторонке, поглядывая на своих подопечных, держа пальцы крестиком и едва подавляя желание разодрать кожу на них в кровь. Но кажется, сегодня звёзды ей благоволят. Или это благословение Господне? Журналисты, как на подбор, попались лояльные — хотя, почему как на подбор, она же сама их и подбирала. Никаких намёков на острые темы, никаких попыток учинить скандал. В один момент сестре даже начинает казаться, что чрезмерная лояльность журналистов объясняется не столько её удачным выбором, сколько тем, что накануне пресс-конференции с ними явно кто-то побеседовал. Да, мэр славится своими методами — и хотя его ещё ни разу не ловили за руку, в том, что он привык устранять возможные угрозы своему имиджу в том числе и физическим воздействием, никто не сомневается. Мэр не является прихожанином Римско-католической церкви — он вроде вообще не является ничьим прихожанином, и в разборки церковников и борзописцев никогда не вмешивается, но сегодня — другое дело. Фрауэнкирхе — символ города, его города, деньги на ремонт были выделены городским бюджетом, его бюджетом, и он не намерен допустить, чтобы или что-то или кто-то испортил благостное впечатление от сегодняшнего мероприятия, его мероприятия.

Звучит последний вопрос, за ним — последний ответ, и сестра снова выходит к трибуне, чтобы объявить завершение официальной части и начало части торжественной. Со ступеней спешно убирают столы и микрофоны — через несколько минут их место займут музыкальные коллективы. Даже странно, что эта мелочь просто взяла и вылетела у неё из головы! Сестре необходимо остаться — она поёт в хоре, и это обязательно. Это часть её служения. Она в ужасе озирается — где Пауль и Кристоф? Кто отвезёт их обратно, в их приходы — ведь обоим сегодня ещё предстоит отслужить пасхальные литургии? Очень скоро она понимает, что волноваться не о чем: весёлый епископ — а сегодня он как-то по-особенному весел, возможно, пригубил с утра — уже взял обоих молодых отцов настоятелей под своё крыло. Он ведёт их внутрь собора, чтобы передать на поруки своему личному водителю. Кажется, звёзды благоволят сегодня всем.

***

Отец Кристоф ожидает паству к Навечерию. Сейчас он в белом, соответственно великому дню, костёр во дворе у церкви занимается, пока ещё не ярко и не слишком жарко, но уже достаточно, чтобы заставить припаздывающих к началу литургии верующих поторопиться. На Рюккерсдорф опускаются сумерки, церковный двор освещается неровным рваным пламенем, нарядные прихожане зачарованно наблюдают за действиями отца настоятеля — все знают, что зажигать пасхал ему приходится впервые, и его волнение каким-то сверхъестественным, впрочем, вполне соответствующим моменту образом передаётся на всех людей вокруг. Церемониальная свеча с успехом перенимает огонь костра, отец Кристоф не в силах сдержать довольной улыбки — ветер сегодня сильный, и во время литургии света он боялся проволочек, но всё обошлось, и вот он уже степенно направляется внутрь церкви, перешагивает порог распахнутых настежь дверей и приглашает прихожан следовать за ним. Установив свечу, он занимает своё привычное место у амвона, тихо, но чётко и без запинок читает Экзультет и переходит к библейским чтениям. Он заранее продумал состав и черёд сюжетов, чтобы не дублировать привычный порядок чтений предыдущего настоятеля, и кажется, обновления в программе пришлись местным жителям по нраву. По крайней мере, когда фрау Мюллер задаёт на оргáне тональность “Глории”, паства воодушевлённо подхватывает гимн. Шнайдер ликует. Петь он толком не умеет; будучи маленькими, они с сестрой по воскресеньям пели в детском церковном хоре, и она постоянно над ним подтрунивала — мол, с твоими задатками тебе только по барабанам стучать. С барабанами не сложилось, зато с “Глорией” прямо сейчас всё складываестя как нельзя лучше. Отзвучали финальные аккорды, и священник приступает к евхаристии. Процесс долог — ведь церковь полна людей, и никто из них сегодня никуда не торопится. Наконец, причастив последнюю прихожанку, Шнайдер, вернувшись к амвону, провозглашает: “Христос Воскрес”, и, получив стройное громогласное ответное приветствие, призывает всех верующих выйти во двор, в волшебную ночь, в ночь, когда Христос, Господь наш, смертию смерть поправ, в ночь торжества жизни над небытием.

Крестный ход закончен, прихожане разошлись по домам — праздновать Bоскресение Христово, а отец Кристоф, по обыкновению, запирается в церкви, чтобы прибраться. Грешно трудиться в светлый праздник, ему бы отложить уборку хотя бы на денёк, а лучше — на неделю, но разве приведение храма Господня в божеский вид — это труд? Несмотря на подкашивающую усталость, он разоблачается, доводит рутину до конца, делает пару глотков кагора и стремится домой. Щемящее счастье владеет им.

***

Сразу после блестящего выступления хора, мать настоятельница собирает всех сестёр в одной из соборных трапезных, чтобы объявить им свою искреннюю признательность и благодарность. Конечно, она немного расстроена: вопреки ожиданиям, кардинал Маркс не присутствовал на мероприятии — встречать Пасху он поехал в Ватикан. В последнее время он совсем уж туда зачастил, и в епископатах уже давно ходят слухи о его скором переводе. Кардинал отправится на повышение, а это значит, архиепархии потребуется новый ординарий. Кандидатуры всего три — по числу действующих епископов, и мало у кого вызывает сомнение, что титул отойдёт самому активному и популярному из них. Матушка и в этом видит добрый знак: если Лоренц действительно в скором будущем сменит лиловое облачение на алое, то, с одной стороны, она обзаведётся ещё более высокочинным покровителем, а с другой — у того появится куча новых проблем, и, дай Бог, он ослабит свой контроль над их внутренними монастырскими делами. И тогда-то уж никто не помешает ей установить в заведении свои единоличные порядки, а заодно и подчистить ряды своих подопечных.