Но мать усаживаться и успокаиваться явно не собиралась. Напротив, она разволновалась еще сильнее – пришла в кухню, стала мешаться у Фрэнсис под ногами. Она уже жалеет, что пропустила утреннюю службу. Она могла бы поделиться новостями о нападении на мистера Барбера. Она думает, им с Фрэнсис следует предупредить соседей. Нельзя ли отложить стряпню на пару часиков? Если они выйдут из дома сейчас же, то успеют обойти всех до обеда.

Фрэнсис в смятении уставилась на нее:

– Но мне же не обязательно таскаться с тобой, правда?

– Нет, мне бы хотелось, чтобы ты тоже пошла, все-таки дело очень серьезное.

Видя, как плохо мать выглядит, Фрэнсис смирилась. Она убрала сковородки с плиты и постаралась привести себя в порядок. Сначала они заглянули к ближайшим соседям – Голдингам, жившим слева от них, и пожилым сестрам Дезборо, жившим справа. Затем перешли через дорогу и наведались к Доусонам, а после них к Лэмбам. Напоследок поднялись по шлаковой дорожке на вершину холма и нанесли визит миссис Плейфер. Разумеется, все восприняли новость одинаково. Уму непостижимо! Чтобы такое стряслось в нашем квартале! Практически у нашего порога! Да, непременно нужно сообщить в полицию. Мистер Лэмб самолично сходит в участок. Нет, что ни говори, а после войны все стало совсем иначе. Цивилизованные нравы в обществе безнадежно утрачены. Конечно, можно винить во всем безработицу, но на самом-то деле свободных рабочих мест полно – мужчины сидят без работы потому лишь, что требуют несусветную зарплату. В свое время они отправлялись на защиту родины только по принудительному призыву, тогда как сыновья джентри добровольно жертвовали своими жизнями. А теперь приличные люди боятся ходить по собственным улицам?

Под конец Фрэнсис уже просто слышать не могла все это. В «Бремаре», пока миссис Плейфер бурно изливала свое негодование, она потихоньку вышла из гостиной через раскрытое французское окно и спустилась в сад. Она была настолько опустошена усталостью и неопределенностью, что казалось, парила над самой землей, не касаясь ее ногами. Сиамские кошки рысцой трусили за ней по гравийным дорожкам. Миновав скамейку, где в прошлый раз она сидела с вялым мистером Краузером, Фрэнсис подошла к пруду. В темной глубине смутно угадывались несколько крупных оранжевых рыб, а по глади воды медленно плыл древесный лист, словно приводимый в движение крохотными веслами. При виде него Фрэнсис со сжавшимся сердцем вспомнила Эварта и «маленькую гребную шлюпку». Вспомнила, как сидела, тесно прижатая к нему, на диванчике у Нетты. Казалось, это было не вчера, а сто лет назад. Потом через сад донесся звон одних из часов миссис Плейфер, отбивавших полдень, и… Ради всего святого, что она здесь делает? Она должна быть дома, с Лилианой. Почему она оставила ее, не сказав ни слова, не черкнув записку хотя бы? Внезапно Фрэнсис охватило чувство, близкое к панике. Она ясно понимала, что вчера они с Лилианой запустили что-то в движение – что-то вроде жужжащего волчка, который, если Фрэнсис не будет постоянно его подкручивать, вскоре замедлит вращение, завихляет, завалится набок и, стремительно откатившись в сторону, остановится.

Но возможно, в ее отсутствие это уже произошло. Когда Фрэнсис, сгорая от нетерпения, наконец притащила мать обратно домой; когда поднялась по лестнице и услышала один из Леонардовых протяжных зевков со стоном; когда прошла мимо открытой двери гостиной и мельком увидела Лилиану, спокойно встряхивающую воскресную скатерть, – ей на какой-то миг показалось, что она перенеслась в прошлое до вчерашних событий или что вся сцена в судомойне – объятия, поцелуи, ее рука между ног Лилианы – просто-напросто ей пригрезилась.

Войдя в спальню, она совершенно машинально начала снимать верхнюю одежду и уже вытаскивала ногу из туфли, когда вдруг заметила на прикроватной тумбочке красно-золотой кувшинчик с крохотным букетиком шелковых цветов – голубых незабудок. Такими букетиками обычно украшают шляпы. Кувшинчик мог принадлежать только Лилиане. Фрэнсис порывисто подошла к тумбочке, поднесла цветы к лицу, прикоснулась губами к тонким шелковым лепесткам. При мысли, что в ее отсутствие, явно без ведома Леонарда, Лилиана нашла этот букетик – вероятно, срезала с одной из своих шляп, – поставила в кувшинчик и незаметно проскользнула с ним сюда… при этой мысли в животе у Фрэнсис что-то трепыхнулось, как рыба на крючке. Она уставилась в стену. Какое расстояние отделяет ее сейчас от Лилианы? Пятнадцать футов? Двадцать, самое большее? Она услышала, как Леонард снова зевает. «Ох, уйди же! – мысленно взмолилась Фрэнсис, когда зевок, по обыкновению, перешел в стон. – Уйди куда-нибудь! Хотя бы на десять минут! Да на пять хотя бы!» Она не испытывала ни малейшей вины перед ним, как не испытывала вчера, занимаясь любовью с его женой. Она видела в нем просто досадное, несущественное препятствие, стоящее между ней и Лилианой, – наподобие кирпичной стены, штукатурки, обоев, воздуха.

Но Леонард никуда не уходил. А мясо на плите уже пережаривалось. Фрэнсис сдалась и спустилась вниз, рассчитывая броситься наверх, к Лилиане, как только он выйдет в туалет. Но он, как назло, не выходил. Все глубже погружаясь в разочарование, Фрэнсис слила воду из кастрюли с овощами, смешала соус… Лишь пару часов спустя, когда обед давно уже закончился и вымытая посуда высохла, когда Фрэнсис уже почти смирилась с мыслью, что день прошел понапрасну, совсем понапрасну для нее, – только тогда она наконец услышала шаги Леонарда на лестнице. Она немного выждала для верности, а потом под каким-то надуманным предлогом покинула мать и бесшумно взбежала по ступенькам.

Похоже, Лилиана ждала ее: она стояла в дверях гостиной, совсем не такая, какой была утром, совсем по-другому заливаясь румянцем, с открытым лицом, с открытым взглядом. Они замерли друг против друга, слишком возбужденные, чтобы обняться.

– Ты оставила мне цветы, – прошептала Фрэнсис.

– Ничего, что я вошла в твою комнату без спроса?

– Я весь день безумно хотела тебя увидеть.

– Я тоже. Я не решалась…

– Правда? Когда я увидела тебя сегодня утром, мне показалось…

– О, у меня сердце колотилось как бешеное. Так и выпрыгивало из груди. Ты не видела? Я боялась, Лен и твоя мать заметят.

– Я думала, ты не хочешь смотреть на меня. Думала, ты сожалеешь о…

Лилиана закусила губу, опустила глаза и покачала головой, вся дрожа… Больше ни на что у них времени не осталось. Задняя дверь хлопнула, и они отпрянули друг от друга.

Но следующим утром Леонард ушел на службу, как и намеревался, а немногим позже миссис Рэй тоже покинула дом, чтобы, как обычно в понедельник, провести три-четыре часа в обществе викария. Фрэнсис убирала мясо в холодильный шкаф, когда мать заглянула к ней в кухню попрощаться. Едва лишь передняя дверь хлопнула, Фрэнсис вымыла руки, сняла фартук и осторожно вышла в холл. И снова Лилиана ждала ее на лестничной площадке – босая, в ночной рубашке и свободном атласном халате, как в субботу вечером. Однако волосы у нее были расчесаны и тщательно уложены – она явно потрудилась над своей прической, и это тронуло Фрэнсис до самого сердца.

Она быстро преодолела последние ступеньки, а потом нерешительно замедлила шаг. Они с Лилианой наконец остались в доме одни, но почему-то вдруг обе оробели. Несколько мгновений они неподвижно стояли в ярде друг от друга.

– Ты мне снилась, Фрэнсис, – сказала Лилиана.

– Что именно тебе снилось?

– Мы с тобой сидели в автомобиле, который мчался со страшной скоростью. За рулем был какой-то мужчина. Я очень боялась, но ты крепко сжимала мои руки.

– Позволь мне сжать их сейчас. Пойдем в спальню. Позволь мне сжать твои руки там.

Занавески на окне были задернуты от яркого июльского солнца, и, когда Фрэнсис затворила дверь, в густом полумраке комнаты обе оробели еще сильнее. Они нервно шагнули друг к другу, и объятие получилось скованным и неловким, даже неуклюжим. Но потом они поцеловались, и поцелуй стал мягко разворачиваться, раскручиваться, словно рулон тонкого волнистого шелка. Через минуту Лилиана чуть отстранилась и взяла в ладони лицо Фрэнсис.