– Если ты не возражаешь, мама, я пойду прилягу на часок. Скоро придет разносчик от Таскера – ты же сможешь сама взять мясо? Я сейчас накину плащ и схожу за молоком…

– Молоко уже здесь. Мистер Барбер принес. И да, пожалуй, тебе следует лечь в постель. Не дай бог тебя кто-нибудь увидит в таком состоянии.

Фрэнсис налила себе еще стакан воды и тихонько вышла из кухни.

Значит, Леонард принес бидон, да? С чего бы вдруг? Должно быть, знал, что сегодня ей будет хреново. Неприятная мысль. Фрэнсис вспомнила, как вчера вечером он заставлял ее пить джин, снова и снова наполняя стакан. Практически силой вливал в нее! Но зачем, зачем ему это было нужно? Она вспомнила, как Леонард схватил ее за щиколотку. Вспомнила снова, как жеманно улыбалась, запуская пальцы в сигаретницу. А потом еще наклонялась к нему и игриво тыкала кулаком в колено. Ее захлестнула очередная волна стыда. Фрэнсис невольно остановилась посреди лестницы и закрыла ладонью глаза. Добравшись до своей спальни, она тотчас залезла в постель и лежала, прокручивая в уме сцены вчерашнего вечера, пока не забылась сном.

Когда она проснулась, без малого одиннадцать, ей было уже гораздо лучше. Она начала день заново: приняла ванну и даже выполнила кое-какую необременительную хозяйственную работу. Они с матерью разговаривали подчеркнуто вежливо. Съели обед в саду, в тени развесистой липы.

Лилиана по-прежнему не показывалась. Фрэнсис начала гадать, уж не выскользнула ли она незаметно из дома. С одной стороны, она надеялась, что так оно и было, а с другой… сама не знала, чего хочет. Прилив энергии пошел на убыль; на то, чтобы перенести посуду из сада в кухню, казалось, ушли последние силы. Фрэнсис собиралась в город сегодня – она обещала Кристине. Но стоило подумать о поездке в тряском автобусе, о четырех лестничных пролетах до квартиры Крисси… Нет, она не сдюжит. Когда мать уселась в гостиной с новой книжкой головоломок, Фрэнсис на цыпочках поднялась наверх и легла на кровать не раздеваясь.

Ее уже не тошнило, и то слава богу. В комнате было тепло и стоял уютный полумрак. Окно она открыла еще утром, но занавески не раздернула, и их колыхал легкий ветерок, отчего полоса света между ними становилась то шире, то уже, то ярче, то тусклее. Из сада доносился сладкий аромат лаванды и терпкий дух герани. Фрэнсис различала плеск воды в судомойне соседнего дома и свист чайника где-то на кухне, сначала звучавший все громче, все истошнее, а потом постепенно затихший. Звуки и запахи смешивались, переплетались, состязались между собой за преобладание, но сохраняли подобие неустойчивого равновесия. И она тоже сохраняла шаткое равновесие, ощущая себя бесконечно хрупким существом, покорным обстоятельствам.

Фрэнсис закрыла глаза и, кажется, задремала. Через какое-то время она смутно услышала, как дверь спальни Лилианы открылась и по лестничной площадке прошлепали тапочки. Потом шаги неуверенно замедлились, и что-то в этой неуверенности заставило ее проснуться полностью. Фрэнсис поняла, что сейчас произойдет, и в животе у нее противно заныло. Она еле успела принять сидячее положение, когда Лилиана постучалась.

– Ты здесь, Фрэнсис?

Она откашлялась:

– Да. Да, заходи.

Дверь открылась, и Лилиана робко шагнула в полутемную комнату:

– Ты не спала?

– Да нет, в общем-то.

– Я хотела справиться, как ты.

Правой рукой она держалась за дверную ручку, а левую поднесла к щеке и легонько надавила на нее костяшками. Несколько мгновений они с Фрэнсис смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Потом Фрэнсис откинула голову на железную спинку кровати:

– Черт, я чувствую себя препаршиво!

– Я тоже – совершенно отвратительно. Просто не знаю, что делать! Можно… можно я посижу с тобой немного?

У Фрэнсис опять заныло в животе, но она кивнула:

– Да, конечно.

Лилиана затворила дверь и направилась к креслу. На кресле валялась грудой вчерашняя одежда, вся провонявшая табачным дымом, и Лилиана нерешительно замедлила шаг.

– Я уберу позже. Сейчас сил нет, – сказала Фрэнсис. Она передвинулась назад, плотнее прижимаясь спиной к подушкам, и подобрала ноги. – Может, сюда? Ты не против?

Если Лилиана и заколебалась, то буквально на секунду. Она уселась на кровать в самом изножье, откинулась к стене и закрыла глаза. Теперь Фрэнсис разглядела, что веки у нее набрякшие и волосы тусклые, без обычного темного блеска. Лилиана была в юбке цвета оберточной бумаги и простой белой блузке с незатейливой фиолетовой вышивкой на манжетах и воротнике – словно на большее она сегодня оказалась не способна.

Она открыла глаза и встретилась с Фрэнсис взглядом:

– Извини за вчерашнее.

Фрэнсис моргнула, страшно смутившись:

– И ты меня извини.

– Не знаю, что на меня нашло. Я за весь вечер слова в простоте не сказала, одно кривляние. А Лен вел себя еще хуже. Представляю, какого ты о нас мнения! Лену ужасно стыдно.

– Неужели?

– Да-да! Ты мне не веришь?

Фрэнсис не знала, что и думать. Она вспомнила, как Леонард бодро расхаживал по кухне утром.

– Дело не в этом, – сказала она. – Просто… ох, Лилиана, я не понимаю твоего мужа. Конечно, он ни в чем не виноват. Я сама выставила себя дурой, я знаю. Но у меня такое впечатление, что ему нравилось наблюдать, как я это делаю… И он не очень хорошо обращался с тобой. Впрочем, здесь я от него не отставала.

Лилиана опустила глаза:

– Я этого заслуживаю.

– Что ты имеешь в виду?

Но Лилиана покачала головой и ничего не ответила.

Минуту-другую они сидели, тяжело вздыхая. Постепенно вздохи Фрэнсис превратились в стоны. Она потерла лицо ладонями.

– Ф-фух, ну и состояньице! В жизни так не напивалась. Желудок будто дубинкой до синяков исколочен. А в глаза точно пороху насыпали да еще втерли хорошенько. Может, покурим? Как думаешь, нам полегчает или станет хуже?

Они не знали, но решили попробовать. Фрэнсис достала папиросную бумагу, табак, стеклянную пепельницу и кое-как скрутила две сигареты.

Сделав первую затяжку, она откинулась на подушки:

– Смотри-ка… и впрямь помогает.

– Да? – с сомнением спросила Лилиана. – Я не уверена. У меня от табака возбуждение. – Она сказала это в невинном смысле, прижав ладонь к бьющемуся сердцу.

Но когда Фрэнсис услышала слово и увидела прижатую к груди руку, перед глазами у нее снова возникла одна из вчерашних сцен: Лилиана, пошатываясь, переступает ногами по подушке, чтобы удержать равновесие, потом пятка у нее срывается на пол, и груди подпрыгивают. Этот мысленный образ вызвал у нее смешанные чувства: растерянность, смущение и… и еще что-то, какой-то тошнотворный отголосок волнения, владевшего ею прошлым вечером.

Лилиана внимательно наблюдала за ней.

– О чем ты думаешь, Фрэнсис?

– Ну… – Фрэнсис затянулась сигаретой. – О том, как мерзко вела себя вчера.

– Вовсе не мерзко. А вот мы с Леном – да, мерзко.

– Мне вообще не следовало заходить. Вы двое что, ссорились перед моим появлением?

– Нет, не ссорились.

– Но Леонард наговорил тебе столько гадостей. Он часто позволяет себе такое?

– Лен малость перебрал вчера, вот и все. В любом случае я тоже говорю ему гадости.

– Но от этого же не лучше. А только хуже! Разве в браке допустима подобная жестокость?

– Мы с ним хорошо ладим на самом деле.

– Со стороны так не кажется.

– Да все мужья и жены такие. Нельзя же ожидать от брака любви, романтики и всего такого прочего, правда?

– Нельзя, по-твоему? Тогда зачем вообще нужен брак? Вы с Леонардом, должно быть, когда-то любили друг друга?

– Не знаю… Наверное, любили, да.

– Ты будто сомневаешься. Зачем же ты вышла замуж, если не была уверена?

Лилиана нахмурилась, водя кончиком сигареты по краю пепельницы:

– Ты уже спрашивала. Почему это тебя так интересует?

– Не знаю. Может, просто хочу понять.

– Да тут и понимать-то нечего. Это была… ошибка.

– Ошибка?

– Ну да. Мы с Леном по молодости совершили ошибку. Сделали глупость и теперь за нее расплачиваемся, вот и все. – Лилиана говорила смущенным тоном. Но, подняв взгляд и увидев на лице Фрэнсис непонимание, она продолжила почти раздраженно: – Ах, Фрэнсис, несмотря на весь свой ум, ты иногда бываешь ужасно тупой! Неужели непонятно, какого рода ошибку я имею в виду? Я забеременела, поэтому мы с Леном и поженились. – Она снова опустила глаза. – Ребенок умер сразу после родов.