Пятьсот фунтов! Сумма попросту ошеломила Фрэнсис. После долгого неловкого молчания она с усилием произнесла:

– Ну, мистер Барбер работал в страховании и хорошо знал свое дело.

– Да, не спорю.

– Мне кажется, вы готовы ухватиться за любое обстоятельство, для вас удобное, чтобы вывести из него самые дикие умозаключения…

Стоп! Она не должна терять самообладания, как вчера! С минуту инспектор выжидательно смотрел на нее, а потом, поняв, что продолжения не последует, закрыл блокнот и сказал успокоительным тоном:

– В общем-то, вы правы. Говорю же, я обязан рассмотреть все возможные версии; не сделать этого было бы несправедливо по отношению к убитому. Надеюсь, вы будете держать в уме мои вопросы? И сразу дадите мне знать, если вдруг что-нибудь припомните? Все это неприятно, понимаю, – особенно для таких добропорядочных дам, как вы и ваша матушка. Но к сожалению, даже самые добропорядочные люди иногда оказываются втянутыми в пренеприятные истории. – Он встал. – И да… вы меня очень обяжете, если не станете рассказывать о нашем разговоре миссис Барбер. Полагаю, вы с ней общаетесь?

Что это, очередной вопрос с подвохом?

– Я ни разу не виделась с миссис Барбер после дознания, – ответила Фрэнсис, поднимаясь на ноги.

– Да? Я собираюсь зайти к ней сегодня. Хочу сообщить, среди всего прочего, что мы получили ответ из полицейской лаборатории. Мы не ошибались насчет волос, обнаруженных на пальто мистера Барбера. Несколько из них, несомненно, принадлежат миссис Барбер. Несколько… – Он ненадолго умолк, убирая блокнот обратно в карман и не сводя глаз с Фрэнсис. – Несколько по всем признакам совпадают с вашими. Один определенно с головы мистера Уисмута. А остальные неизвестно чьи. Возможно, они вообще ничего нам не дадут, но… никогда ведь не знаешь наперед. Не исключено, что они еще пригодятся впоследствии.

Теперь инспектор держался почти дружелюбно. Он застегнул пальто, обронив замечание по поводу погоды, не по сезону холодной. Фрэнсис вышла с ним в холл, и при виде своих грязных следов на почти уже высохшем полу он снова сделал извиняющееся лицо:

– Ох, боюсь, я добавил вам работы.

Фрэнсис направилась к двери:

– Ничего страшного. Здесь всегда есть какая-нибудь работа.

– Которую, похоже, приходится выполнять в любое урочное и неурочное время… Вы одна управляетесь по хозяйству? Я заметил, у вас нет прислуги.

– Да, все на мне. Прислуги мы лишились еще в войну. Но я давно привыкла.

Ей не терпелось избавиться от него поскорее. Она уже взялась за дверной замок, но, обернувшись, увидела, что инспектор замедлил шаг и внимательно озирается вокруг: смотрит на лестницу, на сдвинутые со своих мест предметы обстановки; задерживает взгляд на громоздком дубовом шкафу, явно удивленный, что у Фрэнсис хватило сил оттащить его от стены. Кемп перевел глаза на саму Фрэнсис – сначала на ее плоские домашние туфли, затем на бедра, на плечи, на поднятую руку, на голые сильные запястья.

Наконец он взглянул ей в лицо, со слабой странной улыбкой:

– Вы очень интересная женщина, мисс Рэй, позвольте заметить. У вас бурное прошлое, насколько я понимаю.

Фрэнсис оставила замок неоткрытым.

– Что вы имеете в виду?

– О, в ходе следствия нередко всплывают разные факты – из старых полицейских досье, в частности. Мы всегда проверяем, не было ли у наших свидетелей приводов раньше. Должен признаться, я заказал проверку по вашему имени в порядке чистой формальности. Но выяснилось, что мои коллеги из центрального управления уже имели с вами дело несколько лет назад.

До Фрэнсис дошло, что он говорит о дурацком случае, произошедшем во время войны, когда она швырнула туфли в члена парламента, после чего провела ночь в полицейском участке. У нее запылали щеки.

– Ах вот вы о чем. Знаете, мне тогда просто хотелось позлить отца.

– И как, получилось?

– Да, очень даже.

Теперь инспектор широко улыбался. Фрэнсис тоже, но с таким ощущением, будто улыбка приколочена к лицу гвоздями. Она распахнула дверь, и очки Кемпа блеснули в водянистых солнечных лучах, когда он нахлобучил шляпу и двинулся мимо Фрэнсис, все с тем же благожелательным видом.

Она тихо затворила за ним дверь и изнеможенно привалилась к ней, задыхаясь от облегчения, что наконец-то выпроводила нежеланного гостя, и одновременно от тревоги, вызванной всем от него услышанным. Дело обстоит гораздо хуже, чем она предполагала! Инспектор подозревает не только Чарли – это очевидно. Возможно, он его вообще не подозревает. Но он пришел к мысли, что в истории замешан любовник. Все эти вопросы про вечеринку, про танцы, про других мужчин… Как скоро профессиональное чутье приведет Кемпа от них к ней?

А может, он уже напал на верный след. Фрэнсис вспомнила, как он сообщил ей про страховой полис: с такой же нарочитой резкостью, с какой впервые упомянул про убийство в разговоре с Лилианой – словно рассчитывая застигнуть ее врасплох, увидеть ее реакцию. Значит, инспектор знает, что она что-то скрывает, – но догадывается ли, что именно? Почему он счел нужным доложить про волосы с пальто Леонарда? Зачем как бы между прочим завел речь про ее «бурное прошлое»?

Фрэнсис не знала, что и думать. Разговор с Кемпом сейчас виделся ей как целый ряд хитрых проверок. И совершенно непонятно, прошла она их или провалила.

Она должна увидеться с Лилианой. Непременно должна увидеться с Лилианой! Она не решилась пойти к ней после визита миссис Плейфер, но теперь обязательно должна пойти, причем успеть раньше него. Фрэнсис торопливо обошла холл, задвигая кресла, столики и прочее обратно на места, потом кинулась наверх, в свою комнату, за туфлями, пальто и шляпой. Слава богу, хоть матери нет дома! Быстро одевшись там, она рванулась к двери столь резко, что ковер поехал у нее под ногами. На лестнице она в спешке оступилась и чуть не упала, после чего замедлила шаг и, спустившись в холл, остановилась перед зеркалом, чтобы привести себя в порядок и успокоиться.

Едва выйдя из дома, Фрэнсис снова помертвела от страха: а вдруг инспектор все еще где-то здесь, на улице? Вдруг он задержался, чтобы сделать какие-нибудь пометки в блокноте? Или еще раз заглянуть в сточные канавы, обследовать палисадники? Однако она нигде не увидела Кемпа, когда двинулась вниз по склону, напряженно озираясь вокруг. Нянюшка катит детскую коляску. Мальчишка-посыльный, что-то насвистывая, едет на велосипеде. Мужчина в сером макинтоше с металлическими застежками стоит на повороте дороги и достает сигарету – он повернулся спиной к ветру, чиркнул спичкой и прикрыл огонек ладонью, когда Фрэнсис проходила мимо. Никто даже мельком не взглянул на нее. Она подняла воротник пальто и прибавила шагу.

Была среда – короткий рабочий день. У подножия холма густо шумел транспорт, идущий в город и из города. Но тротуар был по-воскресному малолюдный, и Фрэнсис казалось, будто все на нее смотрят, каковое ощущение усилилось, когда лавки и магазинчики по пути стали заметно скромнее, что произошло сразу за пределами Камберуэлла. Фрэнсис запоздало сообразила, что нужно сесть на автобус или трамвай, но всякий раз, когда останавливалась на остановке, умудрялась промахиваться со временем: после долгого ожидания двигалась дальше на своих двоих, и тут же мимо проезжал автобус или трамвай, который подкатил к остановке буквально через минуту после того, как она оттуда ушла. Нет, лучше уж пешком. Тем более что идти-то недалеко. Где-то через полчаса после выхода из дома Фрэнсис добралась до начала Уолворт-роуд.

Лавка миссис Вайни стояла в нескольких сотнях ярдах дальше: непритязательный викторианский фасад с зеркальной вывеской еще семидесятых годов. Одну половину витрины занимали жилеты, брюки и воротнички, а другую – гирлянды чулок и эластичные корсеты. Жалюзи на двери в лавку были опущены, и Фрэнсис не заметила внутри никаких признаков жизни. Но слева от витрины находилась еще одна дверь – обычная входная дверь, покрытая коричневым лаком, которая, по всей видимости, вела в комнаты наверху. Фрэнсис надавила на кнопку звонка и немного подождала. Потом надавила еще раз.