***

До круглосуточного магазина идти было около пятнадцати минут, но за это время уже успел пожалеть, что вышел из дома, поддавшись минутной слабости. Зябкий ветер забирался под куртку, заставляя ускорить шаг в тщетной надежде согреться. Можно было бы почитать, отвлекая себя от греховных мыслей, но я выбрал самый простой способ. Опять. Поддаться другой слабости, якобы менее страшной, чем первая.

Толкнул дверь, оживляя колокольчик в приветствии, и застыл в дверях, забыв отпустить дверную ручку.

— Здравствуй, — замялся на секунду, не зная, куда себя деть. Не уходить же из магазина в самом деле, — Элиза.

Дернулась как от пощечины, скривив рот, и снова уставилась в журнал, который читала до моего прихода. Это я посоветовал Питеру отправить ее на настоящую работу, чтобы у девочки был свой источник дохода, и она стала бы более независимой. Как показало время, хреновый это был совет.

Подошел к прилавку, задумчиво разглядывая сигареты у нее за спиной. Так мало знакомых марок.

— Дай, пожалуйста, красные Мальборо и зажигалку.

Элиза подняла на меня глаза, широко распахнутые от удивления. Эти стереотипные мимические упражнения начали уже порядком меня раздражать.

— А вы себе?

— А тебе зачем?! — Рявкнул, бросая на стойку 20 евро. Тут же сжал зубы, стараясь сдержаться и не высказать вообще все, что думаю по поводу Элизы и её обвинений в мой адрес. Как нарочно вспомнилось, как она цедила сквозь зубы: «А в священники пошел потому, что импотент?». Хотелось залепить ей пощечину прямо сейчас. Почти выхватил у нее из рук пачку, выдернул зажигалку со стойки и, плюнув на сдачу, вышел все под тот же звон колокольчика.

Трясущимися от злости пальцами пытался подхватить язычок упаковки. Ничего не получалось, ногти скользили по полиэтилену с нулевым результатом. Медленно выдохнул, запрокидывая голову. Дай мне сил, Господи, пожалуйста. Иначе гнев возьмет верх, и я…

Колокольчик.

Почувствовал спиной взгляд, но упрямо продолжал пытаться открыть пачку. Не прошло и пяти минут, как у меня получилось. Достал одну, сминая фильтр, и прикурил, чувствуя, как отпускает напряжение внутри.

— Святой отец, простите меня, — слезливые нотки в голосе не будили внутри сочувствия. Только странное тупое равнодушие заполняло голову, все расширяясь, как сигаретный дым. — Я такие ужасные вещи вам наговорила…

Элиза расплакалась. Не мог заставить себя повернуться. И был ли в этом смысл, в разговоре лицом к лицу. Всё, что хотела сказать лично мне, уже сказала, теперь по сути говорит с моим образом в своей голове, перед которым чувствует вину. Я так и не сказал ей, что чувствую, так откуда ей знать? Нравственный ориентир? Судя по сцене на пляже, он отсутствует как таковой. Им нет до меня и до моих чувств никакого дела, только свое. Только «свое» становится персональным сокровенным божком. Дернул головой, как в судороге, отгоняя мысли. Я не должен так думать.

— Я вовсе, — в потоке рыданий очень тяжело было разобрать хоть что-то, я поморщился, делая глубокую затяжку и смотря на бегущие по улице листы. — Не хотела… Простите… Так стыдно… Не говорите папе… Пожалуйста…

— Замолчи.

Ветер сдул пепел, на секунду рассыпая его горящими искрами по воздуху. Её не волнует собственное поведение, только лишь скорый на расправу Питер. Что ж. Не все способны на раскаяние. Хотелось и не хотелось спать, странное чувство, когда тело устало, а мозг слишком возбужден, на грани болезненности и никак не может остановиться.

— Ты ведь на машине? — обернулся для того лишь, чтобы увидеть ее зареванное лицо с размазанной ладонями косметикой. Элиза выглядела такой по-настоящему несчастной, что я смягчил тон, ощущая нечто похожее на угрызения совести за сухость. Она кивнула в сторону, указывая на маленький, припаркованный почти у входа в магазин, форд. — Сможешь меня подвезти кое-куда после смены? Когда она у тебя кончается?

— Через час, — Элиза сделала попытку улыбнуться, видимо расценив мой вопрос, как жест применения. На самом деле это был жест конца, моего конца, как некой прошлой личности.

Я хотел увидеть ее. Не знал, что буду делать… То ли спасать… То ли падать.

***

Меня разморило в теплой машине, и я провалился в поверхностный путанный сон, скрючившись на переднем сидении. Снилось, будто демон шепчет что-то на ухо, чувствовал когтистые лапы у себя на плечах, пригибающие к земле, но не мог сдвинуться с места и все слушал, слушал, готовый разрыдаться от того, что он говорил. Что-то о грехе, предательстве и сокрытии…

— Святой отец!

От неожиданного прикосновения к руке дернулся и со всей силы вошел коленом в бардачок. Боль быстро вернула меня из кошмара сна в реальный кошмар.

— Ой, извините, — Элиза виновато улыбнулась, не отрывая взгляда от дороги. — Не думала, что вы испугаетесь.

— Ничего, — растирал ушибленное колено, кривя лицо. Слишком много травм в последнее время. Хотя лучше уж проснуться так, чем продолжать смотреть на происходящее внутри своей головы.

— Я просто хотела спросить… — Она помедлила, будто, не решив окончательно стоит ли вообще задавать вопрос. — Вы меня простили?

— Конечно, я же священник, — саркастический комментарий сорвался с языка быстрее, чем разум сумел его отсеять. Впрочем, девочка не поняла, что я имел в виду.

— Спасибо, святой отец, такого больше не повторится.

— Это ты не мне, Господу обещай.

Открыл окно, прикуривая сигарету. В горле комом застряли возбуждение и паника. Я не… Я не. Да нет, я получается, как раз такой. Никак не могу понять, зачем я туда еду. Да, после того, что сказал Ричард, мне стало ее жаль, она стала более человечной. Но это скрывает в себе ловушку, начинаю относиться к ней как к обычной женщине, а не как к похотливой дьявольской твари.

Движущаяся чернота за окном. Я едва различал силуэты низких заборчиков, перегораживающих бесконечные, тоскливые до зубовного скрежета поля.

— А что там? На ферме? Мы были там с… — Закашлялась, словно подавилась. Как будто я не понимаю, чем занимаются подростки в таких местах. Как-то раз я чуть сам не занялся этим в заброшенном амбаре. Неприятные воспоминания собственного духовного унижения. — И там никого не было. Папа хотел купить эту землю, но хозяева такую цену заломили, он сказал, что…

— Меня там ждут. Наверное. Не знаю. Приедем, посмотрим.

— А у вас все нормально?.. — видимо, облегчение от вины передо мной теперь толкало Элизу на дружеские разговоры для успокоения самой себя и демонстрации, что все очень даже хорошо. С сожалением выкинул бычок в окно. Сигареты всегда так быстро заканчиваются, и руки снова становится некуда девать.

— Плохо сплю.

Остаток пути прошел в тишине. Когда Элиза затормозила у дома, я уже знал, что увижу. Отблески каминного огня на окне. Она меня ждала.

— Ты езжай тогда, Элиза, я назад сам… Доберусь.

Она забеспокоилась:

— Вы если вдруг что, звоните мне, я приеду, заберу Вас, это несложно, тут на машине полчаса, а пешком…

— Пока, Элиза.

Поспешно вышел, тихо захлопнув дверь машины. На секунду поймал ее озабоченный взгляд. Похож со стороны на сумасшедшего?.. Подождал, пока Элиза развернется и поедет в сторону города, не хотелось бы, чтобы она увидела, кто откроет… Только после того, как машина скрылась за поворотом, я медленно пошел к двери, всматриваясь под ноги, чтобы не споткнуться о какую-нибудь ржавую лопату.

Замер перед дверью, не зная, что делать. То ли бежать, то ли стучать… Решила за меня. Дверь открылась, приглашая войти.

***

Стояла у камина, всматриваясь в огонь. Всё тоже серое платье. Как будто не заметила, что я вошел, даже не обернулась. Комната была удивительно обжитая. Словно оказался не на заброшенной ферме, а в…

— Тут все так, как я запомнила, — повернулась ко мне, приветливо улыбаясь. Блики играли на лице, прекращая тонкую улыбку в сатанинский оскал.

— Послушай… — Кашлянул, прочищая горло, которое начало першить от напряжения, — Я… То, что с тобой произошло ужасно… — Поняв, что говорю все это ковру, заставил себя поднять глаза. Слушала как будто с интересом. — С трудом представляю, как такое вообще могло произойти… Я буду молиться, чтобы Бог коснулся тебя, только покаянием я могу расплатиться за чужой грех, но не…