Сознание с поразительной быстротой подкинуло картинку, в которой она извивалась подо мной, упираясь руками в грудь. Жалкая попытка оттолкнуть. Такая же жалкая, как и плотно сведенные ноги, которые раздвигаются, стоит лишь сильнее нажать коленом.
Чертова…
Видел в своей голове, как кривится и плачет. Просит, чтобы не трогал ее, пытается кричать, но я зажимаю ей рот рукой и продолжаю… Все это так нехорошо…
…шлюха.
Резко вскочил, опрокинув стул и вцепившись в край стола с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Почему эта стерва сидит в моей голове, преследует и изводит? За что я расплачиваюсь? Стало настолько тяжело дышать, что практически реально ощущал веревку на горле, которая все затягивалась и затягивалась… Хватит, хватит. Сейчас ты, Майкл, выйдешь из этой комнаты и забудешь об этом позором эпизоде. Очередном позорном эпизоде. Хватит. Пожалуйста. Хватит.
***
Только бесконечная череда рутинных дел спасла меня, заставляя отвлекаться от собственных мыслей и сосредотачиваться на реальности. Но это не мешало словам Ричарда звучать в голове настойчиво как попсовая песня, поставленная на повтор. «Твоя святость вязнет на зубах». О чем ты, Ричард?! Какая святость?! Чья святость?! Я только недавно мечтал ее изнасиловать. Чуть не заорал в голос от отчаянья. Думай о Ричарде. Пожалуйста, думай о том, как тебя обидел этот чертов Ричард.
Я греб листья во дворе церкви, стараясь физической работой разогнать накатывающие уныние и то и дело вспыхивающую ярость, чью суть даже не мог для себя сформулировать. Куча кленовой мозаики все росла, а вместе с ней ширился и круг обид. Получается, все то, что составляет мою суть не вызывает ничего кроме раздражения? Так в чем же роль священника? В чем моя роль?
В конце концов, паства не обязана быть свидетелями моих горестей. И я действительно стал слишком тщеславен в попытке добиться сочувствия.
Как раньше я справлялся, не выдавая своих чувств? Когда уходила мать Питера, я сидел рядом с ней сутками, стараясь облегчить по мере сил ее расставание с этим миром. Хотя и полный негодования, что эту роль приходится играть мне, а не ее родному сыну, я сумел справиться с собой и отдаться во власть божию, приняв ситуацию такой, какой она складывалась. А что сейчас? Почему все это…
— Святой отец, вы же замерзнете!
От неожиданности я выронил грабли и только чудом сдержал ругательства. Вылетело из головы, что Мэгги пришла сегодня помочь заполнить приходские журналы. Точнее она заполняла, а я в очередной раз увиливал от неприятной и непонятной работы. Она смотрела на меня поверх очков, своей озабоченностью напоминая маму-утку.
— Надели бы куртку, — явно показывая пример, Мэгги поплотнее запахнула теплый кардиган. Я с трудом подавил желание прокомментировать такую заботу парой ядовитых комментариев. Видимо, решив, что молчание знак согласия, она удовлетворенно кивнула и достала из кармана пачку сигарет. Рот тут же наполнился слюной. Вспомнил вкус, разливающийся по горлу.
— Все хочу бросить, да то одно, то другое, — тон был просящий на грани с заискивающим. Наверное, таким прихожанам нравится, когда обличаю чужие пороки. Что угодно лишь бы их самих не тронули и не разуверили в собственной благопристойности.
— Дайте одну, Мэгги, — моя протянутая рука дрожала, хотелось думать, что от холода, но на самом деле это была дрожь нетерпения, я так хотел отдаться забытой привычке, что рот наполнялся вязкой слюной. Мэгги замерла, не донеся сигарету до рта.
— Отец Майкл, вы курите?! Не думала, что слабости, которые нас одолевают, свойственны… — Конец фразы не расслышал из-за крови, стучащей в висках. Поразительным образом все имеют представление о том, что я могу делать, думать и говорить, а на что не имею права, как будто я не человек, а книга с жизнеописанием безликого мистера N, переписывающаяся в зависимости от того, кто возьмет ее в руки. Не сумев справиться со злостью, молча выхватил из её расслабленной руки сигарету, а из второй зажигалку.
— Как сказал сегодня Ричард, меня пока не канонизировали, — неловко сжал сигарету зубами и принялся чиркать колесиком зажигалки. На растерянное одутловатое лицо Мэгги я старался не смотреть. И так жрало изнутри непреходящее чувство вины, не знаю сколько еще ее унций смогу выдержать. — Тем более когда-то давно я…
Первая затяжка отдалась таким головокружением, что мне пришлось вцепиться в плечо Мэгги. Но вкус… Вспомнил, почему начал курить. Когда мать прикуривала свою длинную тонкую сигарету, как только огонек касался табака, по комнате разносился неповторимый запах, щекотавший ноздри. Я был в него влюблен. Я и сейчас… В одном из снов курила и выдыхала дым в мой рот…
— Давненько же вы не курили! — Очередная доза кудахтанья вернула меня на землю. Аккуратно распрямился, всё еще опасаясь торнадо в голове. Затянулся. Как хорошо… — Наверное, вы хотите, чтобы это было нашей маленькой тайной? — Она глупо хихикнула, смотря куда-то вбок и суетливо открывая заломленную крышку пачки. Я с такой силой щелкнул по сигарете, стряхивая пепел, что она чуть не улетела в траву.
— Простите, не очень понимаю…
— То, что мы с вами курили.
Еще смешок. Я окончательно потерялся в догадках. Она что, считает это неким эквивалентом… Душащий кашель избавил от необходимости продолжать мысль. Надо было уводить разговор от этой темы, пока неловкость не достигла своего предела.
— Если хотите, говорите… Не вижу тут ничего такого. — Снова затянулся. А что волнует тебя, Майкл? О чем ты хочешь спрашивать каждого кого встретишь, чтобы… Чтобы… Увидеть ее. Ты же хочешь увидеть ее еще раз. Запрокинул голову, выдыхая дым в темнеющее небо. Это испытание веры, чтобы ни говорил Ричард. Или испытание похоти… Всё суть одно. — Здесь когда-то жили Остины. Вы ничего про это не слышали? Ричард сегодня мне рассказал об одной неприятной истории… — Я сделал вид, что замялся и опустил глаза.
— Остины… — Сигарета как будто приклеилась к губе, и когда Мэгги начала говорить, я все не мог оторвать от сигареты взгляда, загипнотизированный тем, что она никак не упадет. — Вот та, заброшенная ферма за городом, вроде бы Остинов. Помню, её хотели продать, я начала даже открывать дело купли-продажи, но что-то не вышло… Знаете, если из города выехать и налево…
Я прикрыл глаза, представляя себе дорогу. В моей фантазии одно из окон на втором этаже светилось. Я не знал, что хочу сделать, попав туда. Сознание, воспитанное в лоне церкви, кричало о том, что заблудшую душу нужно вернуть, обратить к свету… Только о чьей душе речь…
***
Лежал без сна, рассматривая тени от деревьев, метущиеся по потолку. Некоторые из них походили на рваный дым сигареты.
Сел на кровати, растирая глаза руками. Не хотелось снова ложиться на отвратительно влажные теплые простыни. Навязчивые мысли, фрагменты сна, крутилась в голове, снова и снова вызывали перед глазами образ изгибающегося в похоти тела. Это невыносимо.
Пытаясь хоть немного совладать с собой, не нашел ничего лучше, как сползти с кровати на колени, собираясь помолиться, но в голове не было ничего. Ни одного подходящего слова. Господи, неужели это и есть моя суть? Она настолько ужасна, и я сам настолько ужасен, что даже не смею просить прощения у тебя за грехи. Всё что скажу будет недостаточно, потому что греховные мысли никуда не деваются из моей головы. Наоборот, их становится как будто больше. Хочу освободиться от них, стать тем, кем был раньше. Пусть этот человек был, как теперь понимаю, раздражающе правильный, но он знал, что делает и был уверен в том, что делает. Я же не знаю ничего. Эта женщина будто занимает меня всего, все мои помыслы. Иногда, Господи, я смотрю на себя в зеркало и не узнаю отражение. Прости меня, Господи, раба своего.
Опустошенный, я встал с колен, беспомощно скользя взглядом по увернутым тьмой предметам. И что мне даст облегчение? Снял одежду со стула у кровати и принялся медленно одеваться, не включая свет.
То, что и раньше.
Еще одна сигарета.
