Блудница, вопреки видениям Иоанна Богослова, не восседала верхом на Звере, а отдавалась ему, стоя на четвереньках, в животном соитии.

Лапы чудовища когтили спину, чешуйчатый пах терся об ягодицы, с многочисленных морд капала слюна, в то время как блудница дико подвывала в такт стремительно сношающего ее исполинского члена. Я хотел закрыть глаза, сбежать, но не мог даже пошевелить рукой и, словно пригвожденный, наблюдал за жуткой сценой. Зверь вдалбливался, иначе не скажешь, в разбитое лоно, заполняя его семенем, я видел сучий восторг на лице блудницы и видел, как смазка обильно стекает по ее ногам…

Проснулся, едва не рыдая от распирающих вздыбленную плоть греховных чувств. Искушение к рукоблудию было столь велико, что мне пришлось лечь на живот, лишь бы не наложить на себя руки в порыве помешательства.

К несчастью, дьявол в то утро оказался сильнее и одного лишь прикосновения к простыне хватило, чтобы осквернить и собственную постель, и имя Господне, у которого слезно пытался вымолить прощения. Я не мог понять, почему он покинул меня в столь тяжкий миг.

***

Весь следующий день я был как не в себе. Делал что-то на автомате, с кем-то говорил, но ничего не оседало в памяти, проходя мимо причудливым фоном. Будто внутренний компас дал сбой и крутился в помешательстве вокруг своей оси, не находя севера.

Сцены из сна то и дело всплывали в голове, мучая, опаляя изнутри и, казалось, что горячечный жар выдает мой грех окружающим.

— Отец Майкл! — маленькая ладонь опустилась на предплечье. Усилие, которое я приложил, чтобы не отпрыгнуть, завопив от ужаса, было по истине титаническим. Я обернулся, чуть не задыхаясь от выскакивающего из груди сердца, и тут же устыдился своей трусости. Это была всего-навсего Элиза. Выглядит даже смешно, что в момент духовных метаний встретил именно ее, образец благодетели. В таких случаях, как сейчас, иногда сомневаюсь, чей же именно промысел свершается.

— С вами все в порядке? — неподдельная тревога в ее голосе обволакивала успокоительным коконом, отгораживая от дурных мыслей. — Я звала, звала…

Я рассеянно кивнул и невольно улыбнулся милому созданию:

— Просто задумался о…

Она не дала договорить, чем спасла меня от вранья и увиливания. Если бы не гомон проходящих мимо школьников, так и не мог понять, как оказался неподалеку от лицея, я вцепился бы в ее хрупкие пальцы, как в спасательный круг.

— Тревожитесь о чем-то? Я тоже иногда… — Элиза утешающе провела пальцами по моей руке. — Хотела передать, что мы будем ждать вас к ужину в четверг.

Я поспешно кивнул, соглашаясь. Мне часто приходилось посещать своих прихожан и, должен признаться, обычно это весьма утомительное однообразное занятие, но сейчас приглашение было очень кстати. Оно было словно подтверждение того, что я все еще остаюсь в глазах людей незапятнанным.

Элиза, ободряюще улыбнувшись на прощание, поспешила присоединиться к стайке подружек.

Бездумно смотрел им вслед, пока не скрылись за углом. И только тогда до меня, наконец, дошло, что должен был утешить Элизу, расспросить ее о терзающих мыслях, а не заниматься эгоистичным самобичеванием.

В который раз за день стало мучительно стыдно. Но сейчас это был стыд иного рода. Он не пригибал к земле, а, наоборот, заставлял расправить ссутуленные плечи и дать зарок перед Господом, что отныне мое служение ему станет истовей и преданней.

***

Всякий раз, попадая в гостиную Браунов, я не мог отделаться от бредовой мысли, что тут спокойно мог бы разместиться кавалеристский полк. Если быть откровенным, то мне все равно, чем глава семейства зарабатывал на жизнь, ведь пожертвования Питера на благо церкви всегда были весьма щедрыми. С годами сумел примириться с ложью самому себе, перестав задавать слишком много вопросов и решив, что наличие новой черепицы на крыше худо-бедно покрывает мухлеж Питера с налогами на прибыль и поведение далекое от благочестивого.

— Отличное вино, — я похвалил напиток, не зная, как еще продолжить неожиданно оборвавшийся разговор ни о чем.

— Не та бурда для причастия, да? — захмелевший Питер было хохотнул, но быстро спохватился. — Прости, что-то я не то сказал.

Сколько он уже успел выпить до моего прихода? Повисло неловкое молчание. Я сверлил взглядом Питера, пока тот, в конце концов, не выдержал.

— Да-да, кровь Христова… Еще раз прости…

Мой поднятый палец указывал куда-то в сторону хрустальной люстры, заменив собой ответ. Стеклянно блестящие глаза Питера непонимающе вперились в потолок. Как же он туго соображает, когда выпьет.

Досада жгла душу. Все же было за что Господу наказывать меня: слишком мало вложил в головы прихожан любви и трепета пред Всевышним. И я еще боялся, что кто-то из них способен разглядеть грех во мне?

Питер все продолжал изучать потолок, и я почти видел, как медленно проворачиваются шестеренки в его захмелевшем мозгу.

Элиза, заглянувшая в гостиную, чтобы позвать нас к столу, замерла в дверях с удивлением уставившись вначале на отца, затем на меня. Пожал плечами, допил вино и отставил бокал на столик.

Звон стекла вывел, наконец, Питера из прострации.

— Уже готово? — он встрепенулся и тоже осушил свой бокал одним большим глотком.

***

— Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, — надо признать, Господь одарил семейство Браунов сегодня по обыкновению весьма щедро. Например, что такое дор блю я узнал буквально пять минут назад. — И даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь. — «И за терпение, которое ты проявляешь к чадам своим», — добавил я про себя не без доли язвительности.

Застольные беседы никогда не были моим коньком, да и жизнь я вел слишком далекую от светских событий, чтобы активно участвовать в разговоре, который, впрочем, все больше превращался в обмен сплетнями.

— Говорят, Бетани завела нового любовника, — Долли многозначительно посмотрела на меня, явно ожидая какой-то реакции. — Третьего, отец Майкл!

Очевидно, это маленькое уточнение должно было заставить меня немедля вскочить из-за стола и ринуться вразумлять чересчур любвеобильную владелицу бакалейного магазинчика, но я лишь покивал в ответ, давая понять, что принял информацию к сведению.

— Говорят! Ха! На эту страхолюдину даже с божьей помощью не встанет! — Питер громко фыркнул, но тут же осекся, вспомнив, что его дочь все еще сидит с нами. Впрочем, Элиза или не поняла, о чем шла речь, или просто не вслушивалась в беседу. Судя по рассеянному взгляду, она витала мыслями в более приятных местах.

— Питер, не богохульничай, отцу Майклу это наверняка неприятно, — Долли искоса глянула на меня. Но то ли ее кулинарные таланты, то ли алкоголь, который я употреблял крайне редко, ввели меня в состояние легкой расслабленности и фривольные шутки Питера не вызывали особого раздражения, в отличие от пренебрежительного отношения к вере, явно сквозившего в его тоне.

— Ничего страшного, Господь всем нам велит быть терпимее, — я искреннее постарался не вкладывать в интонации особого недовольства происходящим.

— И придерживаться умеренности, — деловито кивнув, Долли отодвинула от Питера бутылку с остатками вина. — Тебе не кажется, что уже достаточно?

— Господь создал тело для наслаждения, правда Майкл? Я вот наслаждаюсь всем, что он дает!

— Потакания своим прихотям — путь в никуда. — Я с трудом собрался с мыслями, которые уже успели разбрестись в пьяном дурмане. — Маленькая уступка может привести к большому греху, который Господь не сможет простить.

— А разве я не создан по образу и подобию? Значит, я такой же, как и Господь! Разве ты никогда не хотел хотя бы на день выбросить эту свою Библию и…

Я не дал ему договорить, злобно процедив сквозь зубы:

— Только животные не видят грани между необходимостью и излишеством. Я не животное, которое способно тратить свою жизнь на плотские наслаждения и не думать о душе.

Питер, привстав, перегнулся через стол и почти рявкнул мне в лицо: