========== Пролог ==========

С небом происходило что-то странное: оно то ли плавилось, то ли переливалось через край, растекаясь под ногами огромными слюдяными лужами. Я шел по ним, увязая по щиколотку, а перед глазами тянулись ряды букв, которые с трудом складывались в слова. По-моему, это немецкий, только перевод неуловим, не мог никак понять, в чем суть. На секунду просветления одно слово превратилось в «уничтоженье». «Прими решенье… ценой уничтоженья». Из серой хмари выступил тот самый амбар. Узнал его по гнилым доскам огромных ворот и перевернутой ржавой бочке. Там меня кто-то ждет. Не мог только вспомнить кто.

Дверь открылась без звука, выпуская серую щенную суку с брюхом, волочившимся по земле. У меня опять не было ничего, что ей дать. Только книжка. Оказывается, все это время сжимал ее в руках. Черная обложка без тиснения прятала библейские тексты.

— Почему ты никак с ней не расстанешься? — обволакивающий голос. Она как обычно стояла за спиной, упираясь острым подбородком мне в плечо. Почувствовал, что тоже смотрит на книгу, будто ей интересно. — Мы же вроде договорились.

— Хорошо, — мой голос тут странно звучит, как пробивается через воду. Я открыл книгу, доставая из нее дымящуюся сигарету. Все очень плохо. Страх… Напряжение… Скука… Они будто разлиты вокруг, или это послезвучие чужого голоса?

Книга несет благость и просветление, я случайно оказался здесь, меня затянуло расплывающееся лужами небо. Хотя книга — это совсем другая часть меня, спрятанная в амбаре, куда никак не могу попасть… Из-за нее?.. Из-за ее рук, которые обхватывают грудную клетку.

— Не бойся, — ледяное дыхание касается кожи, успокаивая, — я помогу тебе убежать.

Почему никогда не запоминаю сны?

========== Часть 1. Гордыня ==========

— Черт бы тебя побрал! — выкрикнул я, выскакивая из-под струй душа, которые вдруг стали ледяными. Снова что-то со смесителем или с трубами. Третий раз за месяц… Интересно, в этот раз протекло, лопнуло или сгнило?

Осознание сказанного пришло не сразу. Сколько раз уже корил себя за распущенность мыслей, и все равно продолжал чернить душу богохульствами. Если ругается пастор, то что же будет делать паства?

Выругав себя за несдержанность и покрутив наудачу вентили, я подумал, что горячая вода в этом доме являет собой проявление божьей милости, коей я сегодня лишился окончательно и бесповоротно. Поэтому не остается ничего, кроме как закончить мыться ледяной водой, надеясь, что это укрепит дух, а не вызовет ангину.

***

В воскресное утро всегда запаяна, как в стеклянный новогодний шар, тревога надвигающейся службы. Именно в эти дни я часами листаю истрепанную Библию в надежде через шелест тонких страниц избавиться от внутренней дрожи. Волнение перед проповедью преследует меня уже десятилетия, напоминая о себе комом в горле. Именно оно превратило обычные действия в навязчивый ритуал: бесконечно подыскивать подходящие отрывки из Писания, спорить с самим собой какой из них уместнее, перечитывать текст проповеди, внося правки, постоянно разглаживать воображаемые складки на альбе. Мне хотелось соответствовать образу идеального священника, который за годы учебы в семинарии нарисовало воображение, но всегда чего-то недоставало. То собранности, то убедительности в голосе, то нужных цитат. Каждый раз надеялся, что уж в этот раз проповедь будет близка к идеальной, но…

На сегодняшнюю службу собралось неожиданно много народа — обычно все церковные скамьи заняты лишь на Рождество. Я был действительно рад, что паства проявила рвение в стремлении узнать о блудных грехах, дабы уберечься от бесовских происков. Именно тема блуда, как мне казалось, всегда привлекала больше всего внимания прихожан, очевидно рождая в их душах противоречие между желанием следовать слову божьему и греховными мыслями, которые нашептывал дьявол. И невозможно здесь найти компромисса, потому как есть только один путь, но многие слепы и не хотят видеть его.

Помню, еще до того, как решил полностью посвятить себя церкви — с благословления бывшего пастора, а теперь моего друга и наставника Ричарда; я испытал сильное влечение к девушке. Она до сих пор иногда возникает перед внутренним взором как образ, напоминающий о человеческой слабости, грехе и неизбывном стыде. Почти забыл ее лицо, в памяти остались лишь волнистые черные волосы и запах мятных конфет. Я не устаю возносить хвалу Господу за то, что отвратил меня от ужасных вещей и уберег от дьявольского зова плоти. Я вымаливал прощение, сутками совершая молитву покаяния, пока Господь не снизошел до недостойного раба своего, и с тех самых пор будто получил избавление от мук вожделения.

Холодное осеннее солнце било в витражи, расцвечивая лица прихожан красным и голубым и придавая службе особую, почти тревожную атмосферу. И без того небольшое помещение церкви, казалось, стало еще меньше, стены сдвинулись, желая оградить верующих от искушений внешнего мира. Я любил свою церковь как живое существо, отдавая себе отчет в неподобающем, почти языческом одухотворении здания. Но эти стены всегда казались мне большим, чем просто кирпичной кладкой — вместилищем духа божьего.

Три шага по истертому камню ступеней пресвитория были незримой границей, отделявшей меня от других. Там, стоя у амовона, я становился словно выше ростом. Волнение отступало, вытесненное особого рода собранностью, которую можно сравнить с тем, что чувствует полководец, вдохновляющий войско перед битвой. Хотя сравнение очень надуманно, я не в курсе, как чувствуют себя полководцы.

— …И наслал тогда Бог потоп за плотские грехи, ибо противны были они ему. Как говорит в Писании Святой Петр: «Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники», — с жаром сказал я, вглядываясь в лица прихожан, завороженно ловивших каждое слово. Кто-то робко кашлянул, не выдержав паузы. — Кто же спасен был? Только те, кто не совершил грехопадения и не осквернил Святого Духа рукоблудием и мужеложством. «Тело же не для блуда, но для Господа, и Господь для тела». Наши тела созданы Господом как вместилище души, и не принадлежат нам. Так имеем ли мы право осквернять их? — Многие невольно кивнули, принимая и соглашаясь с истиной Божьей. Хотелось верить, что мои слова коснулись их сердец. — Дьявол использует любое наше секундное замешательство, чтобы совратить и осквернить праведную душу. Коварство Нечестивого не ведает границ, но мы должны помнить, что Господь любит нас и всегда рядом, всегда читает наши сердца подобно открытой книге. Если вы чувствуете, что искушение совершить блуд становится непреодолимым, достаточно попросить помощи и заступничества у Бога.

Сам я ни на секунду не позволял себе усомниться в том, что нахожусь под надежной защитой.

***

Обычно в подготовке к службе и уборке после нее мне помогал кто-то из прихожан, но на сей раз я решил отказаться от помощи — хотелось найти выход энергии, которая продолжала меня захлестывать.

Закрыв двери церкви за последним из посетителей, я, наконец, остался в полном одиночестве. Это светлое чувство, поскольку одинок был лишь физически, но никак не духовно — каждую секунду своего бытия чувствовал присутствие рядом незримого благосклонного спутника.

В последний раз за сегодня я оглядел церковь, проверяя все ли в порядке. Взгляд остановился на статуэтке Богородицы. Блики свечей скользили по ней, оживляя черты тонкого, смиренного лица.

Удивительной красотой и живостью была преисполнена непорочная Дева, казалось, еще немного, и она протянет ко мне руки, желая обнять в утешении и…

Осенив себя крестным знамением, я загасил одну за другой свечи.

***

Спал я в ту ночь на удивление плохо, то впадая в краткое мутное забытье, то выныривая из него, судорожно стараясь понять, где нахожусь.

И лишь под утро пришел сон. Липкий, душный кошмар, заставляющий метаться по мокрым простыням.

Явившаяся сцена из Откровения представлялась мне всегда иначе, чем увиденное в ту ночь.