Неожиданно рассмеялась, весело, переливчато, как колокольчик, и я осекся на полуслове. Подошла очень быстро, вцепляясь пальцами в отвороты моей куртки, и встала на цыпочки, ровняясь со мной глазами. Изогнутые в усмешке рельефные губы слишком близко.
— Ты этого хочешь. — Поймал себя на том, что перестал дышать. — Это ты зовешь меня своими снами, святой отец, я уже объясняла, только ты не хочешь слушать. Я тебе нужна.
— Нет! — схватил ее за запястья, оттолкнув от себя. Ненавижу ее, ненавижу все что она говорит, лучше сдохнуть, чем слышать всю эту…
Почувствовал, как пальцы сжались в кулаки. Все ненавидят правду.
— Нет, так нет. — Посмотрела на мои руки, отступив еще немного, словно испугалась, что ударю, но черные глаза оставались раздражающе спокойными. — Если ты все же пришел, давай выпьем чая. Это не запрещено?
— Нет, не запрещено.
— Садись, — кивнула на кресло у камина, — я сейчас все принесу, посидим, ты расскажешь что-нибудь благостное и отправишься домой. Я объясню, как добраться побыстрее.
Она ушла в глубину дома, оставив меня в одиночестве. Ненависть сменилась растерянностью, почти против воли осмотрелся, заметив на стене неплохие охотничьи гравюры с гончими, и начал стаскивать с себя куртку. Чай так чай. Иногда чай лучше душеспасительных бесед, порой даже меня они утомляют. На камине были расставлены в беспорядке фигурки пухлых ангелочков. Если забыть на секунду, кто сейчас тут живет, это можно было бы назвать милым.
От нечего делать кочергой растревожил угли в камине. Рядом валялись поленья, почему-то их не уложили в корзину, а просто бросили рядом. У нее не хватило сил?.. Плохо понимая зачем, сложил как полагается. Странная помощь. Никому ненужная. Сколько уже можно готовить чертов чай.
Как только сел в кресло, послышались шаги. Как будто босиком…
— Прости, Майкл…
Обошла кресло, останавливаясь прямо передо мной. Дернулся как в нервном тике, хотел было встать, но вместо этого только просипел какую-то ахинею. Стояла обнаженная, как во снах. Гладкая кожа в красных бликах каминного света.
— У меня нет чая.
Скользнула ко мне на колени, запуская руки под свитер и гладя живот, подцепляя ногтями ремень брюк. Укусил себя за губу, сдирая кожу, лишь бы не застонать в голос. Обжигающе горячие руки.
Я должен был уйти, просто уйти, это же так просто скинуть ее, встать, дойти до двери, повернуть ручку и выйти вон. Но нет, сидел как парализованный, не имея воли даже отвести глаза от её лица. Боялся смотреть вниз. Чувствовал, как обхватывает меня бедрами и трется, трется, пачкая смазкой, настолько порочная, что если еще и буду смотреть… Не могу… Закрыл глаза. Верх малодушия. Будто отдал себя в чужое распоряжение.
Ее губы совсем близко, прерывистое дыхание на моей шее. Прижалась ко мне, заставляя вспоминать, что это уже когда-то было то ли во сне, то ли…
— Ты один из самых красивых мужчин, что я встречала.
Коснулась губами мочки уха, посасывая, лаская языком. Почти закричал от удовольствия. Все, что хотел — притянуть ее к себе за бедра, чтобы была ближе, чтобы слилась со мной, но вместо этого вцепился в подлокотники кресла. Я боялся того, что хочу.
— Как мало тебе нужно, святой отец… — спустилась ниже, вылизывая шею, заставляя меня почти плакать и стонать, стискивая зубы до скрипа. Водила руками по лицу, обрисовывая подушечками пальцев контур губ. Каждую секунду этой игры хотел обхватить один из пальцев губами. Хотел всю ее попробовать на вкус, каждый сантиметр чертового тела. Чувствовал ее возбужденные затвердевшие соски, вспомнил, как ласкал их у другой через блузку… Их тоже можно обхватывать губами. Но не могу… Не могу…
— Потрогай его… — выдохнул еле слышно, подаваясь бедрами вперед, прижимаясь к ней ближе, так близко, как только мог. Готов был умолять. Валяться у нее на ногах, лишь бы согласилась. Все равно, что будет потом…
— Конечно, пастор… — опустила руки на ширинку, поглаживая член через ткань так сильно, что еще немного, и я кончил бы. — Ты же просил утешения…
Расстегнула молнию, прикасаясь к члену, заставляя меня содрогаться всем телом. Сжала кольцом пальцы, медленно проводя вниз вверх… Потерлась о него своей мокрой… Больше не мог думать… Это слишком… Хорошо… Сжимала так сильно и гладила второй рукой так нежно…
— Кончи, — прошелестела в ухо, лаская языком, — кончи для меня…
Начала двигать рукой резко и быстро, доводя до исступления. Кончил со звериным воем, впиваясь в её бедра ногтями, сдирая тонкую кожу, и чувствуя, как жаркое тело напрягается от удовольствия боли. А потом… Когда открыл глаза…
…Увидел с каким сучьим восторгом слизывает семя с пальцев. И это вызвало лишь новый прилив возбуждения вместо отвращения. Прости меня, Господи…
— Давай продолжим… — склонилась к уху, обнимая за шею, запуская руки в волосы. Вдыхая запах ее тела до боли в легких, боясь упустить хотя бы крупицу. — Давай еще…
— Нет, я не могу. Не могу. Дай встать. — Я подался вперед, собираясь наконец-то уйти, но она с неожиданной силой уперлась мне в грудь руками.
— Даже не хочешь попробовать доставить удовольствие мне? — схватила меня за запястье и потянула, направляя руку между своих бедер. Дал ей такую пощечину, что голова мотнулась в сторону. Взвыла, закрывая лицо дрожащими пальцами. Только после того как начала плакать понял, что сделал.
— Прости… Я не… — провел рукой по ее волосам в жалкой попытке успокоить. Они были почти невесомые на ощупь и проскальзывали сквозь пальцы, рассыпаясь на отдельные тонкие пряди. Дрожала всем телом. Мне стало невыносимо стыдно за все, что делал и продолжаю делать. — Мария, пожалуйста…
Погладил ее по спине, чувствуя птичьи косточки выпирающего позвоночника. Так нельзя. Все неправильно. Только вот возбуждение не пропадает. Ощущение соприкосновения наших тел завораживало… Рука все скользит и скользит по выбеленной коже… Наконец, убрала от лица ладони, смотря на меня темным взглядом, ответом на который была лишь тревога.
— Ударь еще… Майкл… — Подставила вторую щеку, облизывая пересохшие губы и начиная ласкать себя, задевая рукой снова вставший член. Слышал, как хлюпает от каждого движения ее пальцев. Кончила на третьей пощечине.
***
Вкрадчивый голос будил настойчиво, создавая ощущение ласковой заботы. Чувствовал сквозь сон, как чья-то рука гладит меня по волосам, зарывается в них пальцами, нежно массируя кожу…
Резкое осознание происходящего едва не заставило взвыть в голос. Вспомнил что сделал и чьи это руки. Как я мог, как мог поддаться такому искушению… Ведь я… Я хотел… А что я хотел на самом деле?
Сидела на подлокотнике кресла, глядя в мое запрокинутое лицо. Что-то шептала, очень тихо, на грани возможности услышать, но я не хотел разбирать слова. Резко отмахнулся от ласковой руки, вызвав лишь усмешку вечно алых губ.
— Ничего не снилось?
Отвернулся от нее, судорожно сглатывая. Невыносимый стыд за то, что сделал заставлял только что не кричать в голос. Наверное, в такие минуты люди кончают самоубийством, не в силах перенести самих себя. Как я мог? Прикрыл глаза трясущейся рукой, будто надеясь, что это принесет облегчение.
— Перестань, — легонько потрепала меня по плечу, — ты просто сделал то, что хотел. Глупо страдать по прошлому.
Резко обернулся к ней, оскалившись в гневе, с желанием вновь ударить ее со всей силы. Так чтобы валялась на полу и умоляла оставить ее в покое.
— Твоя душа прогнила насквозь, ты просто…
Наклонилась так резко, что я моргнул, испугавшись движения. Губы почти коснулись моих. Тут же забыл про злость, подаваясь вперед и жгуче ненавидя себя за это.
— Скажи, пастырь, — дышал ее выдохом, — скажи, что я шлюха…
С трудом промолчал, чувствуя, как сжимается в спазме горло. Усмехнулась, вставая с кресла и оправляя длинную шерстяную юбку-шотландку.
— Поехали, я отвезу тебя в церковь. У тебя же сегодня проповедь. А уже пять утра.
Оставалось только тяжело вздохнуть. Ведь я забыл. Я забыл о своих обязанностях.
