— Что ты сейчас сказал?
Я отошел от двери, кивнув головой в сторону выхода.
— Уходи. Ричарда послал Бог, чтобы не дать мне шанс совершить ужасный грех.
Она безучастно смотрела на меня, не шевелясь, ни одна мышца лица не дернулась.
А потом сделала то единственное, что способно было привести меня в такую ярость. Пришлось отвернуться, лишь бы не смотреть на ее шею. Желание сломать ее было так сильно, что еще немного и перестал бы себя контролировать.
Она засмеялась. Истерически громко, до слез. А потом выдавила из себя, вытирая слезы рукавом кофты.
— Думаешь, ты единственный? Ты лишь один из, Майкл. А не избранный чем-то там. И если уж твой Бог, — издевательски выделила голосом, будто плюнула под ноги, — послал тебе знак то, кто я такая, чтобы тебя переубеждать. Не волнуйся, меня утешат другие.
И ушла.
И ушла. Просто взяла и ушла.
Чертова сука.
Чтобы ты сдохла, чертова сука.
========== Часть 3. Похоть ==========
Маска жала виски, но защищала от запаха горелого мяса. Я все бросал и бросал шевелящихся опарышами крыс в Святой костер. Жаль не могу растерзать мерзкие туши своим клювом.
Все так пусто.
Но мне не больно.
Я просто устал.
Она опоздала, хотя времени не было. Крысиные трупы вместо секунд.
Черные глаза заглядывали в прорези маски, она не умела сдерживать подступающие слезы.
— Почему я все еще здесь?
Совсем другая сегодня. Серая, в отчаянье.
— Я не могу, дорогой, не могу…
Падает, обнимает мои колени. Нет времени. Мне надо бросать крыс, их все больше, они все лезут и лезут из дыр, будто что-то потревожило глубинные норы.
Когда-нибудь я это вспомню?
***
Я, наверное, бездарен и в служении богу, и в собственных мелких чувствах. Почему бы всему происходящему не быть иллюзией, затянувшимся сном, вынырнув из которого снова стану собой? Нет. Меня уже ничто не спасет, столкнулся с собой, и пропасть распахнулась объятиями черных крыльев. Тебя больше нет рядом, но я все падаю и падаю, страдая от выдуманных стигматов. Ведь всегда хотел быть безликим, поэтому и призвал на помощь религию, у которой все как будто равны. Смотрю на себя сейчас и вижу того человека, от которого бежал долгие годы.
То ли садист, то ли жертва, то ли козел, то ли агнец. И во всем этом, в спиральном анализе каждой секунды своего бытия вижу тебя. Королева выжженной пустыни. Зачем? Зачем ты мне?
***
Лежал на старом диване, отвернувшись к пропахшей никотином спинке. Глаза болели так сильно, что мне начало казаться, будто под веки попал песок. Уже ничего не хотелось. Ни есть, ни пить, ни спать. Сегодня попробовал съесть кусок курицы — вывернуло почти сразу. Наверное, только и остается, что тихо издохнуть на этом диване, ни на что все равно нет сил. В унисон мыслям хрипели трубы, разнося холод по дому.
Звонок в дверь. Я и забыл, что он есть. Все стучат. Она стучала. Знала, что услышу, она вообще все про меня знала. Значит, не она. Если не она, то бессмысленно. Снова закрыл в глаза. Идите к черту и передавайте привет.
— Майкл, если не откроешь дверь, я вынесу эту картонку с ноги!
Мне понадобилось несколько секунд, чтобы узнать голос Питера. Выпившего Питера, только алкоголь заставляет его так растягивать гласные, сразу представляется ковбой, который вот-вот пристрелит бандита. Сопротивление бесполезно.
Собравшись с силами, поплелся открывать, сильно стукнувшись коленом об опрокинутый кофейный столик. Когда-нибудь подниму его… Может быть. Может быть включу свет, а может быть и нет. А может быть умру раньше, чем соберусь все это сделать. Питер разразился нецензурной бранью. На секунду мне показалось, что нам снова по четырнадцать лет.
Открытая дверь впустила уличный свет, и мне пришлось отворачивается, прикрывая глаза рукой.
— Ну что, устроим вечеринку? — Бодрый голос не смог заглушить стук бутылок друг об друга в пакете.
— Сейчас не…
Но мой жалкий протест был проигнорирован. Питер просто прошел, отстранив меня рукой, и включил верхний свет, который тут же вызвал новый приступ боли.
— Какого хера… — Я еле смог остановиться в ругательствах, с трудом открывая глаза. Меня качало. Питер явно чувствовал себя как дома, ногой перевернул стол и начал доставать пиво из пакета. Его покачивания совпадали по амплитуде с моими и казалось, будто мы оба на борту корабля.
— Ну, чего там баба тебя что ли кинула? — Спросил тоном настолько будничным, даже не поднимая головы, что я растерялся и просто тупо смотрел на бутылки, по которым стекал конденсат.
— Какая баба? — С трудом выдавил из себя нечто больше похожее на карканье, чем на слова.
— Такая баба, — наконец, закончил с пакетами, с размаху сел в кресло, сокращая его век лет на пять, и посмотрел прямо на меня. Почему-то именно этот взгляд стал последней каплей. Струна, которая до этого звенела, натянутая внутри, и рождала нечто непонятное между тоской и тревогой, вдруг оборвалась и вместо нее пришла тупая черная пустота. Прошел к дивану, еле переставляя ноги, и забился в дальний угол.
— Ладно, чего ты, — Питер пересел на диван. Два хлопка. — Выпей.
Я посмотрел на две открытые бутылки на столике. Почему бы и нет, раньше же мне нравилось. Нравилось курить, пить пиво и… Неужели за годы ничего не изменилось… Всё было бессмысленно. Весь этот самообман… Сам не заметил, как взял одну из бутылок и отпил.
В горло полилась горечь. Приятная, не такая как плавала внутри.
— Она не баба. Она блудница.
— Шлюха что ли? — Он отвратительно громко присвистнул. — Ну, ты конечно…
— Какая бл… Демон.
Питер даже не удивился. Сочувственно хмыкнул и отпил еще пива.
— Ну, с суками тяжело всегда, согласен. И чего она кинула?
— Я ее… Кинул.
— Ты ее кинул, — он поперхнулся и с трудом выдавил фразу сквозь сиплый тяжелый кашель. — А теперь страдаешь?
— Да. Я не могу же… — замялся, не зная, как выразить мысль и вливая в себя еще пива.
— Трахаться?
— Да.
— То есть она хотела с тобой переспать, а ты ее послал?
— Да.
— Ты ведь знаешь, что ты дебил конченный?
— А еще я священник.
Питер замолчал, а у меня не было сил продолжать. Я допил первую бутылку и давно забытым жестом открыл следующую о край стола. В голове разливалось тепло, смягчая боль. Она не стала меньше, не стала больше, она стала, как замызганный кусочек бархата. Путь к забвению оказывается не изменился ни на йоту, стоило лишь сделать первый шаг и ноги сами понесли.
Достал из вечно смятой пачки сигарету, зажимая ее в зубах до хруста фильтра. И правда конченный. Кремень прокручивался пальцами снова и снова. Жаль, навязчивые движения меня не успокаивают.
— И как ты понял про нее?
Питер пожал плечами, не отрывая глаз от бутылочной этикетки, будто думал о чем-то настолько важном, что не мог отвлечься ни на минуту.
— Тебя как трактор переехал последнюю неделю. Тут либо кризис веры, либо страдания по бабе. Я ни хрена не смыслю в этих ваших кризисах, зато в страданиях разбираюсь. И тем более, — он отпил слишком большой глоток и подавился, снова закашлявшись, — ты жену мою вчера три раза Марией назвал. Еще мне Элиза сказала, что куда-то тебя ночью отвозила. Ночью куда ездят одинокие мужчины средних лет? Вот-вот, я тоже так думаю.
Мне не было стыдно. Мне было никак. Отпил еще. Никак. Всё никак, и я никак. Конченный эгоистичный мудак. Могу думать только о своей похоти. Даже для Питера, человека с эмпатией уровня «утюг», все предельно ясно. И что можно ему ответить? Да, все так? Нет, все в полном порядке? Какой из этих ответов спасет меня? Я промолчал.
— Слушай, а она вообще трепливая? Просто если нет, то…
— Питер, ты понимаешь, чего ты говоришь? — Затянулся от злости так сильно, что обжог пальцы бычком, выматерился и с раздражением засунул его в пустую бутылку. Пиво как само лилось в глотку, будто не моя рука подносила бутылку ко рту. — Мне нельзя, это грех, я и так перешел границы… — Искренне надеялся, что он понял. Почему-то мне в ту секунду казалось очень важным доказать ему, что именно я не могу быть с ней. — Ну, что ты замолчал?
