В сравнении с этим разноцветным праздником картографии, представшим предо мной теперь, та карта в классе была просто темным пятном: бесформенная глыба территории нашей почтенной монархии, торчащей посреди Европы, и ничего вокруг неё, кроме маленького участка блеклого синего цвета внизу в левом нижнем углу, где Австро-Венгрия касалась Адриатики — и даже тот заслоняла официозная надпись: «Земли и народы императорско-королевской монархии» и пояснения к сокращениям. По периметру курсивом обозначались соседи: Пруссия, Италия, Россия, Сербия и другие страны, но в остальном австро-венгерская монархия находилась в самом центре земли, как европейская версия китайского «срединного государства».
Когда я взглянул на карту стран мира, Австро-Венгерская империя показалась довольно жалкой, хотя и была вторым по величине государством в Европе после Российской империи (пусть и незначительно больше Франции). В магазине герра Зинауэра до меня внезапно дошло, что в мире есть столько всего экзотического и интересного помимо территории габсбургской монархии.
И внезапно, понятия не имею откуда, у меня возникло желание посетить места, о существовании которых я до сих пор и не предполагал: Гондурас, Суматру и Охотское море; доказать себе, что Кейптаун и Маркизские острова лежат на долготе Хиршендорфа, а Сиэтл и Владивосток — на той же широте.
Мне захотелось завладеть этим атласом; унести его с собой и обладать всем обитаемым земным шаром. Герр Зинауэр, как обычно любезный, сказал, что атлас слегка испорчен и уценен, хотя я был совершенно уверен, что это не так. Чтобы набрать необходимую для покупки сумму, я использовал карманные деньги на годы вперед и распродал свои мальчишеские «сокровища» одноклассникам. В следующую субботу я принес том домой, и началась моя карьера мореплавателя. Когда отец и школьные учителя узнали об этой внезапной страсти к географии, они отнеслись к ней как к странному, но вполне безопасному чудачеству.
Старая Австрия была глубоко нелюбопытным обществом, обладала исключительно сухопутным мышлением и слишком погрузилась в межнациональные споры, чтобы интересоваться остальным миром. Забавно было бы составить карту мира по представлениям среднего венца году эдак в 1900-ом. На севере располагается Тойчерн: немецкоязычный, но совершенно чуждый по духу и характеру. К югу, за Альпами, лежит Веллишен, ненадежный и жадный.
А на востоке, вниз по Дунаю к Прессбургу, располагается обширное, неопределенное пространство, населенное славянами, венграми, турками и другими экзотическими и жестокими восточными народами — дикие племена, которые в свободное от распрей друг с другом время наводняют нижнюю Австрию и осаждают Вену либо с пушками и оружием, либо (в наши дни), продавая щетки для ботинок и деревянные ковши на улицах вокруг Ноймаркта. Следом за ними лежит Россия, где в степях с вечной мерзлотой воют волки, и затем Индия, Китай и другие подобные сказочные королевства. Африку называли «страной негров», где в жарких джунглях туземцы пожирают друг друга, а Америку населяют ковбои, гаучо, краснокожие индейцы и т.д. Но в действительности, что бы там ни говорили, никто не знал или не особо интересовался тем, что происходит за трамвайными путями Гюртеля. Такой была Вена, столица.
Поэтому вообразите сами, если сможете, какой должна быть картина мира у бюргеров Хиршендорфа, для которых поездка на поезде в Прагу являлась приключением всей жизни. В такой обстановке я вырос и перешел из детства в отрочество. Мое ребяческое желание исследовать и посмотреть мир никуда не делось и с годами даже возросло, а не уменьшилось. Я прочитал «Остров сокровищ» в немецком переводе и все приключенческие романы и книги о путешествиях, какие только нашлись у герра Зинауэра. Он с радостью поддерживал мой интерес. Я думаю, он почти на мне не зарабатывал, возможно потому, что и сам в молодости мечтал о путешествиях. Однажды он признался, что лет в девятнадцать заказал билет из Гамбурга до Нью-Йорка по приглашению родственников. Но в последний момент умер его отец, и он остался продолжать семейное дело.
Зинауэр относился к этому философски. «Кто знает, юный герр Оттокар? Кто может сказать, как бы все обернулось? Возможно, там, в Америке, тоже беспорядки и громят витрины, в каждой стране есть хулиганы. Нет, возможно, было бы хуже. Мы здесь бедны и должны трудом зарабатывать на хлеб. Но немцы — цивилизованные и законопослушные люди, и еврей может преуспевать и здесь, в Австрии, как в любой стране на земле. Я никогда не стану миллионером, но, по крайней мере, ночью могу спать спокойно в своей постели, без страха, что ворвется буйвол и разрушит мой склад или краснокожие снимут скальп с фрау Зинауэр». Герр Зинауэр хоть и сочувствовал мне, но не мог дать полезный совет, с чего начать мореходную карьеру, а эта идея все больше крепла во мне примерно лет с двенадцати.
Но и никто другой в Хиршендорфе не дал бы мне подобный совет. Родня тоже не могла помочь. Когда однажды летом в Польше я задал вопрос старшей сестре моей матери, тете Алексии — единственной из польских родственников, к просвещенности которой я испытывал уважение — она задумалась и обещала порасспрашивать у семьи и знакомых. В итоге она смогла лишь узнать, что один дальний родственник, некий Юзеф Корженевский, много лет назад уехал за границу, и, как говорили, стал морским капитаном в британском торговом флоте.
Однако многие годы от него не поступало никаких известий, поэтому предполагалось, что он утонул; вероятно, это не так уж плохо (пришли к выводу остальные мои тети), поскольку он всегда был странноватым и, откровенно говоря, никчемным. Единственным человеком среди моих знакомых, кто когда-либо бывал на море, и это достаточно неожиданно, оказалась моя няня Ханушка. До замужества она работала горничной в Германии и, будучи умной и видной девушкой, стала камеристкой в семье Путфаркен, старой гамбургской судоходной династии.
Однажды она отправилась с ними в летнее плавание в Осло — или Кристианию, как его тогда называли — и в результате вынесла неприятные впечатления о море.
— Честно, юный Оттокар, — сказала она мне, когда мы сидели дома у камина (мы всегда говорили на чешском, когда отца не было рядом), — я тебе этого не советую. Корабль все время качает вверх-вниз, вверх-вниз, и кажется, будто он вот-вот перевернется и потонет. Но в скором времени чувствуешь себя настолько ужасно, что этого даже хочется. И все влажное, но высушить невозможно. И негде постирать — но это неважно, потому как нет воды для стирки. А что касается пространства, честно говоря, и в гробу больше места. И после нескольких дней еда кажется странной, но без запаха, потому что всё вокруг провоняло дегтем. Если хочешь знать мое мнение, в тюрьме Ольмутца лучше, чем на борту судна: по крайней мере, пол в камере остаётся под ногами.
Но таково упрямство молодости, что отрицательное мнение лишь укрепило мое желание служить на море. Так что, будучи по натуре практиком, я приступил к воплощению этого желания в действительность.
Я и не ожидал особой помощи в этом направлении от взрослых, только не в северной Моравии конца девятнадцатого века. У двуединой монархии была своего рода береговая линия: примерно четыреста километров восточного берега Адриатики от Триеста к югу, до залива Катарро. Но это побережье было отдаленным, каменистым, бедным регионом, граничащим лишь с бесконечными, засушливыми горными цепями Балкан. Австрия приобрела его всего лишь век назад после захвата Венецианской республики, и как только в 1866 году была потеряна сама Венеция, оставшееся ни для кого не имело большого значения, просто летний курорт по сниженным ценам и туберкулезный санаторий зимой.
Очень немногие из обычных австрийцев когда-либо бывали там или хотели побывать. У нас, конечно, имелся военно-морской флот среднего размера и существенный торговый флот, но немногие из пятидесяти миллионов подданных императора когда-либо обращали на флот внимание или знали какого-нибудь моряка. Даже в Вене к военно-морским офицерам на улице скорее обратились бы на английском, приняв за военного атташе Соединенных Штатов. Что касается жителей Хиршендорфа, никто не мог даже припомнить, чтобы видел матроса в увольнительной. Герр Зинауэр в конце концов предложил написать письма всем подряд.
