Высадку отложили на день из-за плохой погоды — ливней с ураганами, ворвавшихся из Гвинейского залива. Но прокравшись вечером в картографическую каюту, пока отвлекся офицер на вахте, я сумел хотя бы узнать кое-что о таинственном береге, у которого мы стояли. Замок, как я узнал, оказался бывшим датским торговым постом под названием Фредериксбург, примерно в десяти милях к западу от мыса Пальмас, а река, чье устье я увидел, называлась Бунс, от нее же происходило имя туземной деревни, отмеченной на карте как Бунсвилль. Местность лежала, по крайней мере номинально, прямо на границе Республики Либерия. Или, если быть более точным, внутри треугольника пунктирных линий, обозначенных как «Спорная область: границы еще (1901) ожидают урегулирования».
Утром следующего утра, когда погода ненадолго прояснилась, к берегу отправился восьмиметровый катер под командованием фрегаттенлейтенанта Родлауэра. Целью этой миссии были замеры глубины. Песчаная отмель пролегала вдоль побережья примерно в миле от берега, и, хотя напротив устья реки было глубже, чем в других местах, в лоции она описывалась как «залегающая на глубине менее четырех морских саженей во время высшей точки прилива, перемещается». Если бы глубина оказалась достаточной, «Виндишгрец» попытался бы бросить якорь в устье Бунса; если нет, нам придется бросить якорь в открытом море и грести к берегу на шлюпке; что, вероятно, не так уж и плохо, поскольку лоция описывала берега бухты Бунс как «низменные и нездоровые».
Она определенно оказалась нездоровой для Родлауэра и его команды: выжившие вернулись на корабль через несколько часов, выглядя весьма жалко в туземной лодке, приводимой в движение девятью или десятью обнаженными черными гребцами и украшенной безжалостно уместным лозунгом «на что человек способен, то и делает». Проплывая над отмелью, катер попал в сильное волнение, и произошло вполне ожидаемое: рулевой запаниковал и позволил волне потащить лодку вперед, пока та не начала двигаться со скоростью волны и руль не перестал работать. Волна подняла корму, нос зарылся, и катер перевернулся, накрыв двадцать человек, очутившихся в воде.
К счастью, к ним уже приближалась местная лодка, чтобы сопроводить до берега. Местные попытались сообщить об опасности, но Родлауэр не обратил внимания, и шестнадцать почти утонувших успели подобрать, Родлауэр и три моряка пропали. Одно тело выбросило на берег этим же вечером, другое нашли наполовину сожранным акулой на следующий день, но Родлауэра и оставшегося матроса больше никто не видел. Это был полезный урок. Капитан приказал, чтобы с этой минуты все шлюпки плыли на берег только с местным лоцманом, который проведет их через прибой, каким бы губительным это ни было для престижа белой расы — хотя линиеншиффслейтенант Микулич и ругался с глазу на глаз, что, будь он проклят, если какой-то черномазый станет указывать ему, как управлять шлюпкой.
Это означало, что за пару следующих недель мы увидели кучу местных моряков. Решили, что отмель залегает недостаточно глубоко для того, чтобы корабль безопасно вошел в реку, так что мы оставались на якоре примерно в двух милях от берега и сообщались с берегом на шлюпках. Это означало, что все время нашего пребывания в районе Фредериксбурга у нас на борту всегда находился местный лоцман, он прибывал с одной из наших шлюпок и ожидал следующей, чтобы провести её на берег. Мы познакомились с ними довольно хорошо, и после того как справились с удивлением от пребывания негров на борту Австро-Венгерского военного корабля, начали им симпатизировать. Они были определенно жизнерадостной компанией. Кру — так они себя называли, хотя на самом деле были представителями народности гребо, одной из групп племени кру, населяющих эту часть западноафриканского побережья.
На протяжении поколений они зарабатывали на жизнь на борту европейских кораблей и поэтому вполне привыкли к белым людям и их странным привычкам. На самом деле немалое число кру служили в прошлом в западноафриканской эскадре королевского военно-морского флота и получили имена вроде Юнион Джек (Джек Британский Флаг), Джимми Старборд (Джимми Правый Борт), Мачтовый Фонарь и Праведный Лом. Некоторые даже немножко выучили немецкий, когда работали пару лет назад по контракту с правительством немецкой Юго-Западной Африки, проводя шлюпки через буруны в Свакопмунде. Обычно они, однако, использовали крио, местную версию «пиджин-инглиша», на котором в те дни говорило все западное побережье Африки.
Для меня он поначалу звучал очень странно, но удивительно, как быстро я к нему привык. Наверное, поскольку английский был для меня иностранным, у меня не сформировалось предубеждений по поводу того, как он должен звучать, а в таком возрасте я воспринимал всё это как восхитительную забаву, а не как оскорбление достоинства. Во всяком случае, нас с Максом Гауссом вскоре назначили полуофициальными переводчиками с крио.
Свою первую поездку к Фредериксбургу я совершил как участник десантной партии на следующее утро после несчастья с фрегаттенлейтенантом Родлауэром. На нашей шлюпке лоцманом был кру Джимми Правый Борт — уродливый кривоногий парень лет двадцати пяти с громадной башней волос и заточенными зубами. Первым делом после посадки в восьмиметровый катер, качающийся на волнах рядом с «Виндишгрецом», он снял руль — «не пройти через проклятое дерьмо», как он объяснил — и заменил его на запасное весло с кормы. Также он приказал нам опустошить анкерки с водой и бросить их под гребные скамьи в качестве буйков, просто на всякий случай.
Похоже, он знал, что делает, но, когда мы приблизились к ревущим бурунам, не видимым со стороны моря, душа у нас ушла в пятки. К счастью, командующий катером офицер, фрегаттенлейтенант Андреас О'Каллахан дел Монтеспино, был робким молодым человеком и был не склонен отстаивать превосходство белой расы просто из принципа. А если бы стал, то, скорее всего, утопил бы всех нас.
Мы не видели, где волны разбивались над отмелью, но слышали их и чувствовали рывки по мере приближения. Матросы с мрачными лицами налегли на вёсла, а я сидел на корме рядом с лоцманом и переводил его приказы. Он напряженно стоял, расставив ноги в потрепанных шортах, держал весло и изучал море перед собой с предельной сосредоточенностью, высматривая разрывы в волнах и спокойный участок, следующий за двумя или тремя бурунами подряд. Море начало подталкивать нас вперед, весла постоянно скрипели в уключинах. Внезапно он завопил:
— Пошли! Рраз-два, рраз-два!
Я дал сигнал команде удвоить усилия, они уперлись ногами в упоры и напрягли спины, чтобы швырнуть катер вперед.
Шесть, семь, восемь гребков — корма начала проваливаться во впадину, а перед нами вздыбилась волна
— Навались разом назад как в аду!
Гребцы начали грести в обратную сторону, дабы замедлить лодку, а Джимми Правый Борт боролся с рулевым веслом, чтобы выровнять корму к следующей волне. Она подняла нас, промчась под килем.
— Снова вперед — рраз-два, рраз-два!
Мы рванулись вперед вслед за буруном, который только что сделал всё, чтобы лодка потеряла управление и перевернулась. Еще дважды мы проделывали то же самое: рывок — остановка, рывок — остановка. Пока наконец не поняли, что прошли в целости и сохранности, рокот прибоя звучит за нашими спинами, движение лодки стало естественнее и мы до определенной степени защищены от атлантической зыби песчаным валом, который только что пересекли. Джимми Правый Борт ухмыльнулся заточенными зубами и вытер пот со лба. Единственная неприятность заключалась в том, что нам придется преодолевать буруны каждый раз, когда мы захотим перемещаться между кораблем и берегом. У берегов западной Африки прибой никогда не ослабевает, и куча акул и барракуд ожидают тех, кто обращается с ним без должного уважения.
Не могу сказать, чтобы это опасное путешествие того стоило, когда мы прибыли в более спокойные воды в устье реки. По африканским стандартам это была скорее речушка, чем река; едва ли в сотню метров шириной. Берег поблизости был довольно живописным: очень похожим на тропическую прибрежную полосу, как я всегда ее представлял: буруны, ревущие на коричневато-желтом пляже с ржаво-красными валунами; лодки, вытащенные за линию прилива; качающиеся кокосовые пальмы; а еще дальше — наполовину скрытые в листве деревенские лачуги с покрытыми пальмовыми листьями крышами приятно сливаются с густой зеленью пропитанного дождем пейзажа.
