– Спасибо вам большое. Может, пройдёте, я чай сделаю?

– Нет, спасибо большое, мне ехать надо… Этого молодца домой доставлять. Если требуется какая-то компенсация…

– Даже не заикайтесь! Вы и так помогли, я очень вам признательна.

– Ваша девочка всё-таки молодец. Не каждый бы спасать кинулся.

– Характер у неё не сахар, порой никакого сладу нет. Шипит, только слово скажи, да в комнате постоянно запирается, слушать никого не желает. Недавно родственники поздороваться пошли – так представьте, накричала и выгнала…

– У подростков часто такое, Маринсанна, – так звали Пашкину маму, – сами же знаете, возраст такой…

Больше Пашка не слушала: закрыла глаза, попытавшись уснуть. Почему-то снова подумала про Марью: она всегда думала про неё, когда было плохо на душе.

Уснуть у неё не вышло: в комнату, проводив гостей, пришла мать. Подвинула кресло к кровати, присела. Какое-то время молчала. Затем спросила:

– Сильно болит, Паш?

– Угу, – ответила та.

Ни язвить, ни ругаться желания не было.

– Валерий Александрович сказал, что ты молодец. Девушку спасла.

– Зря, наверно, вообще полезла. Пускай бы её сбило.

Пашка чувствовала медленно нарастающую злость на Катьку. Действительно, она могла хотя бы поблагодарить её, вместо того, чтобы поливать матом.

– Не говори так, – с упрёком сказала мама. – Это осталось бы на твоей совести. Ты правда большая молодец. Я горжусь тобой.

– Ну спасибо. Вот только мне от этого не легче, – не сдержалась Лысая, всё-таки сорвавшись на колкость. – Стараешься как лучше, а в итоге на тебя слюнями брызжут. И всё равно «молодец, Паш», «так и надо, Паш»… Да к херам мне оно не надо!

– Ну вот что я опять не так сказала? – мать всплеснула руками. – Ты можешь перестать ворчать на меня, хотя бы когда попадаешь под машину?!

– Ох, извините. У меня ведь «характер не сахар», со мной «сладу никакого нет».

– Ещё скажи, что это не так! Чуть что – сразу в рык, на тётю Таню наорала ни за что…

– Не хрен было…

– Паша!..

– …заходить в мою комнату и сюсюкаться. Смотрят, как будто я зверь в зоопарке. Выбешивает.

– Ну а как им ещё на тебя смотреть? Иногда к тебе и подойти-то страшно. Выглядишь так, будто вот-вот кинешься…

– Ага, супер. Ещё на дверь табличку повесь «Осторожно, злая дочь!».

– С тобой совершенно невозможно разговаривать, – сказала мама, поднимаясь, – ты всё переиначиваешь на свой лад! Я стараюсь помочь, стараюсь понять тебя, а ты…

– Да ни хрена ты не стараешься, – тихо произнесла Пашка. Говорить громко ей не позволял приложенный к животу компресс из пакета молока, иначе она бы не смогла себя сдержать. – Ты никогда не старалась, потому что давно бы поняла, как сильно я себя ненавижу.

– Меня? – не расслышала мать.

Пашка тяжело выдохнула, ничего не ответив. Закрыла глаза.

Выйдя из комнаты, мама плотно и неслышно прикрыла дверь.

На следующий день живот болел гораздо меньше – Пашка уже могла ходить, не держась за него. Вспомнила, что нужно предупредить Кира насчёт того, чтобы лишний раз не рыпался, и тут же набрала.

Ответил он неожиданно быстро.

– Кир, привет. Я поговорить хоте…

– Здоров, Лысая. Слушай, ты как раз вовремя, помощь твоя нужна. У тебя дома есть бита или что-то такое?

Пашка подумала, что предупреждать уже поздно: кажется, Кир уже без её забот куда-то вляпался.

– Ну была где-то… Но я сегодня не в форме, меня машина вчера сбила.

– Слушай, ну тут дела очень серьёзные. Серёге я звонил, он не может, а с Сумчиком мы вдвоём не разрулим…

«Значит, не меня одну приплёл».

– А что случилось-то? – спросила Пашка, вставая с кровати и ища глазами ближайшую футболку.

– Мне Вольный стрелу забил. Сказал, типа, приходи один. Я-то пойду, базару ноль, но за жопу свою стрёмно – если этот мудак братков каких-нибудь приведёт, то мне кранты. А вы с Сумчиком просто на стрёме постоите, на всякий пожарный.

Пашка припомнила, что Вольный – это, вроде бы, какой-то гопник с того же ПТУ, что и Кир, но на два курса старше. Кир рассказывал как-то, что у него богатый папаня, который часто вызволяет сына у ментов, когда тот к ним попадает. Это, в целом, всё, что она знала о Вольном.

– А ты на хера согласился вообще? Ты же знаешь, что он стопудово приведёт кого-нибудь… – впрочем, Лысая и сама знала, в каком ключе Кир ответит. Между здравым смыслом и пантами на первое место он зачастую ставил панты – у многих своих друзей он снискал уважение именно за это.

– Я ж не ссыкло какое-нибудь, ты о чём.

Здравый смысл подсказывал ответить на это утверждение фразой «вот сам и разбирайся» и бросить трубку, но Лысая понимала, что не может бросить своих единственных друзей, в какую бы передрягу они ни угодили.

– Ладно, поняла. Где встречаемся?

– Подходи к общаге на Ленина. Мы там с Сумчиком, во дворе уже.

Ладан молчаливо и грустно смотрел, как она одевается. «Гулять сегодня не пойдём?» Пожалев пса, Лысая присела на колени и потрепала его, обняв.

– Прости, пёсель, ты животное мирное, людей не кусаешь, так что не пригодишься. Я потом с тобой погуляю, хорошо?

Кир с Сумчиком облюбовали изрисованные качели, земля под которыми была усеяна бычками и мусором. Весь двор этого общежития вообще было трудно назвать оплотом чистоты.

Сумчик в своих мешковатых штанах выглядел как обычно, а вот Кир приоделся в спортивку (для крутости закатал рукава, чтобы были видны посиневшие татуировки), а на голову нацепил козырьком назад знакомую красную кепку. Ещё и рюкзак свой пыльный прихватил – едва ли он больше трёх раз появлялся с ним в стенах своего техникума. В руках у парней были бутылки пива, у Кира – почти допитая.

– Ну и, куда идём? – мрачно спросила Лысая, пожав парням руки.

– За гаражи на Комсомольскую.

– Там же Полтинник совсем рядом…

Кир с вызовом взглянул на неё.

– И чё?

Сколько она помнила Кира, он всегда таким был. Он завораживал Пашку тем, что любым трудностям, любым преградам, любым неприятностям он будто бы говорил всем своим видом: «И чё?». Не сказать, что его, Кирилла Останцева, совсем ничего не волновало – волновало, и ещё как! Но всё, что вставало на его пути, он воспринимал как вызов, и расправлялся с этим собственными силами, чего бы это ему ни стоило.

Они и познакомились-то, когда к Пашке начали лезть два взрослых алкаша, предлагая всякое. Та уже сжимала кулаки, думая, кому из них первому врезать, когда неожиданно появился Кир: вступился за неё, загородив, а алкашам сказал, чтобы проваливали. Те разозлились, у одного в руках до сих пор была бутылка – он, недолго думая, превратил её в «розочку». Тут-то Пашка и отодвинула Кира в сторону и отлупила двоих пьяниц так, что убежать они никуда не смогли – так и остались лежать на земле. Останцев смотрел на неё в тот момент с неподдельным восхищением.

– Ни хера себе, – сказал он. – Вот ты лупасишь, бритая!

На тот момент Пашка ещё такой была. Ухмыльнувшись, она сказала:

– Всё равно спасибо, пацан. Что вступился.

– Не, ну а чё они, – хмыкнул парень. – Меня Кирюха звать. А тебя как?

В то время это был всё-таки немножко другой Кир: хоть и «вечно молодой, вечно пьяный», но не успевший ещё обыдлиться и распрощаться с детским идеализмом, и каким-то собственным чувством справедливости. Тот, в чью спину сейчас смотрела Пашка, был таким же упрямым, таким же задиристым и скорым на решения… и всё же, каким-то другим. В чём именно состояло отличие, она так и не выяснила.

Пока они шли до Комсомольской, Кир объяснил, в чём дело. С его слов выходило, что он, такой белый и пушистый, гулял по району, как вдруг наткнулся на идущего впереди Вольного, который (неожиданно!) начал к нему докапываться, мол, «чё-то странно ты выглядишь, с какого района будешь, я тебя раньше не видел, чё ты на меня так смотришь, чё ты бычишь». Кир прекрасно знал, кто перед ним, и когда ему уже забивали «стрелу», сказал: ты, Вольный, та ещё падла, я тебя знаю, братву на разборки приведёшь, так что хер тебе, а не стрела. На что Вольный ответил: слово пацана даю, приду один, и ты тоже приходи, разберёмся по-пацански. Проблема была только в том, что все в округе знали, что Вольный на «слово пацана» всегда клал и будет класть огромный болт. И Кир тоже знал. Видимо, с такими вещами он просто не привык спорить, но понимал, что, скорее всего, он вляпался – поэтому и позвал Лысую с Сумчиком.