(Портрет в среде обитания) нет у москвы ни профиля, ни фаса, москва – геометрическая вата, она сгибает волны резонанса по схеме абажурного каркаса. больничный снег застиранней халата с прожженной сигаретами дырой, в которую с прыщавой добротой заглядывает дом, который тоже вата. в нем женщина без головы и рук, питаясь баклажанною икрой, крошит себя и пол не заметает, и, полая внутри, заставлена вокруг, но головы и рук ей не хватает. (Взгляд) я жду троллейбус, прислонившись к взгляду. взгляд заштрихован, вырван из тетради, заучен на морозе наизусть, к нему подколоты: бульвар в витой ограде, квитанция на разовую грусть, и биография, и справка об окладе… в три четверти я виден в этом взгляде, который следует хранить в аптечной вате, иначе в темноте способен он вскрыть вены остывающей кровати или швырнуть подушку за балкон за то, что вся она в губной помаде. взорвется взгляд – и станет колоннадой, но если перед сном ты выпьешь «седуксен», то за ночь выйдешь за пределы взгляда в свой дом, болеющий склерозом стен. здесь, в этом доме, жизнь уходит в никуда, ее сосет ноздря пустого крана, а там, где из него сквозь воздух шла вода — зияет штыковая рана. ты снова гладишь время утюгом… Сентябрь-81 за раму сыплется с деревьев позолота, обои шелушатся на стене, застыл сквозняк в сквозных листах блокнота и тянет сыростью сквозь форточку в окне. я между двух тире живу в своей квартире, я прописался сам не знаю в чьей вине. деревья дешевеют. в целом мире идут дожди, стабильные в цене. (По москва-реке) потухшая листва, тяжелая как скатерть, на старческих ветвях под небом проливным у каменной реки, в которой мокнет катер, развешена кругом по берегам литым. и вот течет река в разломленном пространстве, цепляя за края, дающие искру. на крытой палубе сидим в воскресном трансе и держим на весу хлеб, а на нем – икру. но все равно сойти придется снова в город, ненастный словно звон порвавшейся струны, ты отойдешь на шаг и приподымешь ворот, и будешь за собой следить со стороны. (Снегопад)
в два приема москву зачехлила зима, охватила москву кабинетная скука; слышно как тишина не проронит ни звука — это длится времен круговая порука, засыпается снег по стране в закрома. (Портрет автора) весна находится в стадии прачечной — грязные груды зимнего белья подтаивают, подмачивают в упаковке пачечной нераспечатанные кварталы жилья. это эстамп на глухой стене, обрамленный в облупленную кривую форточку, это мой глаз, поблескивающий внутри, во мне — на сферической поверхности отражаешься ты, задрапированная в прозрачную кофточку, я располагаю жилплощадью от темени до кадыка, остальным я сыт по горло, изоморфное строению канализационного люка. гигантским тоннелем прорыта моя рука в толще кавказских хребтов, указательным пальцем нажимающая на кнопку юга. в моем автопортрете вы подниметесь на нужный вам этаж в лифте, подключенном к гидравлическому сердцу. в полушарии снов, где все время идет демонтаж, незаметно откройте дерматином обитую дверцу. по гостиничным коридорам уходя, завернитесь в тишину, здесь нет указателей, и вы не вернетесь обратно. вы увидите меня, подойдя к окну, на улице уменьшенным тысячекратно. (Портрет героини) к пальцам привязаны ниточки ваших податливых снов, приводящие в движение пружиночки и шестеренки, молоточки, отодвигающие запирающий память засов и изнутри колотящие в барабанные перепонки. вы все когда-нибудь жили в болеющем старостью доме, боясь заразиться склерозом по ночам опухающих стен — генетической памятью вкомпонованы в тусклом объеме и, в нем проживая, противопоставлены в нем проживающим всем. каждый из вас жил в этом доме учительницей двадцати семи лет по имени «нина», вечерами демонстрируя зеркалу разветвленное тело свое — анатомически родственное пианино, облегаемому тем, что называют «белье». тайны нашего тела! за ними мы полезем на антресоли и, извалявшись в пыли, достанем заброшенный образ себя восемнадцати лет — развернем, расправим понесший потери от моли в наслоениях времени отложившийся след. попробуем в него улечься – жмет в бедрах, линия живота необратимо провисла, грудь проваливается, недостаточен ляжкам раструб, по европе лица протекают одер и висла в двух морщинах: одна – у глаз, другая – у губ. замажем географию «пондсом» (cream cocoa butter), а за спиною грохочет постели пустой океан, над подушкой ночник развернул перевернутый кратер, перегорожена комната раскрытым романом саган. |
