– Мама, ты прости, что я так долго, – неожиданно заговорил сын.

Нет, Мэдис вовсе не испытывал вины пред матерью, ему не было даже жаль ее. Он не думал, что родители страдали из-за его отсутствия, убежденный, что мешал им жить так, как они хотят. Более того, Мэдис считал, что Ледия проклинает его, как только вспоминает о нем. Наверно, именно от этого ложного, но тяготившего душу чувства лежащего на нем материнского проклятия он и стремился избавиться, когда приехал в Кармы, чтобы просить прощения у матери.

Как глуп он был! Ледия никогда не думала о сыне без тревожной любви и щемящей душевной боли. Хорошо, что она не знала его мыслей. А может быть, все же материнское сердце чуяло настроение сына? Стоя рядом с Мэдисом, Ледия отводила в сторону виноватый взгляд, полный слез.

– Всегда ждала тебя… – рывком проговорила она.

Мэдис был немного удивлен сказанным. Он видел, что мать искренна в своих словах и чувствах, но не хотел верить ей. Это не было ему нужно, ведь он сам не был привязан к матери и не хотел испытывать к ней ни благодарности, ни вины.

Так вот зачем он сюда приехал – ему нужно доказательство безразличия со стороны семьи, это воспринималось им как лучшее проявление любви. Внешнее безразличие – такой и должна быть любовь в семье! Молчание, догадывался Мэдис, – это неозвученная поддержка, ведь иногда слово может остановить лучший рывок твоей жизни и не дать победить в нужный момент. А молчание никогда тебя не остановит.

В очередной раз, придя в себя, Лиша почувствовала, что ее крепко держат, и попыталась вырваться:

– Да я сама пойду, не надо мне помогать, я сильная, – проговорила она, пытаясь сбросить с себя тяжелые руки Мэдиса. Мужчина с удовольствием отодвинулся от нее, ибо боялся испачкать о дешевое сукно свой дорогой темно-зеленый костюм из лучшей в стране ткани. Он отошел от простушки, наблюдая, как она, пошатываясь, удерживает равновесие.

– Лиша, ты столько пережила, милая, иди, отдохни, – стала уверять ее мать.

– Я не хочу, я уже отдохнула. Отстань от меня!

Как грубо для приемыша, почему-то подумал Мэдис, оскорбленный поведением Лишы Миношы по отношению к его родной матери.

– А кто ваши родители? – саркастично спросил он Лишу, пытаясь образумить девушку и заставить ее понять ошибку в своем поведении.

Лиша посмотрела на него взглядом, полным боли и непонимания.

– Ой, простите, я не думал, что для вас это больная тема.

Лиша Миноша отвернулась и так неожиданно расплакалась, что Мэдис почувствовал беспокойство. Как он не любил слезы! Этим женщины добиваются своего! Чего же хочет эта девушка от него? Ему было непонятно ее поведение. Сначала подстроенный обморок, потом слезы – все это, несомненно, для того, чтобы привлечь его внимание. Как все женщины похожи! Неужели и эта простушка хочет от него того же. Как это противно!

– Оставьте меня в покое, – Лишу Миношу начинал раздражать нахальный тон человека, к плечу которого еще недавно ей было приятно прислоняться, дышать ароматом его дорогих духов.

– С превеликим удовольствием, – заявил он, подмигнув бедняжке, обозначая начало войны между ними.

Мэдис лег спать в покое для гостей. Комната, которая когда-то принадлежала ему, теперь была занята Лишей Миношей.

Мать безрезультатно предложила ему свою комнату, опасаясь, что сын будет чувствовать себя так, словно он в гостях. Однако Мэдису так не казалось, ему представлялось, что не только комната, но весь дом готов выплюнуть его. Кроме этого его коробило новое чувство, которое он не мог никак отогнать – чувство презрения к приемной дочери Ледии – Лише Миноше. Оно окутывало Мэдиса так сильно и так навязчиво, что ему хотелось сбросить одеяло и убежать в ночной рубашке на улицу, во тьму.

Мэдис давно считался убежденным женоненавистником, особенно после его поступка с Анирой. Порядочные женщины просто не хотели связываться с ним, а непорядочные только подтверждали его принципы. При этом Мэдис лишь усложнял свою ситуацию, уверяя всех, что природная сущность женщин заключается в меркантильности. Именно поэтому он уважал лишь тех, кто открыто признавался в этой своей сущности. Иных же считал просто недалекими.

Только его младшая сестра, Вамина, с которой он сегодня познакомился, показалась ему святой. Она еще ребенок, а значит порок и двусмысленность ей чужды. Мэдис почувствовал к ней теплоту, граничащую с любовью.

«Какое невинное существо!» – думал он о ней и клятвенно пообещал себе оберегать ее. Для этого ему придется разъединить жизни двух сестер. Ведь Лиша казалось ему непонятным, темным созданием, а Вамина светлым. Жизнь этого маленького ангелочка он устроил бы по-другому, лучше.

Чувства приятной расположенности к Вамине дали Мэдису возможность положительно перестроить ход своих мыслей. Теперь Мэдис готов был признавать, что был рад тому, что все сложилось именно так… так, а не иначе. Ведь он здесь и, наконец, чувствует себя легко и приятно.

Он как будто нужен кому-то, пока неясно только кому.

Заснуть Мэдису так и не удалось. Поднявшись с кровати, он подошел к окну. Пытаясь угадать время по расположению луны, он долго стоял возле окна и любовался открывающимся видом.

Здесь ничего не изменилось! Все также уходил лес далеко за горизонт. И также не видно ничего кроме верхушек деревьев этого леса. Поселение Кармы – такое странное место в нем. Оно затерялось в Верхнеазинском лесу, потерялось во времени и непонятно, в том ли мире оно существует, где существует все остальное. Или это другое измерение?

Только теперь Мэдис подумал о том, что его родное место не такое обычное, как ему когда-то казалось. Здесь все было не так. Не те люди жили здесь, не тот был воздух. Здесь все было иное, и даже лес был не таким, как все остальные, каким-то загадочным и таинственно пугающим.

Невольно Мэдис заметил кого-то во дворе. Некто украдкой вышел из дома и направился в сторону дороги. Мэдис пригляделся. Это Миноша! Точно! Но что ей надо в лесу? Мэдис собрался бежать за ней, в ту сторону, куда она ушла. Быть может, она идет к разбойникам в лес, или она колдунья – это надо выяснить!

Наспех сбежав с лестницы, мужчина пригляделся: уходящая девушка мелькнула далеко впереди, в гуще деревьев. Мэдис осторожно побежал за ней, но та все равно не заметила его. Стояла полная луна, и кроны деревьев, освещенные серебряным светом, как будто ехидно намекали на что-то.

Мэдис недолго шел за девушкой. Внезапно она остановилась, и он тоже замер. Девушка резко повернулась и вскрикнула.

– Кто ты? – испуганно спросила она.

Покачиваясь, Лиша схватилась за ствол дерева.

Мэдис был удивлен подобным поведением.

– Лиша Миноша, что ты делаешь одна в лесу ночью?! – грозно спросил он.

– Я… не знаю… мне холодно…

Мэдис посмеялся над ее испугом.

– Куда ты шла?!

– Я? Не знаю.

– Идем обратно!

– Я не хочу! Я все равно приду сюда! Я боюсь этого места! Я боюсь! – Лиша была в одной сорочке и куталась от холода.

– Тогда что тебе надо в лесу?

– Ничего! Я не хотела сюда идти!

– Кто-то звал?

– Да, она, – Лиша посмотрела наверх.

Мэдис вдруг все понял. Лунатизм! Он схватил Лишу за руки.

– Идем в дом, – как-то обеспокоено сказал он. Капля заботы упала в его душу, и он ощутил наплыв радости и успокоения от своего поступка. В дополнение он накрыл девушку своим дорогим фетровым пальто, ощущая, что ему даже нравится быть добрым.

Лиша, придерживаемая Мэдисом, побрела рядом с ним. Она постоянно тревожно оглядывалась назад, хотя там, в темноте никого не было. Но ей казалось, будто кто-то наблюдает за ней.

Стоял холодный осенний день. Мороз этой ночью впервые прошелся по Кармам и подморозил землю. Ветер поднимал ворохи листьев с земли, срывал их с веток и снова кидал вниз. Вместе с ветром, холод пробирался вглубь леса. Трещали на деревьях голые ветки, скорбно кричали птицы, кружась над кладбищем, где в это время проходил процесс погребения. Люди уныло стояли полукругом, а священник читал молитву, последнее напутствие Энсину и Женине. Его слова гулом разносились по окрестностям Карм и люди тихо плакали, поддаваясь общему настроению и скорбя об ушедших.