— Я закончу как можно быстрее, — тихо сказал Луи.

Голос больше не звучал ярко, не пугал вековую пыль, наоборот, был тусклым и задушенным, будто один из тяжёлых холодных камней погрёб художника под собой.

Он сдался.

Гарри едва выдохнул сквозь стиснутые зубы, и всё так же, не поднимая на Томлинсона глаз, кивнул. Облегчения не последовало, так же как и чувства спокойствия. Внутренности грызло беспокойство, сжигало кислород в лёгких. Но, несмотря на это, Гарри отпустил Луи.

Позволил ему уйти.

❖❖❖

Лаком пропах весь класс Стайлса: деревянные стулья и высокие столы, полупустые книжные шкафы, тяжёлая дверь и даже облупившиеся оконные створки. Но, несмотря на резкий, стойкий запах, бьющий в нос, Луи всё равно чувствовал медовую гортензию и затхлую пыль. Впервые он позволил себе закурить в классе Гарри, едким сигаретным дымом пытаясь вытеснить сводящие с ума запахи.

Всё оказалось напрасно. Ароматы этого места впились когтями в лёгкие, вывернув их наизнанку. Каждый новый вдох давался титаническим усилием, и когда Луи, наконец, закончил покрывать стену лаком, сил не осталось.

Смятые газеты в следах смешанных красок валялись под ногами напоминанием недавнего разговора и того поцелуя. Луи не нуждался в них: в памяти навсегда отпечатался испуганный взгляд малахитовых глаз и вкус неопытных губ.

Счастье было так близко и оказалось недостижимым. Луи был уверен, они могли стать чем-то большим, чем просто любовники: он чувствовал родственную душу за тёмной тканью одежды. Но страх внутри Гарри был слишком силён.

Чёрные буквы в правом нижнем углу картины — единственное признание, которое он позволил себе оставить. «Луи для Гарри» — гласила надпись.

Пальцы сами потянулись коснуться лёгких завитков, но Луи вовремя остановился, боясь нарушить тонкий слой невысохшего прозрачного покрытия.

— Спасибо, — произнёс хриплый голос от двери, и Луи зажмурился, коротко выдохнув. Этот звук, наряду с удушающим запахом цветов, ещё долго будет преследовать его ночами, наполняя воспоминания реализмом, возвращая сюда.

Художник поднялся, вздёрнул подбородок и посмотрел в глаза того, кто наполнил его жизнь болью и в то же время сделал её более значимой. Внутри всё полыхало, превращая душу в пепел, который развеется, как только Луи покинет школу.

— Это для тебя. Не для духовенства и не для учеников. Я нарисовал это лишь тебе.

Гарри кивнул, сжал руками Библию сильнее. Злость на чёртову книгу уколола сознание булавкой — учитель прижимал её к груди, держа преградой между ними, словно защищался атрибутами своей веры от Луи. Кончики пальцев задрожали, а горькая слюна наполнила рот. Луи хотел быть тем, кто защитит Гарри.

— Уходишь? — спросил Стайлс, и Луи бы очень хотел ответить отрицательно, но учитель шагнул в сторону от двери, освобождая проход, и оставалось лишь кивнуть.

Гарри хотел, чтобы Луи ушёл.

— Да.

Они поравнялись, и уже в дверях художник вдруг обернулся, сжал пальцами чужое запястье, потянул на себя.

— Дело не в моей любви и не в твоей вере, — горячо зашептал он, когда Гарри дёрнулся прочь, но цепкие пальцы не отпускали упирающееся тело. — Дело в твоей жизни. И мне больно от того, как сильно ты боишься её прожить.

Едва касаясь губами горячей щеки, вдыхая запах камней и спокойствия, исходящий от Гарри, Луи тараторил, не обращая внимания на попытки вырваться и больно впившийся между рёбер угол Библии.

— Я ухожу, потому что ты хочешь этого, потому что люблю тебя. И хотя я не верю в твоего Бога, я буду каждый вечер просить его о том, чтобы он позволил тебе прожить свою жизнь.

Гарри растерянно хлопал глазами, пытаясь осмыслить сказанное, и почти не сопротивлялся, когда Луи словно поставил точку в разговоре, смяв его губы настойчивым поцелуем.

Мгновение последнего удовольствия наполнило художника печалью до краёв, и, когда миг прошёл и губы разъединились, она схлынула, оставив после себя лишь смирение. Тяжёлое дыхание Гарри грохотом отдавалось в ушах, а расцарапанная углом книги кожа нещадно жгла. Луи приложил указательный палец ко рту учителя, когда тот встрепенулся что-то сказать, посмотрел долгим взглядом в лицо, запоминая до мельчайших деталей, и, улыбнувшись, подмигнул.

Желание остаться в памяти Гарри радостным и ярким сделало шаги уверенными, а улыбку — почти искренней. Луи шагнул за дверь, пружинисто пересёк каменный коридор, толкнул дверь наружу. Лишь когда утопающий в белых созвездиях цветов двор остался позади и кованые ворота школы со скрипом закрылись за спиной, Луи осел на камень, спрятав лицо в ладонях.

Только когда Гарри не мог увидеть, Луи позволил себе сломаться.

========== Часть 5 ==========

Осень вступила в свои права тихо, незаметно. Укрыла землю покрывалом разноцветных листьев, спрятала солнце за облаками. Класс заполнился учениками, и в привычном шуме детских голосов, за размеренными, выверенными до минуты занятиями Гарри не мог укрыться от мыслей. Словно назойливые насекомые, они атаковали сознание, впиваясь жалящими вопросами в мозг.

Преподавание больше не приносило радости, и Гарри всё чаще отвлекался, бездумно глядя в окно на моросящий дождь. После ухода Луи он попал во власть тоски и апатии.

Последние слова художника всё никак не выходили из головы. Действительно ли Гарри был сильным и отверг искушение запретной любви или струсил, замаскировав слабоволие верой?

К сожалению, в школе никто не мог дать правильный ответ на его незаданный вопрос. Дни сменялись днями, и с каждым пролившимся на землю дождём Гарри всё больше замыкался в себе. Улыбка перестала освещать класс, и лишь лёгкие бессильные кивки служили поощрением ученикам.

Назад он никогда не оборачивался.

С тех пор, как художник покинул класс, Гарри ни разу не посмотрел на картину. Куда угодно, но не на творение рук Луи. Тех самых хрупких тонких кистей, под прикосновениями которых он чувствовал себя защищённым и свободным.

— Гарри, — отец Йолен вывел из оцепенения своим серым, едва слышным голосом. — Мы можем поговорить?

— Кто-то из моих мальчиков провинился? — встрепенулся Стайлс, но в ответ мужчина лишь грустно улыбнулся и покачал головой.

— Они прекрасные дети, и твой класс самый беспроблемный в школе. Я всегда считал, что преподавать — это твоё призвание. Я был уверен, что ты на правильном месте.

Холод сковал тело, когда Гарри почувствовал, куда ведёт святой отец. Но прошло больше двух месяцев с момента отъезда Луи, и если они были очевидны и церковный совет собрался наказать Гарри за грех, то почему так поздно?

Вопрос уже был готов сорваться с губ, но, к счастью для учителя, отец Йолен заговорил первым, продолжая пояснять собственную мысль.

— Этот мальчик, Луи, кажется, он изменил тебя, — мужчина кивал в такт собственным словам, а Гарри завороженно следил, как поблёскивал свет в его седых волосах. — Думаю, ты провёл здесь достаточно времени.

— Вы выгоняете меня из школы? За что?

Гарри вскочил на ноги, уронив стул с громким стуком, а мужчина даже не дёрнулся.

— Нет, я предлагаю тебе двигаться дальше, — отец Йолен протянул руку, взял лежащую на столе Библию. Страницы пропахли краской, и повсюду виднелись синие отпечатки пальцев. — Церковь оплатит любой университет, который ты выберешь.

Тёплые, чуть уставшие от жизни глаза бегали по строчкам, пока мужчина произносил свою речь, пытаясь убедить Гарри в том, что его дом перестал быть домом.

— Я люблю тебя, Гарри, и хочу для тебя лучшего, — мужчина захлопнул книгу, тяжело поднялся на ноги. — Где бы ты ни был, Бог будет с тобой. Но свою жизнь ты должен прожить сам. Нельзя больше откладывать.

Это были слова Луи, сказанные другим голосом, другим человеком. Они пронзили тело сотней электрических разрядов, встряхнув. Воздух задушенным хрипом вырвался из горла, когда Гарри попытался ответить.

— Не нужно отказываться сгоряча, — уверенная ладонь сжала плечо, и Гарри понял, что дрожит. — Обдумай всё основательно.