========== Часть 2 ==========
Что могло быть страшнее непрожитой юности? Потерянная любовь? Одинокая старость? Ранняя смерть?
Луи перебирал варианты в уме, не отрывая печального взгляда от детей, облачённых в серую форму учеников закрытой школы при церкви. Их голоса были приглушены холодным камнем стен, а глаза — полны сдерживаемого интереса, когда они украдкой, воровато поглядывали на его ярко-жёлтую футболку, на красные вансы и подвёрнутые рваные джинсы. Томлинсон чувствовал себя лишним, неправильным, и даже его пружинистые шаги издавали совсем не тот перестук, какой исходил от форменной обуви мальчиков.
Больше всего хотелось сорвать с них чёрные галстуки, распахнуть застёгнутые наглухо, несмотря на майскую духоту, рубашки и отправить играть в футбол. Но Луи не был героем, пришедшим спасти их юность. Всего лишь студент художественного университета, которому выпала возможность раскрасить одну из стен в учебном кабинете, превратив её в сцену библейского сюжета. И пусть на это уйдёт целое лето, глаза горели в предвкушении, а пальцы покалывало пробегающим по нервным окончаниям электричеством. Возможно, в темноте можно было даже увидеть искры, Луи был уверен, он чувствовал их.
Мужчина, за которым следовал художник, остановился. Открыл непримечательную дверь, жестом приглашая войти, и Луи не удержался, бросил ещё один долгий взгляд в спины удаляющихся мальчиков. Эхо их шагов затихало вдали коридоров, оставляя на языке горький вкус потери, и лишь яркий солнечный луч, прорезавший мутный сумрак коридора из приоткрытой двери, дал сил стряхнуть оцепенение и сделать этот шаг.
— Ваша комната, — скрипучий, сухой, словно мёртвое дерево, голос отдавался зачатками мигрени где-то в затылке. Луи кивнул, прошёл вперёд, не глядя закинул сумку на кровать.
Аскетичная обстановка комнаты практически заставила его взвыть от тоски. Гладкая поверхность простыни без единой складочки олицетворяла это место, дышащее каменной идеальностью, сдерживаемыми эмоциями. Чёрный рюкзак Томлинсона, забитый кисточками и красками, а также парой сменных футболок, проехался по белой глади, некрасиво сминая. Краем глаза парень уловил недовольно поджатые губы настоятеля.
— Мы всё ещё настаиваем на том, чтобы снять вам квартиру поблизости на лето.
Луи окинул критическим взглядом полупустую комнату, похожую скорее на тюрьму, нежели на спальню, но отрицательно мотнул головой.
— Я предпочёл бы не тратить слишком много времени на дорогу, — негромко произнёс он, но звонкий голос метнулся вверх, создав яркое эхо, и Луи прижал руку ко рту, продолжая ещё тише. — Спасибо, меня всё устраивает. Удобства и оплата не важны, я просто хочу нарисовать это.
Священнослужитель кивнул, бросил недоверчивый взгляд из-под ресниц и направился к выходу. Стоило деревянной двери закрыться за ним, как в пальцах Луи тут же оказалась сигарета. Глубокая затяжка расставила всё на свои места, вытеснила горьким дымом из лёгких вместе с кислородом навязчивые сомнения. Томлинсон раскрыл единственное окно, выходящее в цветущий сад, перегнулся наружу и, сжав сигарету в зубах, смог дотянуться до белых соцветий гортензии внизу. Яркий запах ударил в нос, смешался с дымом цедящей сигареты, рождая особенное сочетание, которое впечаталось в память, наполняя это место собственным неповторимым запахом.
Именно это сплетение никотиновой горечи и медового аромата цветов впоследствии разрушит лёгкие тёмными трещинами боли, сожмёт в ледяном кулаке бессилия и превратит каждый вдох в непосильную борьбу за выживание.
Впоследствии.
❖❖❖
Стоило бросить единственный взгляд, и Луи понял, что пропал. Стена была выкрашена в цвет чистейшего снега, ровная, отшлифованная до совершенства. Она манила к себе девственной белизной, буквально умоляла покрыть её плотным слоем краски, превратить в шедевр его искусными руками.
Несколько шагов он преодолел в каком-то замешательстве, прикоснулся ладонями к холодному камню, погладил, прижался щекой. Она дышала свежестью, тянулась к нему в ответ. Голубые глаза скользили по ровной глади, намечая, распределяя сюжет. Рассеянно стащив рюкзак с плеча, Луи на ощупь вытащил Библию в кожаной обложке, раскрыл заложенную листом страницу.
«Укрощение бури» — гласила надпись на листе, а в самой книге тонким карандашом были выделены некоторые слова и абзацы. Художник пробежался ещё раз цепким взглядом по определениям, хоть и не нуждался в этом: прошедшая ночь была в его распоряжении, а Библия и лист с пометками оказались так кстати в его комнате. Он изучал этот мелкий убористый почерк, выкуривая сигарету за сигаретой, пока первые лучи солнца не разогнали тьму, смешавшуюся с дымом.
Сейчас он знал, что изобразит. До мельчайших деталей. До самой незаметной точки.
Кусочек угля выкрашивал пальцы в цвет дождевых туч всё сильнее по мере того, как Томлинсон наносил лёгкие, едва заметные полосы, разрушая белизну стены. Падающая на глаза чёлка, недостаток сна и голод не могли пробиться сквозь пелену его вдохновения. Словно в плотном коконе, Луи не замечал ничего вокруг и, возможно, даже не дышал, пока делал первые штрихи. Только низкий хриплый голос, прорвавшийся сквозь одержимость процессом, заставил его вздрогнуть и остановиться.
— Он должен быть внушительнее.
Раздражение скользнуло между кончиками пальцев и умерло, стоило лишь обернуться и наткнуться не на очередного серого и неприметного, как и всё здесь, священнослужителя, а на молодого человека с копной растрёпанных кудрей и аккуратной ямочкой на щеке.
— Гарри Стайлс, — представился парень, протянув руку, и Луи не сдержал собственных эмоций: сжал его ладонь, пачкая углём, а потом и вовсе обнял, прижав плотно к себе.
— Я Луи, и я безумно рад, что ты такой! — воскликнул он, отстраняясь.
— Какой? — улыбнулся Гарри.
— Не серый, — чуть подумав, ответил художник. — Знаешь, мужчина, что встретил меня вчера, не был действительно вдохновляющей личностью.
— Я такой же религиозный и скучный, как отец Йолен, — сказал Гарри.
Художник лишь пожал плечами в ответ.
— Собираюсь это выяснить самостоятельно. Ты учитель в этом классе?
— Да, — согласился Гарри. Он растёр пятно от угля пальцем по ладони, шагнул чуть ближе, и Луи не успел возразить — лёгкая линия в пару дюймов появилась на стене, прочерченная его вымазанным пальцем. — Он должен быть вот таким. Ты рисуешь сына Бога, а не простого человека.
Что-то было в его тоне, гасящее горячее раздражение прохладой. В хриплых нотках угадывалось спокойствие, и Луи поддался очарованию: улыбнулся в ответ и кивнул.
— Хорошо, — просто согласился он, за что был награждён ещё одной улыбкой.
Гарри сделал приглашающий жест рукой, уступая Луи его законное место, и отправился открывать окна в кабинете, впуская мягкий майский воздух и ласкающий тёплый ветер. Под шелест листвы и уютное молчание Луи продолжил рисовать, надеясь, что Гарри скрасит его лето и не даст задохнуться под каменными сводами церковной школы.
❖❖❖
Спустя неделю утренний кофе, чёрный и горький для Стайлса, с пенкой и карамелью для Луи, превратился в комфортную рутину. Перекусы кексами, ничего не значащие разговоры и улыбки. Луи чувствовал присутствие за спиной и тихий шелест страниц, когда Гарри читал Библию, изредка поглядывая на стену, испещрённую угольными линиями. Кое-где они уже складывались в фигуры, а где-то выглядели всё ещё хаотично для его неопытного взгляда. Лишь разум Томлинсона знал, как это будет выглядеть и во что превратится.
Лето вступило в силу, раскрасив мир в голубой с прожилками золота, и Луи иногда замирал, подставлял лицо льющемуся из окна летнему свету. Гарри хотел бы узнать, какие мысли вихрятся в его голове в такие моменты, но никогда не спрашивал. Между ними установилась лёгкая и ни к чему не обязывающая связь, не вызывающий привыкания стандарт, и ни один не решался переступить эту черту и толкнуть отношения в стезю дружбы.
Затянутый в чёрную футболку Гарри действительно оказался твёрдым, спокойным, словно гранит. Луи чувствовал эту разницу, когда вдохновлённый очередным порывом ветра, принёсшим с собой запах гортензии, замирал, втягивая в себя сладкий запах, а потом оборачивался с вопросом в голубых глазах. Он хотел поделиться этим мгновением, но Гарри не чувствовал. Лишь хмурил брови, отчего между ними пролегала глубокая складка. Художник едва сдерживал нервно дрожащие пальцы, чтобы не стереть её касанием.
