«Балкон напротив, а на нём…» Балкон напротив, а на нём, Как от мужских объятий тая, Соседка в платье голубом Лежит, случайный текст читая. И что заставило её Забросить рыбу в маринаде И пересохшее бельё Потрёпанной книжонки ради. Каким сюжетом сражена Красотка с королевским взором: Благополучная жена, И дважды мать, и скоро сорок. Лак на ногтях лежит с утра, В порядке губы и ресницы, Но предрешенному вчера, Сегодня, видимо, не сбыться. Вечерний дождь снимает зной И гасит уличные гулы. Прошёл субботний выходной. Над книгой женщина уснула. Вернувшись вновь в разгул страстей На фоне серой прозы буден – Ведь скоро будет сорок ей. А восемнадцати не будет. «Без сдержек и противовесов…» Без сдержек и противовесов Власть абсолютная, она От бога при посредстве бесов Для наказания дана. Ну, а богатство, нажитое На муках и крови людской – Не меньший знак: воздастся втрое При встрече с огненной рекой. Как незаслуженная слава, Собой торгующих господ, По справедливости и праву Всё в ту же бездну приведёт. Лишь только тот, кто чист и честен, Сколь жизнь его ни тяжела, Достоин быть в заветном месте Среди заветного числа. Дабы в Великую Седмицу, В своё второе рождество С Отцом навек соединиться В чертогах Царствия Его. «Бессильны акты и уставы…» Бессильны акты и уставы, Обыденных событий ход, Когда по сердцу взгляд лукавый Острее бритвы полоснёт. Бесплоден приворот старинный И паутина прошлых пут, Коль губы спелою малиной Притягивают и зовут. А грудь, мелькнувшая сквозь вырез Китайской кофточки цветной, Хотя и нет прекрасней в мире, Уже открыта предо мной. Её соски желез молочных, Твердея под рукой моей, Нам обещают рай бессрочный До окончанья наших дней. И всё равно, как это чудо, Чем заслужил я и когда, Раз ты явилась ниоткуда Спасти меня от вникуда. «Больше у России нет друзей…»
Больше у России нет друзей, Исключая армии, и флота, Жуликов всех рангов и мастей, Да «шестёрок-жириков» без счёта. Дальше – хор попов про третий Рим! Питерские, брайтонцы, мигранты. Вертикаль и, непоколебим, Рейтинг венценосного гаранта. А вокруг извечные враги, Крик сестёр вчерашних вороватых Под Китая гулкие шаги – Тоже нами вскормленного брата. И потом, наверное, в аду, Черти ждут нас, веривших на слово, По весне в двухтысячном году Летоисчисления Христова. Потому и нет у нас друзей, Исключая армии, и флота, Жуликов всех рангов и мастей, Да «шестёрок-жириков» без счёта. «Боюсь, когда на лодку катит вал…» Боюсь, когда на лодку катит вал, А ветер лишь крепчает, пеной вея, И грешен, что животных убивал Не для еды насущной – для трофея. Мне стыдно говорить про геморрой, Тем более показывать кому-то, Хотя бывает утренней порой Почти невыносимая минута. Чего скрывать, я жаден и ленив, Неадекватен и непостоянен, С первопричиной путая мотив, Как баб доступных путают по пьяни. С господствующей логикой мирясь, Свой интерес всегда держу в уме я, Не прерывая дружескую связь Со всеми, кто со мной её имеет. И вычеркнув, как фейк, ночной дебош, Мне дышится свежо, легко и ровно. Чего скрывать, я дьявольски хорош И ангельски приятен, безусловно. «Бровей багровей глухаря…» Бровей багровей глухаря И ярче крови глухариной Сползает медленно заря На травы с поросли осиной. Как ранее по кедрачу, По соснам, взвившимся над строем, Где были тучи по плечу, И звёзды, льющиеся роем. Хотя известно на земле: Она лишь отблеск солнца краткий, Пока блаженствует во мгле Восток, на сладость неги падкий. Проснётся он и хлынет свет, Открыв назначенное зрячим: Кто будет вскормлен и согрет, А кто для жертвы предназначен. При этом выиграет тот, Чьё сердце в сумраке урочищ Ритм выживания найдёт, Не заморачиваясь прочим. А те, другие, сгинут зря, Под дробью пух развеяв пудрой, Приняв за брови глухаря Следы кровавые под утро. |
