– Покажи сиськи.
Я метала молнии, пыталась вести серьёзные разговоры на тему уважения, хлопала дверью, но на все мои выпады ответ был неизменным:
– Покажи сиськи!
Эта история закончилась моим переездом в другую квартиру и новым жизненным этапом, в котором Максим присутствовал уже, скорее, как деталь интерьера. Раз в неделю эту пыльную статуэтку нужно было поднять и протереть. Я долго носила в своей душе горькую обиду на него, особенно остро почувствовав, как обрывается связь, после его резкой и равнодушной фразы. Я упомянула про смерть Руслика и добавила, что, несмотря на прожитые годы, память об этой трагедии живёт во мне до сих пор. Он отвернулся и фыркнул:
– Ой, замолчи уже и перестань нагонять тоску, зануда.
С тех пор я больше не говорила с ним о личном.
Мы ещё пытались общаться в те наши редкие приезды в родной город, но ничего не получалось. Я знала, что какое-то время он работал в Москве на свой любимый «Локомотив», потом мама приобрела ему квартиру в Перми, и Макс окончательно вернулся на Урал. Однажды новостная лента социальной сети показала мне фотографию бородатого, но очень тощего Медведя. Так я узнала, что Макс болен раком на последней стадии. Мусор вместо нормальной еды, курение, сидячий образ жизни и перманентное недовольство всем и вся быстро вытравили все его жизненные соки. Мама увезла его в Германию, лечила у лучших специалистов, и он, вроде, должен был уже идти на поправку, но вдруг неожиданно и быстро скончался. На его странице несколько месяцев подряд писали друзья, кто-то кратко, кто-то много, но все искренне и всерьёз. Написала и мама:
«Я осталась одна. Я вою по тебе, как раненая волчица. Я люблю тебя, мой сын».
Ему было немногим больше тридцати. Он не раз заигрывал со смертью, держась от неё на почтительном расстоянии, пугая близких своими рассуждениями о ней, как маленький ребёнок, пытающийся привлечь к себе внимание взрослых. Но никогда не был достаточно серьёзен в желании обняться с ней по-настоящему. Он и не знал, что всё это время смерть смотрит на мир его же глазами, выжидая нужный момент, чтобы развернуться и предстать во всей своей неизбежности. Похоже, под конец жизни Макс всё же обрёл ту самую мать, которую не принимал многие годы. И я надеюсь, что в те последние месяцы, недели, дни и часы он не раз называл её ласковым словом «мама» и был признателен за то, что именно эта женщина, не умствуя, была рядом с ним до самого конца.
Но в те предновогодние дни Макс был ещё жив. Он собирался из Петербурга в Пермь и предоставлял в моё распоряжение свою комнату. Была лишь одна загвоздка, о которой я узнала чуть позже. У друга в комнате с эркером, в которого я упала своей влюблённостью раньше, уже поселилась белгородская Ляля, и он никоим образом не хотел обижать меня, памятуя о недавнем романе. Если бы кто-нибудь спросил меня тогда:
– Аня, ведь ты не будешь переживать из-за того, что Денис счастлив с другой?
Я бы ответила:
– Ребята, да слава ж Богу! Буду рада с ней познакомиться!
Но меня никто не спросил, а у Максима, которого однажды в шутку прозвали «гнусным инсинуатором» за периодические и часто провальные попытки играть с судьбами своих друзей, уже родился план:
– Ты знаешь, у нас теперь живёт такой мальчик, такой мальчик! Увидишь – закачаешься!
Именно этому мальчику предстояло стать моим условным мужем. На высланной фотографии – демон Врубеля с чуть более тонкими чертами лица, большими карими глазами, заострённым носом с эффектной горбинкой, узкими губами в приятной сдержанной улыбке, выдающей верхний ряд маленьких аккуратных зубов, родинка над губой, густой пучок чёрных и, кажется, вьющихся волос. Не знаю, как именно, по наитию или же действительно зная примитивность моей девичьей натуры, Макс попал в самую точку. Новый жилец квартиры на Карповке был чертовски хорош собой! Старая скрипучая программа моего самобичевания и неполноценности заставила бросить неженственный вызов самой себе: «А что, если влюбить такого красавца в себя? Смогу ли?» «Кстати, когда-то он был сатанистом», – как бы между прочим подкинул информацию Макс. Ум несколько раз прокрутил эту обескураживающую характеристику, не насторожился, и я поймала себя на том, что заинтригована ещё больше.
Петербург встретил ярким солнцем и неожиданной оттепелью. Квартира с длинным коридором и знакомыми лицами жильцов. Пройдя до кухни с тяжёлым пакетом, доверху набитым продуктами к новогоднему столу, я остановилась в проёме. У раковины, весь в чёрном, со жгуче-чёрными волосами, стильно выбритой короткой чёрной бородкой, стоял он. Не поворачивая головы, этот ворон поприветствовал меня по имени. «Экая птица», – подумала я, проходя мимо, и почувствовала лёгкую дрожь в коленках. Чертовски красивый парень магнитом притягивал к себе, из окна в кухню лилось декабрьское солнце, через несколько часов наступал Новый год, в жизнь вновь возвращались краски.
В эту ночь я так и не попала на берег Финского залива. В квартиру вваливались толпы пьяных ошеломительных гостей, над столом летали неизменные мандариновые корки, лилось шампанское, неустанно рассказывались поражавшие своей дерзостью и оригинальностью истории, под потолком замерла тяжёлая туча гашишного дыма. Чертовски красивый парень много курил, ухаживал за гостями, заботился о наличии чая, молчал и больше наблюдал, чем участвовал в общем безбашенном веселье. Мне наконец-то вновь было интересно, щекотно и радостно на душе от того, что, даже несмотря на привычную внутреннюю печаль, я могу разделять всеобщую радость и быть частью чьего-то праздника.
Весь следующий день квартира была погружена в сон, как и весь остальной мир. Уютное первое января, в отличие от дня вчерашнего, уже не требовало самых острых переживаний. Можно было расслабиться и чуть внимательнее приглядеться к тому, что происходило внутри и снаружи. Но у жильца ещё одного жильца квартиры, который обитал в загадочной комнате с плотной занавеской на двери, которого многие называли Сансей, а Макс просто «корейцем», были на этот вечер другие планы. Он приберёг для себя и тех друзей, которые упали ему на хвост, отборную кислоту, ЛСД. Её Сансею доставили прямиком из Лондона. Кроме него, в квартире оказались две девушки: Настасья Сергеевна, или Киса, очаровательная и беспрерывно щебечущая уроженка Петроградской стороны в мягкой вязаной шали с игрушечным плюшевым кроликом за пазухой, а также Лин, похожая на китаянку, заядлая любительница гашиша, с низким голосом и манерами миниатюрной пантеры. Такой гипнотической женской пластики в теле и голосе, как у неё, я ещё не встречала. Вместе с очередной затяжкой Лин начинала фразу, потом затягивалась вновь, и фраза вместе с дымом уходила глубоко в её лёгкие, а потом так же с дымом и оставшимся смыслом тягуче выливалась каучуковыми словами и едким облаком наружу. Лин засасывала. Киса же, наоборот, бодрила. Помимо них и Сансея, в квартире остался Антон. Этот чертовски красивый парень хоть и был всё так же немногословен, но, тем не менее, заметно оживлён, предвкушая, очевидно, предстоящее путешествие за пределы обыденного восприятия. За последние сутки мы перекинулись с ним от силы двумя словами. Но я заметила: на его руке висел такой же чёрно-белый амулет «Инь-Ян», как и у меня, на такой же тонкой потрёпанной чёрной нитке.
Меня тоже пригласили разделить этот химический коктейль. Такой психоделический опыт должен был стать моим первым погружением на дно своей психики под ЛСД. В теории всё было изучено давным-давно. Память о грибных состояниях отсеивала страх. Я решила посвятить грядущее переживание исключительно себе, отделиться от компании и нырнуть поглубже в свой внутренний мир, чтобы воспользоваться мощнейшим терапевтическим эффектом этого вещества и наконец-то перепрограммировать свой биологический компьютер на более позитивный лад. Но этому не суждено было случиться.
Традиционная доза ЛСД, употребляемая кухонными психонавтами, – двести микрограммов. Эффект, который это вещество производит на психику, типичен. Органы чувств обостряются: краски становятся ярче, звуки громче, запахи и вкусы насыщеннее, тактильное восприятие тоньше. То, что красиво, множится, а то, что неприятно, может стать отвратительным. Привычная автоматика тела начинает удивлять, такие простые действия, как вдох или выдох, поднятие руки или моргание глаз, становятся неподдельным открытием. Мозг, переходящий в работу на иной частоте, одаривает разнообразными галлюцинациями, и та палитра переживаний, которую испытывает принявший кислоту, во многом зависит от содержания его собственной головы. Окружение в этом случае также играет значительную роль. Доктор Станислаф Гроф, многие годы применявший ЛСД, облегчая муки больных раком в последней стадии, добился значительных успехов на этом поприще, пока препарат не внесли в список запрещённых и не закрыли все клинические исследования, связанные с ним. Как известно, одно и то же вещество может быть и лекарством, и ядом. Опыт пациентов, находившихся под надёжной защитой врачей-исследователей, которые контролировали ситуацию, часто сильно отличался от опыта молодёжи, без спасательного жилета нырявшей в омут собственных психических процессов. К сожалению, иногда это оборачивалось непредсказуемыми последствиями.
