Было уже поздно. Воскресенье. Пустые улицы изредка отстукивали шагами монохромных прохожих. Я возвращалась в родительский дом. Моя кожа под безразмерным свитером ещё хранила южный загар, смуглые коленки выглядывали сквозь прорезанные джинсы. Множество светлых косичек болталось на затылке. Я шла по родному городу, оплакивала Петербург и ненавидела каждый отрезок своего пути, ведь на этих улицах прошла вся моя жизнь, от самого рождения до настоящего момента. Здесь всё было скучно, предсказуемо и серо. Параллельно-перпендикулярный мир без перспектив, где прошлое мешает воплотиться будущему. Я пересекла тот самый главный городской проспект. До родной девятиэтажки оставалось три квартала, когда через несколько метров услышала за спиной торопливые шаги и голос:

– Эй! Куда идёшь?

– Домой.

– Смотри, что у меня есть!

И нож к горлу.

– Я просто тебя трахну.

Я думала, что знаю, как поступить в подобной ситуации. Мне казалось, что в любом случае смогу сохранить хладнокровие. Центр города…

– Меня только что бросил парень, мне и так плохо! У меня целый букет заболеваний. Зачем тебе они? Отпусти! Забирай всё, что есть. Пожалуйста, отпусти!

– Заткнись, сука, мы будем болеть вместе, я просто тебя трахну, и всё будет хорошо!

Я не помню, как долго длилась эта глупая словесная борьба. Чего я пыталась добиться, сотрясая воздух, если нужно было лишь со всей силой бить между ног? Перед собой я видела только мерзкую морду и чувствовала лезвие ножа то у шеи, то у живота. Кричать начала тогда, когда мимо, съёжившись, прошёл мужчина.

– ПОМОГИТЕ!

Мимо.

– Заткнись, сука!

Мимо пара, парень с девушкой.

– ПОМОГИТЕ!

МИМО!

– ЗАТКНИСЬ! ТВАРЬ, ЗАТКНИСЬ!

Тогда мне казалось, что я соображаю, но сейчас толком не могу ничего вспомнить, каша. В щеку вцепились зубы, нож перед глазами на секунду, руки, кусты. Нож! Пырнет! Куда? В живот. Хватаюсь за лезвие так, чтобы нож не проткнул тело. Вырываюсь. Держит. Драка. Почему я не додумалась пнуть?! Никого вокруг! Он сильнее. Косы, кажется, давно вырваны с корнем.

– ПОМОГИТЕ!

– ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА, СУКА?!

На секунду вижу окровавленные руки. Чья кровь? Моя? Густая, липкая жидкость на руках.

– ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА, СУКААА!!!

И тут понимаю, что меня уже никто не держит. Всего секунда. Рванула, что есть мочи. Главное, соображать. Что делать? Два парня навстречу. Вызывайте милицию!

– Девушка, у вас кровь!

И правда. По-моему, вижу свою кость. Руки изрезаны. Заливаю асфальт. Главное, соображать. Главное, чтобы не было шока. Чувствую боль. Хорошо. Остановилась «Нива». Аптечка. Женщина, выгуливающая собаку, оказалась медиком, перевязала руки. Больше ничего не порезано. Подошла та самая парочка, та, которая не остановилась. Послала их матом. Приехала милиция.

– Один. Вышел из строящегося офиса. С ножом. Скорее всего, вернулся в офис. Да, узнаю.

Зашли в офис. В луже крови, торс голый, глаза мутные, орёт. Да. Это он. Теперь самое сложное – звонок родителям.

– Мам, со мной всё нормально. Возьми чистую одежду, у меня тут руки малость порезаны, но всё хорошо.

Понимаю, что мамино сердце после этих слов не даёт мозгу мыслить трезво. Ждём следственную группу. Поход по памятным местам. Этот нож? Похоже, а может, и нет, но главное, чтобы было орудие преступления. Полночи в отделении милиции. Под конец:

– Ё-моё! Так ты Кострова? Я каждое утро просыпаюсь вместе с вашим шоу!

Спасибо весёлым ребятам, тогда ещё милиционерам. И пусть не говорят, что им наплевать. На меня было не наплевать. И за это спасибо.

Потом допрос у следователя. Оказалось: этому ублюдку ранее удалось изнасиловать женщину. Она его опознала. Потом очная ставка в СИЗО, мрачном, чёртовом месте в двух шагах от родительского дома:

– Чего ты добиваешься, сука?

У него дрожат руки. Сидит в двух сантиметрах от меня. В моей голове гул. Хочется курить. Только не нервничать. Быть сильной. Внутри всё трясётся. Не показывать, только не показывать. Смотрю ему в глаза. Пытаюсь его изучить.

– Смелая тёлка!

Читает показания. Трясутся ноги. Не мои – его. Ничего не подписал. От всего отказался.

– Ты, это, прости за всё там, ну, это, зла не держи…

Впервые захотелось ударить. Так, чтобы снести череп. Чтобы выбить мозги. Чтобы он завыл от боли. Чтобы все его нервы разом взорвались адским треском!!! Но спокойно! Главное, спокойно.

Мне несказанно повезло. Шрамов на руках практически не видно, всё остальное цело, я отбилась. Я цела. Жива.

На первом слушании дела оказалось, что по национальности этот выродок – узбек. Ирония судьбы. Бабушка и дедушка прожили в Узбекистане больше пятнадцати лет. Я проводила там каждое лето, пока мне не исполнилось одиннадцать. Однажды мальчишки-узбеки стали задирать меня без причины – с самым бойким из них я подралась. Остаток лета он и его друзья приносили мороженое и завалили ящичек в комоде, выделенный мне бабушкой, целой горой подарков. Однажды подарили сломанные чётки.

Личность нападавшего не установили: все документы утеряны. Из суда дело завернули обратно следователю. На суде познакомилась со второй потерпевшей. Женщина два месяца лежала в психиатрической лечебнице. Когда увидела подсудимого, её начало трясти. Я села так, чтобы собой закрыть её от этого урода. У неё депрессивный психоз и медикаментозное лечение. У меня всего лишь шрамы и опыт. Я лишь потеряла уверенность и спокойствие. Только лишь стала бояться незнакомых людей. Просто утратила надежду и любовь. Всего-то стала чуть более чёрствой. А ведь сначала я была уверена, что этот случай добавит мне внутренней силы. Однако, спустя время, я осознала цену этой силы. Озлобленность – вот её цена. Ещё не цепная собака, но уже та, которую научили команде “Фас!”

Было плохо, очень плохо. Душу отягощал липкий комок, словно клей вперемешку с мокрой шерстью животного. Меня разъедала чёрная злоба, яд, впрыснутый, чтобы отравить не сразу, а медленно и долго разрушать изнутри. Казалось, эта чёрная дыра съест меня целиком, но противоядие обнаружилось неожиданно и совсем рядом. Одна маленькая жизнь, всего тринадцать дней от роду, своим сопением и пыхтением вылечила меня. Её звали Тая. Когда она ещё была в животе у своей мамы, я всячески старалась, чтобы мама, моя любимая подруга, ни в коем случае не узнала о моих порезанных руках. Ей нельзя было волноваться. Но она узнала и стала с плачем ругать за то, что я была такой дурой, коль скоро собиралась ей врать. А я действительно собиралась: выносила стекло с балкона, оно упало, порезалась, с кем не бывает.

Маленькая Тая сопела и пыхтела, четыре раза обкакалась и три раза уснула, а также два раза настойчиво попросила титю. Я пролежала с ней рядом два с половиной часа и почувствовала, что наконец-то вновь могу испытывать любовь, а не гноящуюся вязкую злобу. Её милая мама, моя родная Лиля, уставшая от бессонных ночей, с ноющей от большого количества молока грудью, источала такую любовь, какой я не чувствовала никогда раньше. Их папа, Денис, последний месяц творивший ремонт в квартире для своих любимых женщин, замученный чуть ли не круглосуточной работой, теперь был рядом и наслаждался близостью семьи. Он быстро и мастерски научился пеленать свою принцессу и, наверное, с большим удовольствием сам кормил бы ее грудью, если бы только мог. И я, измотанная, оказалась в окружении такой любви и нежности, заботы и ласки, которые могут дарить только на самом деле счастливые и любящие друг друга люди. Я боялась, что, уезжая от них, буду увозить тоску по собственному счастью. Но оказалось, что во мне по-прежнему мерцает любовь. Любовь к совсем ещё крохотному человечку, который своей незащищенностью проявил истинную силу и смог заставить меня посмотреть глубже в свою собственную душу, чтобы увидеть: как бы глубоко ни засела в ней ненависть, в основе всё равно лежит Любовь. Тогда я впервые задумалась о том, что когда-нибудь, наверное, и сама смогу стать матерью, ведь эти человеческие комочки не так уж отвратительны, как я думала раньше, а забота об их крохотных тельцах, пусть и со стороны, не кажется таким уж тяжёлым бременем.