В Абилине было две школы, ученики которых несколько раз в год встречались на стадионе, чтобы посоревноваться в спортивных игрищах, а после этого разъехаться на машинах кто куда, напиться, откушать всевозможные наркотики, протрезветь и успеть развести друг друга по домам, пока родители не заподозрили неладное. Жизнь местных подростков не отличалась особым разнообразием. Большинство работало после школы, стараясь накопить на автомобиль или другие нужды. Те, кто мог себе позволить не работать, тусовались либо в супермаркете, либо в Интернете. Особо усердные посвящали большую часть времени спортивным тренировкам, а набожные коротали дни в богобоязненном служении при различных церквях. Для меня же во всём этом скудном разнообразии самым главным другом и помощником стал Интернет. Имея в России весьма ограниченное представление о компьютере, здесь я плавала по информационным волнам, как аквариумная рыбка, которую случайно выбросило в океан. Тоскуя по друзьям и Родине, львиную долю своей энергии я отдавала российским чатам и общению с такими родными, близкими и понятными людьми, делясь своими переживаниями на чужбине и наивно жалуясь на скучную американскую действительность.
В одну из бессонных ночей, когда взрослых почему-то не было дома, я забрела на порнографический сайт и не смогла вылезти оттуда в течение нескольких часов. Насмотревшись вволю на разнообразные позы, проникновения во все части тела, коллективные и единичные спаривания, намастурбировавшись от души, я отправилась спать. Но на следующий день после школы получила такой втык, что впервые за долгое время не знала, куда деть себя от стыда. Откуда ж мне было знать, что предательский браузер подло и одновременно хладнокровно сохранит в своей истории все ссылки и все страницы посещений, которые я насёрфила за прошедшую ночь. Мне было сделано серьёзное предупреждение, дополненное ещё одним требованием: из моей комнаты не должно больше раздаваться никакой богохульной музыки. Под этим подразумевался рэп, до которого я дорвалась в Штатах, первым делом накупив уйму кассет и дисков. Больше Тупак Шакур не имел морального права рассказывать мне о том, как непросто живётся темнокожим в их гетто. Зато Кэрри, чистая душа, тут же предложила мне альтернативу: принесла записи христианского рэпа, где стройным речитативом уже белые братья призывали каждого заблудившегося припасть к стопам Иисуса. По правде сказать, тексты были ладные, а музыка качественная, но посыл, который пытались донести эти талантливые христиане вместе с воспоминаниями о местном священнике, меня отталкивали, что не оставило этой записи ни единого шанса прижиться в моей фонотеке. С того дня для приёмной семьи я стала персоной нон грата. На вход в Интернет было поставлено ограничение, и мне дали испытательный срок в две недели на то, чтобы исправить своё поведение или же отправиться вон. Всё ещё грезя о Калифорнии и Нью-Йорке, я выбрала второе.
Было обычное субботнее утро. Я сидела в кресле за компьютером и ковырялась в какой-то программке. В этот день должен был приехать новый «член семьи», парень из Германии. В отличие от участников программы обмена из союзных республик, ребята из Европы должны были платить деньги за то, чтобы получить возможность пожить жизнью в американском стиле. Покупая такой шанс, они не должны были доказывать организаторам свои способности, за них это делали деньги. У меня не было никакого желания ехать в аэропорт, чтобы встретить там нового сожителя, поэтому я постаралась вежливо отказаться от этого предприятия. Через несколько минут мозолистые руки условного американского отца схватили офисное кресло, в котором я сидела, и потащили к выходу. Мне ничего не оставалось, как вцепиться в дверной проём, расставить конечности в форме морской звезды и оказывать сопротивление на полную катушку. Силы оказались неравными, подоспевшее подкрепление в лице Кэтрин пробило мою оборону, и вот меня уже тащат в машину, а я кричу благим русским матом на всю округу, выдёргивая неравномерно жиреющих соседей из своих типовых гнёздышек поглазеть на происходящее.
Чуть позже в аэропорт привезли все мои вещи. Вместе с ними меня сдали региональному куратору, седовласой маленькой старушке, водившей невероятно красивый и отлично сохранившийся «Линкольн» 81-го года, с салоном, обитым красной кожей. Я переехала в какую-то совсем уж техасскую глушь, но зато на целых две недели обрела прекрасную компанию в лице двух немецких парней, с которыми мы гоняли по округе, накуривались и смачно хаяли скуку и однообразие окружающей жизни. После этого я получила письмо из головного офиса организации, в котором объяснялось, что такой извращенке, как я, не место в культурном американском обществе, но, благодаря великодушию принимающей стороны, мне даётся второй шанс и несколько недель на реабилитацию, в течение которых за мной будет установлен постоянный контроль и бдительная слежка. Любой проступок будет расцениваться, как повод для срочного прекращения участия в программе и повлечёт за собой депортацию из страны. С глаз долой, из сердца вон. В качестве наказания меня поселили к немолодой женщине с повреждённым позвоночником, на берег так называемого озера, больше похожего на болото, откуда неделей раньше сбежала очередная немецкая студентка по обмену. По иронии судьбы, новая американская мамаша оказалась мне под стать: почти всё своё время она проводила в Интернете. Зато не лезла в мои дела и ненавидела церковь. Однако у неё были серьёзные проблемы с нервной системой, и не раз она срывалась и повышала на меня голос из-за какой-нибудь мелочи, типа не выключенного на ночь компьютера. Школа этого городка, в котором я жила теперь, была маленькой и неуютной. Похоже, что в своих застенках она собрала самых бездарных и неспособных детей со всей округи. Само собой, самыми популярными тут были спортсмены, накачанные и самовлюблённые дегенераты. Встречаться с ними было пределом мечтаний любой местной клуши, и одна из таких в свои четырнадцать лет уже носила под сердцем ребёнка от скуластого качка. На уроках она иногда жаловалась на своё самочувствие и на то, что ребёнок постоянно пинается, часто отпрашивалась в туалет и не была заинтересована ни в одном из преподаваемых предметов. В столовой подавали гамбургеры с беконом. Выбор напитков был ограничен лишь сильно газированными. Предметы, которые я выбирала, можно было щёлкать, как орешки, не прилагая никаких усилий. Спасали только баскетбольные тренировки. Я превращалась в колонну, подпирающую здание собственных неурядиц. Жизнь в американской глуши стала действительным наказанием, пока из этого болота меня не выдернула счастливая случайность.
Однажды, устав сидеть за своим навороченным компом, американская матушка ни с того ни с сего решила показать мне соседний городок в нескольких десятках километров от нашего болота. Мы испекли шоколадный торт, запихали его в целлофан и отправились в путь. Основным достоянием ближайшего городишки оказался огромных размеров торговый комплекс, где можно было прикупить новые носки по десять штук в одной пачке, дешёвые футболки и резиновую колбасу в вакууме. Слоняясь меж полок супермаркета, я разглядывала покупателей и откровенно скучала. Из-за очередного стеллажа лениво выплыл крупный молодой человек и неожиданно замер, уставившись на меня круглыми, как у совушки, глазами. «С кем не бывает», – подумала я и уже хотела пройти мимо, но вдруг узнала в этом грузном американском парнишке Вовку из соседнего класса! Может ли такое быть? Оказалось, что может.
Вову тоже распределили в Техас. Он очутился в семье Гриссонов, у которых уже не первый год жили русские ребята. Папа Гриссон, Майк, в прошлом был хиппи, но в настоящем всячески отнекивался от своей причастности к контркультуре и порицал психоделики. Мама Гриссон, Гейл, была мягкой и душевной домохозяйкой, но было очевидно, что её характер намного сложнее, чем тот, который она проявляла в быту. Это была статная женщина с еврейскими корнями, добрая, но одновременно жёсткая. Её жизнь давно была организована так, чтобы не требовалось никаких волевых решений, потому что все решения принимал заботливый муж. У Гриссонов было двое детей, старший сын служил в армии, а младшая дочь доучивалась в школе, показывала небывалые успехи в лёгкой атлетике и собиралась поступать в колледж. Гриссоны были дружной, весёлой и уважаемой семьёй в крохотном городке с населением в двести человек под названием Райс на юго-востоке от Далласа. Удивительно, но спустя годы, несмотря на его миниатюрные размеры, я смогла найти этот город в Гугле и чуть не расплакалась от сантиментов после виртуальной прогулки по улочкам этого американского захолустья.
