– Они правда арестовали тебя за фруктовый лед?

– Ну, у нас была куча травки.

– О, теперь в этом замешаны «мы». Сюжет становится более объемным, – Эви рассмеялась, и ее смех был настолько удивительно свежим, такой ясный, чистый и настоящий, что я почувствовал, как член вдруг затвердел. Черт возьми, когда еще я становился твердым от одного лишь девичьего смеха?

Ворота раскрылись, и перед нами предстал особняк.

– Да, – произнес я, чувствуя, что должен был выбрать более мрачную историю, которая нарисовала бы меня бόльшим придурком. Бог знает, было много фигни. Мы с братом были полными идиотами. И парни, с которыми мы зависали, были такими же безголовыми, как и мы. Самая печальная правда была в том, что я все еще был бы с ними, если бы они не оставили меня первыми.

– Итак, моя комната позади, в гостевом доме, – сказала Эви, выходя из машины.

Я проследил за ней взглядом и решил проверить телефон, поскольку он вибрировал последние пять минут.

Чад: Куда ты ушел, черт побери?

Я: Прочь. Вернусь домой позже.

Я поставил телефон на беззвучный режим. Просто не мог сейчас находиться рядом с Чадом. Он хочет гребаного контроля надо мной, а я не мог позволить ему это. Максимум, который он смог от меня получить – подписание контракта. И дело даже не в нем и Джине – честно говоря, это хорошо, что все так закончилось. Я, наконец, смог сбросить багаж, который не мог выбросить самостоятельно.

Я был благодарен за этот контракт, но мне нужен был способ вложить сердце и душу в музыку. Прямо сейчас я пытался связать воедино мою публичную персону – этого бывшего заключенного рэпера – и того, кем я был на самом деле. Кем являлся прямо здесь и сейчас.

Двое разных людей.

– Ты идешь? – спросила Эванжелина, и я кивнул, положив мой телефон в карман.

Я улыбнулся, позволяя ей вести меня. Мой желудок сжался, поскольку, дерьмо, я чувствовал себя некомфортно в этом дорогом, как ад, месте.

– Твой отец, должно быть, сделал что-то правильное, – произнес я, пока Эви вела меня через двор, где находился неограниченный бассейн, привлекший мои глаза к Тихому океану.

Это все было безумием – вид, место, девушка впереди меня. Может, я и подписал контракт на четверть миллиона долларов, но деньги уже были распределены на тысячи гребаных вещей. В основном, долги из-за мамы, налоги, Чад, Джина и я.

Мне все равно достанется приличная сумма, но такое место стоило полмиллиарда долларов или около того. Я не знал точно. Моим жильем была гребаная квартира, даже не дом. И конечно, не замок на побережье Калифорнии.

Мы оба сели рядом и уставились на простершийся перед нами океан. Это отдавало сумасшествием, но я никогда не был в этой части Лос-Анджелеса до этого дня, никогда не заходил ни в один из этих домов. Однако теперь я здесь, с нежной Эванжелиной.

– Да, мой отец хорош в бизнесе. Но моя ли он семья? Не то чтобы.

– У тебя проблемы с отцом, это ты пытаешься мне сказать?

– О, серьезные проблемы с папой, – Эви снова рассмеялась, отчего время на миг словно остановилось, мое сердце ускорило ритм, а рука сжалась. Мне захотелось ощутить в пальцах карандаш, чтобы написать об этом моменте, потому что, я мог поклясться, ее смех походил на песню. Он должен быть причиной самого существования музыки. Ее смех нужно было увековечить.

Клянусь, я его не забуду.

– Итак, – произнесла она, – могу я угостить тебя ланчем?

Эви посмотрела на мою руку и замерла в нерешительности, и именно тогда я вспомнил, что эта девушка чертовски милая и адски хорошая. Я знал, что слишком плох для нее.

В любом случае, я мог с уверенностью сказать, что Эванжелина слишком неуверенна, чтобы подойти ко мне ближе, а также, пригласив меня сюда, она совершила самый безрассудный поступок в своей жизни.

Я взял ее за руку, и это ощущалось так, как мы оба понимали, что не должно – идеально.

Ладно, я действительно пригласила парня – эм, мужчину – в свой дом. Похоже, я и правда это сделала. Я. Эванжелина. Девушка, которая никогда-никогда не рисковала, не выходила за рамки и не нарушала правила.

Например, то правило, в котором сказано не обедать с клиентами моего отца. Мой папа не поверил бы и назвал розыгрышем, невероятным происшествием. Однако Кэш Флоу, черт возьми, находился в моем доме, со всеми его татуировками, массивной челюстью и глазами, которые словно убивали меня.

Я даже не знала, что сейчас происходило с моей жизнью, но я нуждалась в глотке свежего воздуха так чертовски сильно, и в тот момент, когда я подумала об этом в лифте, появился Кэш. Он ворвался в мой день совершенно непринужденно, и теперь я хотела чего-то большего, а не сдержанности.

Потому что Кэш держал меня за руку так, словно не хотел отпускать. Но не в жутком смысле. Он давал мне выбор.

Шанс получить нечто, что растопит меня.

– Это мое жилище, – я махнула рукой, обводя все вокруг, поскольку это не было чем-то значимым.

– Мило, – произнес Кэш, оглядываясь по сторонам.

– Я переехала сюда, когда была в старшем классе средней школы, поскольку мама решила дать мне шанс расправить свои собственные крылья, что было важно сделать прежде, чем я отправлюсь в колледж.

– Это сработало? – задал он вопрос, поигрывая с моими пальцами, которые все еще находились в его ладони.

– Что сработало?

– Помогло ли это расправить крылья.

– О, даже не знаю, – я покачала головой. Воспоминания о матери и обо мне лежали в основе каждой истории, каждого выбора. Каждой части моей жизни. Я не знала, как объяснить это незнакомцу. – Вся правда заключается в том, что, по моему мнению, ей просто потребовалось пространство. Она была из тех людей, кто всех отталкивал – даже слишком сильно, фактически выставляла.

– Была?

Осознав, что Кэш поймал меня на прошедшем времени, я объяснила:

– Да, она умерла чуть раньше в этом году.

Пальцы Кэша сильнее сжали мои, и я знала, что эта связь, или что-то вроде нее, должна была превратиться в нечто большее, стать чем-то по-настоящему значимым.

– Но ее больше нет, – сказала я ему, пожав плечами, даже зная, что мне это претило, а опускать руки оказалось даже больно. Я все равно не хотела отвергать память о ней.

И впервые с тех пор, как ее не стало, я не чувствовала, что меня о чем-то просят. Мне казалось, что Кэш ни о чем меня не просил. Он просто смотрел на меня своими проникновенными глазами, которые, казалось, ловят каждое сказанное мной слово.

– А теперь ты вернулась домой, – задумчиво произнес Кэш.

– Да, если не считать того, что ничто здесь нельзя назвать домом без нее. Она никогда не являлась примерной, но все же была моей матерью, моим фундаментом.

– И как ты себя чувствуешь, Эви, не имея якоря?

– Я барахтаюсь, большее время, – призналась я, отпустив его руку и удивляясь, почему я была столь откровенна с этим парнем. – Зачем я все это тебе рассказываю?

– Я знаю причину.

– И какова же она?

Кэш улыбнулся, приподняв брови.

– Ты боишься поцеловать меня, поэтому болтаешь обо всем, что может меня оттолкнуть.

Я не знала, прав ли Кэш. Может, он все же психотерапевт, поскольку я была уверена, что открылась ему сегодня больше, чем позволяла себе в течение трех лет, возвращаясь из Нью-Йорка.

– А кто является твоим якорем, Кэш?

Он одарил меня грустной улыбкой, напомнившей, что у всех нас есть свои тревоги, точки давления, мешающие трезво мыслить.

– У меня тоже его нет, – он взял другую мою ладонь и переплел наши пальцы, потянув меня на себя.

– Он был у тебя когда-то?

– Мне так казалось, – Кэш завел наши руки мне за спину, мое тело теперь расположилось прямо напротив его собственного, но я не стала вырываться, хотя всегда – абсолютно всегда – отстранялась в подобных случаях.

– И что случилось потом, – спросила я, снова забыв, как дышать.