Одного взгляда на него хватило, чтобы вспомнить, как дышать. 

По меньшей мере десять раз я думал, что сегодня потеряю над собой контроль, а ведь всего лишь пошел в главный офис «КМГ». Это должно было стать началом конца моей жалкой жизни, если бы Чад и Джина не таскались за мной, словно гребаная массовка, решив сделать себе имена, выехав на моем успехе.

Прошло уже три недели с тех пор, как в «КМГ» мне предложили контракт. Три недели с того момента, как я обнаружил, что мой брат трахает мою девушку.

Бывшую девушку.

Этим утром, когда я собирался уехать на личном автомобиле, присланном «КМГ» к моему жилому комплексу, чтобы забрать меня, эти двое вышли из их комнаты. Чад был в костюме и сияющих блеском туфлях. Джина надела блейзер и штаны – да, они были чертовски узкими. Они оба выглядели, как профессионалы. Ну, вернее так, словно хотели, чтобы их воспринимали подобным образом – как кого-то, кого нельзя назвать чертовыми шутами, то есть настоящими нами.

Если бы я был бόльшей задницей, чем на самом деле, то отказал бы им, черт побери, но не хотелось поднимать шумиху. Не сегодня. Прямо сейчас мне просто нужно было держать чертову голову прямо.

Однако, дерьмо, они весь день находились рядом – пока я подписывал контракт, делал несколько снимков, пересматривал расписание тура. Я не мог больше смотреть на них вместе. Мне нужно было убраться из этого здания к чертовой матери.

Они все еще были рядом, когда мы стали рассматривать мои снимки, решали, какие фото можно использовать в рекламных целях. Как мой менеджер, Чад сказал арт-директору, что мы работаем вместе, и что он может принять от моего имени все остальные решения, прежде чем выставил меня. Словно я был не в состоянии выбрать глянцевую фотографию 8×10.

Но, мать вашу, мне было плевать на эту фотосессию. Я просто нуждался в свежем воздухе. Мне нужно было покинуть пространство, которое заполняли Чад и Джина.

Хуже всего то, что им было известно, насколько я от них зависим. Я полагался на них с того дня, как вышел из тюрьмы. И каким-то образом мой ближайший круг доверенных лиц стал единственным, презираемым мной больше всего.

Мне нужно было придумать, как отделиться от них. Может, следовало назначить встречу с тем главным здесь парнем. Маршалом. Именно он дал толчок карьере Элль Камино, и я определенно никогда не видел вокруг нее отряд из Ист-Хайтс, норовящий сбить ее.

Вероятно, эта часть требовала изменения, черт побери. Может, пришло время мне стать самодостаточным мужчиной, которому не нужен вечно направляющий его брат. Я мог нанять менеджера на своих условиях, который бы заботился в первую очередь о моих интересах. Ведь я не удивлюсь, когда Чад продаст меня, если это будет означать прибавку денег в его карманах.

Хотя... черт, идея разорвать с Чадом отношения значила бы попрощаться с единственным братом, который когда-либо у меня был. Это Чад помог мне в свое время не высовываться, держаться подальше от парней, которые позволили мне сесть в тюрьму несмотря на то, что я не был единственным, кто совершил преступление той ночью три года назад. Отец ушел до того, как я узнал его, мама всегда была в разладе с самой собой, а Джина... Черт, воспоминания о Джине стали багажом, который мне следовало отпустить.

Мне пришлось иметь дело со всем этим дерьмом еще до обеда.

Я направился к шахтам лифтов, протянув ладонь между дверей, прежде чем они закрылись. Я не мог ждать другого лифта, чтобы покинуть это место. Мне нужно было уйти из здания. Сейчас же.

– Черт, едва успел, – пробормотал я себе под нос.

Я вошел в кабину лифта, в которой находился лишь еще один человек. Девушка. Ладно, женщина. Вероятно, моих лет. Темноволосая и одетая, как одна из тех чопорных богатеньких девчонок. Горячая, как ад, богатая девушка.

Однако одного взгляда на ее покрасневшие глаза и дрожащие губы хватило, чтобы ясно понять: она на грани срыва. И, черт возьми, в этом я разбирался также хорошо, как и в музыке – внутри незнакомки все разваливалось на части.

– Ты едешь в вестибюль? – спросила она. Ее глаза, казалось, мельком оглядели меня, а затем девушка уставилась на панель с кнопками.

Она втянула в себя воздух, и мне стало интересно, как кто-то столь маленький мог иметь такие большие легкие. И как некто настолько миниатюрный занял так много места в почти пустом лифте.

Все в ней привлекало мое внимание.

Я кивнул, загипнотизированный ничем не прикрытыми бушующими эмоциями на нежном лице – ее вздернутый нос, мягкие скулы и мокрые от слез ресницы. Несмотря на то, что я смотрел на нее всего пять секунд, мне показалось, что она словно соткана из той же материи, что и музы.

– Да, в вестибюль.

Я чувствовал себя так, словно той дерьмовой фотосессии, с которой только что ушел, никогда не было. Или же, войдя в этот лифт, я очутился в альтернативной реальности.

В которой мой спятивший разум не имел больше никакого значения.

– Тогда у нас все в порядке, – произнесла девушка. Ее голос был мягким и приглушенным. Словно она не доверяла чему-то – либо словам, либо силе самого голоса.

На панели засветилась буква «В», и лифт стал спускаться с восьмидесятого этажа.

– Ты уверена, что все в порядке? – спросил я. Ничего не мог с собой поделать. Я привык всех спасать. Оберегать. Склеивать.

Какого еще черта я так долго пробыл с Джиной? Просто был уверен, что мой уход разрушит ее.

Вместо этого пострадали мы оба.

Я остался ни с чем.

Вера в людей – гребаный обоюдоострый меч, который слишком часто падал у меня из рук.

Но, черт побери, в эту минуту я осознал, что доверюсь этой девушке.

Ее темные ресницы окаймляли серые глаза, в них стояли слезы, заставлявшие незнакомку выглядеть так, словно она вот-вот сломается. Будто все внутри нее в любой момент готово разбиться и упасть.

Я не мог отвести от нее взгляд.

Но она не замечала этого. Ее глаза были сосредоточены на ряде кнопок, указывающих, что мы приближаемся к земле и скоро сможем поставить ноги на нечто более твердое.

Однако то, чего я действительно желал – схватить ее и унести в какое-нибудь безопасное место, поскольку у меня было плохое предчувствие, будто девушка может причинить себе боль.

– Может, тебе что-нибудь нужно? – я шагнул к ней и, клянусь, ее тело подалось мне навстречу, как если бы мои слова были именно тем, что ей требовалось.

– Мне нужно выйти наружу, – ее слова прозвучали тихо, будто она задерживала дыхание. – Думаю, у меня паническая атака.

– Это не атака, – глядя на нее, я сопротивлялся желанию оттянуть назад ее волосы и впиться в розовые, чуть раскрытые губы. Дерьмо, я никогда не испытывал подобного прежде – мгновенное влечение и абсолютная необходимость защитить стоящую передо мной девушку.

– Разве? – насупившись, спросила она. – Ну, я и правда сейчас напряжена.

Может, она сейчас буквально разваливалась на части, но испытывала вовсе не тревогу, и я пытался ей это объяснить.

– Тебя не трясет, никакой гипервентиляции или психоза, – однако говоря все это, я задавался вопросом, как, черт возьми, думал рассказать ей о том, что она чувствует.

Девушка удрученно фыркнула.

– На самом деле, я напугана.

Я посмотрел на полоску света, мелькающую в дверях лифта. Мы быстро спускались, минуя шестидесятые этажи, а потом и сороковые.

Мне пришлось сдерживать улыбку. Когда расстраивалась Джина, она становилась силой, с которой приходилось считаться. Могло случиться что угодно – от разбитых окон до брошенных слов, жалящих сильнее удара.

С этой же катастрофой, по моему опыту, справиться было гораздо проще.

– Я бы не назвал это панической атакой или же приступом гнева.

– О, да? – спросила она. – А как бы ты это назвал?

Двадцатый этаж.

– Ты в разладе с самой собой, – произнес я. – Может, у тебя был дерьмовый день или же это экзистенциальный кризис^[1], но паника? Я бы так не сказал.