Мора не был романтиком. И сладостные слова - "политика", "интрига" - не влекли его вовсе. И благодарности к старому князю он особой не испытывал - Мора прекрасно понимал, что свободой обязан случайному капризу старого скучающего бездельника. И на заработок большой на псарне надеяться было нечего. Но что-то брезжило любопытное во всей этой истории - внезапные совпадения в биографиях вчерашнего каторжника и поблекшей придворной звезды, страсть поручика к черной пасторше, нелепый Юля Шмит с письмом от графа Соликамского... Все это было - интересно. Сейчас, в паузе между острогом и возвращением в Москву, к Матрене, и новым гуттаперчевым носом - все это было забавно. Для Моры не было лучшего развлечения, чем "наиграться всласть ветром всех богов", играть в людей, как в шахматы, и князь, кажется, был такой же игрок - но сейчас, в перерыве между партиями, лишь лениво переставляющий фигуры.

  Осенняя ночь упала на землю. Мора неслышно вышел из своей каморки, без труда миновав храпящего Готлиба, и задворками пробрался к дому князя - невидимый в темноте. Больная спина без трости давала себя знать, но Мора двигался легко и плавно, как прежде - сливаясь с тенями и текуче огибая свет. Пройдя бесшумно княжеский сад, Мора встал напротив дома. Три окна светились, и одно из них было то самое, -окно той комнаты, где князь говорил с ним давеча. Мора ящерицей скользнул по цоколю, заглянул в окно - да, он угадал. Старый князь, в серебристом халате и войлочных туфлях, что-то писал на странном своем пюпитре. Зачеркивал, рвал бумагу, принимался снова. Отступал прочь, перебирая в руке драгоценные четки с бусинами причудливой формы, и каждая бусина в тех четках стоила как дом на берегу Волги. "Если он заорет, я снова окажусь в остроге" - подумал Мора, но интуиция отчетливо подсказала ему, что князь не заорет. Мора чуть поскребся по стеклу - князь повернулся к нему, как во сне. Ни страха, ни гнева не было в глазах его, он и Моры-то не видел, весь в своих мыслях. Мора толкнул раму, сел на подоконник, прижал палец у губам:

  - Т-с-с...

  - Чего тебе? - спросил старик сердито, но тихо, - Ты все-таки вор?

  - Сегодня я ваш почтовый голубь. Один господин из Соликамска привез для вас записку, - Мора через комнату бросил князю письмо. Тот поймал - вот молодец! - вгляделся пристально в печать - цела ли? И чья она?

  - Кто привез это? - старик приблизился к окну, почти касаясь Моры.

  - Маленький пастор, он уже на пути в Москву. Он шел прямо в руки к вашей охране, и я решил, что лучше передам письмо сам.

  - Спасибо, - глухо проговорил старый князь, - печать цела, выходит, ты письма не читал?

  - А на что мне? Я лишь почтовый голубь.

  Князь отошел к пюпитру, сломал печать. Пробежал записку глазами - один раз, другой, третий - словно вбирая ее в себя, букву за буквой, затем поднес листок к танцующему пламени свечи. Бумага почернела и осыпалась прахом. Князь стоял неподвижно, глядя на бесценные свои четки, и угол рта его подергивался - то ли судорога, то ли такая злая улыбка.

  - Если пожелаете, я могу передать ему ответ, - вкрадчивым шепотом подсказал Мора.

  Князь вздрогнул, поднял на него безумные свои глаза:

  - Какой ответ? За две тысячи верст? В ссылку, минуя охрану?

  - А что нет-то? Время только понадобится, - легко отвечал Мора, - Я должник ваш, передам, что прикажете. Я же не просто воришка, ваша светлость.

  - Не стоит, - отмахнулся князь, - посланник ничего тебе не рассказывал?

  - Так, пару слов. Наш ссыльный под строгой охраной, но супруга надзорного поручика, кажется, предана ему безоглядно. Еще посланец рассказывал, что у графа дивные глаза, длинные черные волосы и седая борода - и он очарователен, как сам дьявол. Вот такой портрет...

  - У него - борода! - князь собрался было гулко расхохотаться, но сдержался и лишь хихикнул, - Впрочем, он это заслужил. Ступай, цыган, и спасибо тебе за письмо, - князь пошарил в кармане своего серебристого халата, извлек золотой червонец и бросил Море - тот поймал, - Ответа не будет.

  Мора угрем скользнул в окно, прикрыл за собой рамы, и прежним путем - по цоколю, через осенний сад, темными дворами - вернулся к себе, в душную каморку с храпящим Готлибом.

  Неделю спустя Мора получил ответ от Матрены - "Делай как знаешь, я в тебя верю". А Мора давно уже делал - как знал. Наивный поручик захаживал к нему по вечерам, выспрашивал, когда проявится результат роковой присушки. Мора в платок с монограммой пару раз высморкался и выбросил в нужник, и зажил по принципу - "или осел помрет, или шах, или я". Поручику же посоветовал на месяц оставить в покое предмет своей страсти, чтобы не мешать действию колдовства. Готлиб интересовался, зачем поручик является по вечерам, и думал, видимо, что изящный кавалер имеет виды на самого Мору. Мора отвечал, что поручик дурак, верит в цыганскую магию и хочет, чтобы ему наколдовали удачу.

  Постигла Мору не чаянная уже радость - спина-чертовка перестала болеть. Трость стояла в углу, более не нужная, и молодой цыган, наконец-то распрямившись, вихрем носился между каморкой своею, псарней и трактиром Шкварни.

  Ударил первый морозец, грязь подмерзла, лужи подернулись тонкой корочкой льда. Во дворе перед конюшней старый князь тренировал Люцифера-Второго. В окнах краснели испитые рожи молодых князей - наследнички то ли боялись, то ли надеялись - не грохнется ли папаша на землю из рискованной песады. Но папаша держался в седле, как влитой, словно позировал для конной статуи. Мора вышел из псарни с легавой на поводу и невольно залюбовался. Конь стоял на задних ногах - свечкой, и князь удерживал в повиновении эту величественную и немного жуткую фигуру. Наконец передние копыта Люцифера коснулись земли, напряжение схлынуло и красные рожи наследников убрались из окон. Мора собрался было уводить пса, но князь окликнул его из седла:

  - Куда ты ведешь Выбегая?

  - Запаршивел, ваша светлость. Увожу его, чтобы всю свору не перепортил.

  - И что будешь с ним делать?

  - Запру отдельно, пока не вылечится.