- Зачем звал, ваше благородие? - Мора шагнул в прокуренную караульню, огляделся - в сторожке присутствовал один лишь капрал Медянкин, чуть хмельной и с трубкой в зубах.

  - А ты угадай! Свезло тебе, Мора Михай, выкупили тебя, ступай теперь на все четыре стороны.

  - Кто? - севшим голосом проговорил Мора.

  - А ты угадай! - повторил веселый капрал, - Вспомни, кому на плотине хранцузские вирши читал?

  Мора выдохнул - словно что-то умерло в нем, а что-то, наоборот, заиграло.

  - Князь? Он изрядно расточителен для бедного ссыльного.

  - Твой благодетель богат, как Крез, - усмехнулся нетрезвый капрал, - только выслушай напоследок один совет. Ты же из Москвы у нас, Мора? Вот и поезжай в свою Москву, на рассвете, как откроется переправа.

  - А как же пасть в ноги благодетелю? Облобызать ручку?

  - Вот-вот. Не лобызай. Я вижу, что парень ты непростой, но этот орешек не для твоих зубов.

  - Вы, благородие ваше, неплохо знакомы с его светлостью?

  - Видел возле князя молодого поручика? А год назад на его месте служил поручик Дурново, хороший мой знакомый. Князь сожрал его и не поперхнулся. Под судом сейчас поручик Дурново. И слуги бегмя бегут от старой сволочи... Говорю тебе, Мора, - не хочешь вернуться в острог - уезжай скорее в свою Москву.

  - Премного благодарен за совет, - оскалил Мора белые зубы, - разрешите идти?

   - Да ступай, - капрал отворил дверь, кликнул солдата:

  - Иван, проводи его!

  Постоялый двор, принадлежавший мещанину с благозвучным прозвищем Шкварня, пользовался в городе самой дурной репутацией. Для Моры же подобная слава была рекомендацией лучше некуда.

  Шкварня сперва скривился, завидев тюремную робу и страшную рожу Моры, но после душевной беседы и явления серебряного ефимка трактирщик оттаял душой. Была затоплена баня, нашлись и вещи на замену робе - не иначе, краденые, а также гребень, чемеричная вода и белила, милостиво пожертвованные прекрасной госпожой Шкварней, супругой трактирщика.

  Отмывшись и вычесав вшей, Мора с наслаждением облачился в не-тюремную одежду. На смену суковатой палке пришла некогда приличная, но теперь изрядно погрызенная собаками трость. Шкварня пытался было в погоне за пущей выгодой сосватать вчерашнему арестанту непотребную девку с губами, крашеными свеклой, но Мора девкой побрезговал. Подвиг воздержания пробудил нешуточное уважение в душе прекрасной госпожи Шкварни, и когда Мора, с замазанными белилами клеймами и с чистой тряпицей на носу, уселся за стол, хозяйка самолично, собственными белыми ручками метала на стол нехитрые яства. Сам Шкварня, встревоженный таким пробуждением внезапной симпатии, уселся на лавку в углу едальни и ревниво следил.

  - Как же тебя зовут, парень, на самом-то деле? - интересовалась прекрасная трактирщица, - Ведь Мора - это же не имя? Так всех цыганов зовут.

  - Любезная Лукерья Андреевна, - отвечал Мора, принимаясь за куриную ногу, - не имею сил вам врать. Конечно же, Мора - это не имя. В городе Кенигсберге звали меня Гийомом, да только тот Гийомка при облаве в реке утонул - одна шляпа приплыла. В городе Москве звали меня Виконтом, да только какой я теперь к чертовой бабушке виконт - без носа и с черной рожей. Так что придется побыть Морой, пока нос не отрастет.

  Хозяйка не стала спрашивать, как же отрастет нос - может, и сама догадалась, как.

  - А скажи, любезная Лукерья Андреевна, что за человек ваш ссыльный князь? - поинтересовался Мора, прежде чем вонзить зубы в мясной расстегай, - И нет ли у него нужды в слугах? В псарях, например?

  - Князь платит деньги только немцам, - из угла отозвался Шкварня, - наши все от него давно разбежались. А давеча, и верно, псарь у него помер - в кирхе ихней лежит. Только ты, Мора, и не суйся - не заработаешь ничего, да и не возьмут тебя, безносого.

  - Ты же в Москве жил, Мора, неужели ты не знаешь, что за человек был князь? - жеманно спросила прекрасная госпожа Шкварня, сощурив мохнатые ресницы.

  - В Москве тех князей хоть заешься. Этого - не видел.

  - Наш-то непростой был. Если по-правильному говорить - он никакой и не князь, он - дюк.

  - Индюк! - взоржал в своем углу Шкварня.

  - Сам ты индюк! - разозлилась трактирщица.

  - Я знаю, что есть дюк, любезная Лукерья Андреевна, - прервал перепалку Мора, - Дюк - он во Франции герцог.

  - Не знаю я, кто он был во Франции, - все еще сердито продолжила госпожа Шкварня, - только к нам его привезли из Сибири. Я тогда девчонкой была, а матушка моя, земля ей пухом, видела, как этого самого дюка, - хозяйка покосилась на мужа, - этого дюка лакеи несли из саней на руках, как мешок сам знаешь с чем. А следом плелось его семейство, кубло змеиное.

  - Помирал он, помирал - пару месяцев, да так и не помер, - припомнил Шкварня, - пастор над ним все сидел, в рай провожал.

  - А из господ наших ни один не приехал к нему с визитом, - усмехнулась трактирщица, - все гнушались. Он же титула лишился и не дюк был более, даже не дворянин. А потом из столицы, от государыни-матушки Елисаветы, прибыл к нашему страдальцу личный царский врач господин Лесток. Полчаса пошептался с князем, и наш больной тут же выздоровел.

  - А попозже из столицы прибыли подводы с дюковским добром. Мебель, картины, книги, сервизы, собаки, конь этот черный, Люцифер, на котором он ездит, - продолжил Шкварня.

  - Тот конь околел, сейчас у него Люцифер-Второй, - поправила Шкварню жена.

  - И господа сразу поспешили к дюку с визитами? - попробовал угадать Мора. От съеденного его неудержимо клонило в сон.