Старый князь демонически сверкнул глазами на дерзкого слугу, но потом сделал загадочное лицо и резко провел рукой в перчатке по своему затянутому в атласный галстук горлу. И дверца кареты захлопнулась.

  Пришла весна, и лед сошел, и лег на воду столь желанный всеми понтонный мост. И в один из солнечных апрельских дней Мора, наконец, дождался своего счастья. Возле дома высматривал его холеный кавалер в немецком платье, в парике таком, что кровь из глаз, и с мушкой на подбородке.

  - Юшка! - не поверил своим глазам Мора.

  - Виконт! Ну ты урод! - кавалер признал Мору и радостно заключил в товарища в объятия. Юшка этот работал в том же амплуа, что и некогда Мора - подделать вексель, охмурить поповну, обыграть в карты недоросля, в будуаре дамы после страстного свидания увести часы или перстень с туалетного столика... Только Виконт был звезда, а Юшка так, похуже и пожиже.

  - Привез? - первым делом спросил Мора.

  - А то! - Юшка вытащил из-за пазухи сверток, - Вижу, тебе как раз не хватает.

  Мора усмехнулся:

  - Когда только носа не хватает, еще ничего, хуже - когда ума.

  - Ума не привез, - покаялся Юшка, - зато привез к тебе Матрену.

  На миг у Моры потемнело в глазах. Но миг этот был краток.

  - Где вы остановились, - спросил он, - у Шкварни?

  - Бери выше. Гостиница "Святой Петр". Мы прибыли в своей карете, Матрена - фрау Гольц, я секретарь ее, Мануэль Гонтарь.

  - Как ты имя-то такое выдумал?

  - Утонул давеча в реке Мануэль Гонтарь, польский скорняк, а паспорт на берегу лежать остался. Так и стал я Мануэль Гонтарь, секретарь уважаемой фрау Гольц.

  - А фрау Гольц тоже в речке утонула?

  - Много ты пропустил, Виконт. Матрена наша замуж сходила за банкира Гольца, теперь почтенная вдова.

  - Ты прав, я все проспал, - с деланной печалью вздохнул Мора, - все проспал на нарах...

  - Так ты идешь со мной? Или нос сперва примеришь?

  - Ты ступай, Юшка, я попозже вас навещу. Вы когда в Москву возвращаетесь?

  - Завтра с утреца. Что тут высиживать?

  - Так я сегодня буду у вас.

  - Не пустят тебя. "Святой Петр" приличная гостиница.

  - А я не знал! Не ссы, Юшка, с новым носом мне все двери открыты.

  Первым делом Мора направился на конюшню. Принц непременно должен явиться к даме на белом коне. И конь такой в конюшне был - толстый, белый, флегматичный Афоня, раз в год по обещанию на нем выезжали молодые князья.

  - Дай мне на вечер Афоньку, - взмолился Мора перед конюхом, - ко мне зазноба из Москвы пожаловала. Мне с такой рожей - только конем ее потрясти.

  После истории с пасторшей Мора сделался в некотором роде кумиром у князевых слуг - Софью они любили, а поручика презирали.

  - Хозяин сегодня у Затрапезновых, гуляют, потом в карты сядут играть... До вечера старый черт не явится. Бери, но с осторожностью, не вздумай по городу раскатывать - наш собирался с купцами в экипаже кататься по первому солнышку. Старый гриб тебя и не узнает, а вот Афоньку узнает, и будет нам обоим по шее.

  - А кто так коня назвал? - поинтересовался Мора.

  - Сам хозяин и назвал, - отвечал конюх.

  - А почему остальные - Люцифер, Буцефал, Вельзевул, Агасфер еще есть - а этот Афоня?

  - Потому что Ксенофонт. В честь первого апологета безтрензельной езды.

  Получив коня, Мора принарядился - бедненько, но чистенько - надел новые ботфорты и приступил к примерке носа. В комнатке Моры давно выстроилась батарея притираний, белил и разноцветных пудр - как у барышни. Мора достал из тряпицы гуттаперчевый нос, снял с себя повязку - ноздри обрезаны были не до кости, но все равно заметно. После недолгой подгонки пилочкой и посадки на клей нос сел как влитой. Мора законопатил стыки с кожей - вышло не страшнее, чем у тех, кто болел оспой. После слоя белил, только называвшихся белилами и на деле имевших нежно-кофейный цвет, цвет природной цыганской кожи, Мора разными пудрами нарисовал поверх тона свое новое лицо. Уложил волосы в косу и сам себе понравился. Из зеркала смотрел на Мору изящный господин с глазами пугливой лани, с высокими, удивленно-печальными арками бровей и с орлиным носом. В иссиня-черных волосах господина серебрилась волной седая прядь - память о батогах на этапе. Цыган улыбнулся себе в зеркале - сверкнули белые, хищные зубы. Мора взял шляпу и отправился навстречу своей судьбе - верхом на толстом, белом коне Ксенофонте.

  Никому и в голову не пришло не пустить потрепанного, но все еще изысканного щеголя Гийома Делакруа (или, как старый князь это произносил - де ла Кроа) в гостиницу "Святой Петр". У Моры приняли коня и любезно проводили до самой двери номера вдовы Гольц. Мора постучался, дверь отворилась, и Юшка на пороге остолбенел.

  - Маэстро... - только и выдохнул он, - проходи, красавчик.

  - Матрена здесь? Вы что, вместе живете? - Мора огляделся, увидел разбросанные вещи, вперемешку мужские и женские, и прикрытую дверь в смежную комнату.

  - Сам знаешь, что за служба у нас, у секретарей, - подмигнул Юшка.

  Дверь смежной комнатки распахнулась, и на пороге возникла госпожа Гольц, она же атаманша Матрена - высокая, полная, с рябым от оспы лицом, ровесница прекрасной черной пасторши. Платье на Матрене было немецкое, от лучшей портнихи, волосы напудрены, на носу очки, а в руке книжка - как у давешней Готлибовой дамы.