Одно лишь не давало Море покоя. Аква тофана и противоядие Митридата. Безумная мечта овладела молодым проходимцем. Море скоро тридцать, он прожил жизнь, так и не добившись ничего значительного. Зато лишился ноздрей и на пару лет - свободы. А если бы ему принадлежал секрет, который много лет уже считают утерянным? Что там гордая атаманша Матрена - и в Кенигсберге, и в самой Вене раскрылось бы перед Морой множество дверей. Мир лег бы к его ногам, как покоренный зверь. Но как узнать секрет? Что такое сказать загадочному Левольду, блиставшему некогда на царских паркетах, чтоб бывший гений интриги доверился клейменому арестанту? Мора пока не знал. Но и мечта не отпускала.

  Мора возвращался с рынка с корзинкой, полной яиц - "я пошла на рынок и купила дюжину их" - так говаривала одна стеснительная поповна. Навстречу ему попалась пасторша - она шла медленно, словно надеялась встретить кого-то по пути.

  - Доброго дня, матушка Софья, - поздоровался Мора.

  - Здравствуйте, Мора, - просияла черная Венера с глазами зелеными, как у ведьмы, - А я ведь вас ищу!

  - Что, отстал поручик? - спросил Мора, впрочем, заранее зная ответ. Но он надеялся на подробности.

  - Ах да, отстал! После такого позора, - и Мора впервые увидел, как арапы краснеют, - После такого фиаско он никогда, никогда не решится более взглянуть мне в глаза! Спасибо вам, Мора!

  - Что, обделался? - не удержался Мора, - Ох, простите, матушка.

  - К сожалению, не успел. Но почти. Он явился к нам с этой своей французской книжкой, и еле успел выбежать на двор. Вся книжка отправилась в жертву Клоацине. Но ведь я искала вас не за этим.

  - Что же за известие может быть еще лучше?

  - Мора, ваш отец жив!

  - Откуда вы узнали?

  - О, это тайна исповеди, я не могу сказать. Я рассказала мужу, чей вы сын - уж простите, Мора... И муж мой проговорился, что ваш отец не умер, он в ссылке, далеко в Сибири.

  - Это князюшка наш исповедался? - угадал Мора, - Никак его светлость виделся с папашей или письмо получил?

  - Нет, что вы, к сожалению, это только слухи. Кто-то проездом из Сибири что-то рассказал - мол, жив, здоров, сидит под арестом.

  - Это все равно, что помер, - с деланным смирением отвечал Мора, радуясь, что старый князь не исповедался пастору как следует, от всей души, - где я и где Сибирь? Вряд ли мы увидимся.

  - Герцог так же говорил - мы старые, больные, и вряд ли когда-нибудь встретимся. И все бы я отдал за такую встречу.

  - Вы что, подслушивали?

  - Нет, что вы, - и Мора увидел, как арапы становятся пунцовыми, - я, кажется, сейчас выболтала тайну исповеди. Поистине, язык мой - враг мой. Муж мне это пересказывал - все удивлялся, какое сердце нужно иметь, чтобы простить негодяя.

  - Муж ваш тоже, Софьюшка, не подарок - где тайна исповеди? Где не судите, да не судимы будете? - напомнил Мора, - В любом случае, папаша расплатился за свои прегрешения сполна, с князем они в расчете.

  - Наверное, вы правы. И спасибо вам, Мора, за отворот.

  - Всегда рад служить, - Мора перехватил поудобнее корзинку с яйцами и направился восвояси.

  Возле дома Мору поджидал поручик Булгаков, не так давно принесший томик французской поэзии в жертву Клоацине. С тех пор поручик окреп и готов был к серьезному разговору - трость в его руке говорила именно об этом. Мора же как назло был без трости - проклятая спина перестала болеть.

  - Попался, негодяй! - с веселой злостью воскликнул поручик, - Будешь знать, как людей травить!

  - Да что вы, благородие, да я ни сном ни духом! - зачастил Мора, отступая. Но смиренную маску ему удержать не удалось - взоржал конем. Поручик побагровел, поддернул рукава и с тростью наперевес кинулся на обидчика. "Пропали яйца" - подумал Мора, впрочем, без особой тоски. Кадровый военный оказался бессилен в схватке с житаном, воспитанным кенигсбергской подворотней. Мора поднырнул под занесенную трость, ударил нападавшего по ногам и тут же обрушил поручику на мундир свою корзину со всем драгоценным содержимым. Ворота княжеского дома распахнулись, и на улицу выкатилась карета. Поручик вскочил на ноги, Мора же благоразумно пал в грязь и притворился если не мертвым, то побитым.

  - Булгаков, мы к Оловяшниковым на блины. Ты как - с нами? - раздался томный голос, дверца приоткрылась, и показалась розовое личико князя Петера, старшего из наследников старого князя. Разглядев облитого яйцами поручика, томный Петер хохотнул и закатил глаза. Поручик в отчаянии замахнулся на лежащего Мору палкой.

  - За что ты хочешь его бить? - спросил молодой князь.

  - Мерзавец пытался отравить меня, - поручик опустил палку, так и не ударив Мору - из кареты высунулся сам старый князь, глянул, можно ли вылезти, чтобы не в грязь, и вылезать погнушался.

  - Зачем же ты ел из рук моего псаря? - ядовито поинтересовался князь, с удовлетворением окидывая взглядом оскверненный мундир поручика, - Он же цыганва, рваные ноздри, le criminel...

  - Я не ел. Он наврал, что смешал приворотное зелье...

  - Разве ты не знаешь, что цыганы не ворожат? - поднял подрисованные бровки князь Петер, - Это цыганки ворожат, а цыганы только воруют.

  - Вот что, поручик Булгаков, - в голосе старого князя зазвенел металл, - ты повторяешь все ошибки твоего предшественника Дурново. И узнай у своих приятелей, что бывает с теми, кто бьет в моем доме моих слуг. Поверь, тебя ждет сюрприз. Мне некогда рассказывать. Иди в дом, переоденься - а мы дождемся тебя.

  Поручик устремился в дом, сдерживая злобные рыдания. Мора поднялся из лужи, подобрал опустевшую корзинку, поклонился господам и спросил невинно:

  - А что же бывает, ваша светлость, с теми, кто бьет ваших слуг?