Князь опять остался один на один со своим Люцифером-Вторым, и Мора змейкой просочился в денник:

  - Зима, ваша светлость. Мороз. Больше не выйдет у меня в окошко забраться.

  - Прибыл твой посыльный? - с деланным безразличием спросил князь, но пальцы его, перебиравшие конскую гриву, мелко задрожали.

  - Прибыл, ваша светлость, - Мора извлек из-за пазухи письмо и отдал с полупоклоном. Князь сломал печать, пробежал письмо глазами и спрятал за манжет:

  - Идиот...

  Мора поднял брови.

  - Не ты - Рейнгольд. Несчастный, ни на что не способный, беспомощный идиот... Все бы отдал, лишь бы увидеть его с бородой.

  Мора кашлянул - напомнил о себе. Князь расцепил четки:

  - Ну же, выбирай!

  - Я хотел бы розовую.

  - Она же ничего не стоит! И я не возьму грех на душу - бери любую другую.

  Мора указал на зеленую бусину, тут же ее получил - и на всякий случай спрятал за щеку.

  - Вот видишь, - поучительно произнес старый князь, - а ты хотел взять розовую. Назавтра тебя бы отпевали.

  - Вовсе нет, - осмелился возразить Мора, - я видел подобные камни, там так все притерто, что хоть в рот клади, хоть в воду - ничего не упустят.

  Князь задумчиво перекатывал четки в пальцах:

  - Ты, наверное, уже понял, чей это подарок?

  - У вашего друга прекрасный вкус и светлая голова, - искренне признался Мора - граф заочно был ему симпатичен.

  - Не успел пропеть петух, как этот друг трижды отрекся, что знать меня не знает. И исшед вон, плакася горько - так, кажется, сказано в Писании. Эпибалон эклаен...

  - Не верю в бога, - пожал плечами Мора.

  - И нечем тут гордиться. В моем приговоре первое обвинение было - что в церковь не ходил. Ну, что правда, то правда. Ступай, Мора, спасибо тебе за службу.

  - Всегда к услугам вашей светлости, - Мора поклонился и выскользнул из конюшни. Князь же вытащил письмо из-за манжета, прочел еще раз, нервно смял листок и произнес горестно:

  - Эпибалон эклаен...

  Последний дежурный конюх, оставшийся в конюшне, решил, что хозяин призывает дьявола.

  К Готлибу в гости пришла дама. Не девка с губами, крашеными свеклой, именно дама - в шляпе, в немецком платье, в очках, и с книжкой. Море до смерти хотелось узнать, что они собираются делать с этой книжкой, но остаться в каморке было никак нельзя.

  Накинув тулуп и шапку, Мора вышел на улицу - шел мокрый снег. Тулуп под снегом мгновенно отяжелел и повис. Мора собирался было к Шкварне, но представил, как поплетется в мокром тулупе туда, потом в мокром и уже холодном тулупе - обратно. К тому же прекрасная трактирщица настолько впечатлилась щепетильностью нашего героя в вопросах пола, что закрутила с ним жаркий тайный роман, и появилась закономерная проблема - не раскрыть ненароком свои секреты господину Шкварне. Потому что получить дрыном поперек хребта Мора пока не был готов.

   Поблуждав по задворкам, Мора зашел в немецкую кирху. Пересидеть визит дамы можно было и тут. Мора уселся на лавку, задумался: "Цыган-лютеранин... Вот была бы игра природы..."

  - Здравствуйте, Мора, - послышался тихий голос. Совсем рядом на лавке сидела черная пасторша, прекрасная и печальная, но Мора в мыслях своих о монструозном цыгане-лютеранине ее не заметил.

  - Здравствуйте, госпожа Софья, - поздоровался Мора.

  - Я и не знала, что вы тоже верующий.

  Мора решил не разочаровывать ее и подтвердил - да, верующий, тем более, что утонувший в Кенигсберге Гийомка был вроде католик. Пасторша сняла лопнувшую перчатку - ладошка у нее была чудная, нежно-розовая. На безымянном пальце поблескивало колечко.

  - Не досаждает вам больше наш поручик? - спросил Мора, чтоб поддержать беседу и потихоньку увести разговор от религии.

  - Куда там... Еще хуже лезет. Беда мне с этими поручиками - сначала Дурново сватался, предшественник этого, нынешнего, потом Дурново отослали - проклятый Булгаков явился, чеснок липучий, - пасторша с отчаянием глянула на Мору, и тот вдруг увидел, что лет ей много - к сорока, и морщинки у глаз, а сами глаза зеленые.

  - Так скажите мужу, он отвадит поручика, - предложил Мора.

  - Знаешь, кто мой муж? Пастор, - тихо, обреченно отвечала черная Венера, - что он может? Я сама его оберегаю. Я и в ссылку за ним поехала, он - за герцогом, а я - за ним. Я же горничной была при старой герцогине.

  - При ком? - не понял Мора.

  - При жене хозяина. Мне шестнадцать было, девчонка совсем, могла остаться в столице, какой-нибудь барыне пятки чесать. Нет, понесло дуру в Сибирь, пастор мой не смог герцога оставить, а я - его. Писать он меня учил, считать, звезды показывал... - в зеленых глазах пасторши стояли драгоценные слезы.

  - Не плачьте, Софьюшка, - Море сделалось жаль ее, - я сделаю поручику отворот, и он отстанет.

  - Вы же не умеете, - жалко улыбнулась пасторша.

  - Тут колдовства и не нужно, достаточно смекалки, - Мора ободряюще подмигнул, - увидите, поручик про вас и думать забудет. А герцог - это наш князь?

  - Он герцог. Здесь провинция, люди не знают таких титулов. Впрочем, он теперь никто, - красавица вздохнула, - а герцогиня давно сошла с ума, с тех пор, как герцога арестовали и она бежала за солдатами - босиком по снегу. С тех пор она все прядет, как паучиха, и молится.