Внезапно вокруг сомкнулись тяжёлые сухие ветви деревьев. На них не было листвы, но их было так много, что они с лёгкость заслоняли свет Чёрной метки. Ремус сделал над собой усилие и понял: они были в давно погибшем саду вокруг Визжащей хижины.

— Зачем мы сюда пришли? — спросил юноша.

— Дамблдор говорил вроде, что здесь мощные чары… Может, нас тут не найдут. Мы переждём, а потом через проход…

— Нам надо в Хогвартс прямо сейчас.

— Ремус, — Сириус выпустил руку Люпина, поднял камень с земли и разбил им окно, — я устал, — проговорил он недовольно, отковыривая остатки стекла от рамы, но Люпин решил, что произнося «я устал», Блэк имел скорее: — «Ты устал, а я просто заколебался тащить тебя на своём горбу, поэтому, пожалуйста, не возникай и не беси меня». И Ремус решил не возникать.

— Мерлин, ну что ты опять там себе напридумывал? — спросил Блэк, заглядывая в лицо другу, но в этот момент что-то вновь затрещало и загремело, и парни торопливо полезли в разбитое окно.

Ремус ненавидел это место. Он старался и вовсе не оглядываться по сторонам, боясь случайно увидеть истерзанную им некогда мебель или глубокие борозды на полу и стенах. Сириус оттопнул в сторону ковёр и открыл люк, ведущий в тайный проход. Видимо, ему и самому было неприятно быть тут.

— Посидим там, — предложил Блэк, — переведём дух и пойдём в Хогвартс, — он пропустил Ремуса вперёд, а затем сам спустился в лаз и закрыл крышку.

Ни звука не проникало под толщу земли, ни единого лучика света. Сириус призвал Люмос, но почти сразу его потушил. Ремус был ему благодарен. Глаза всё ещё раздражал яркий свет. Да и не хотелось парню, чтобы друг его сейчас видел.

— Прости меня, — прошептал Ремус.

— Ты не в чём не виноват, — тут же ответил ему Сириус. И судя по голосу, он был гораздо ближе, чем Люпин на то рассчитывал.

— Мы могли погибнуть из-за меня, — выдавил гриффиндорец, всё более срывающимся голосом.

— Но всё хорошо и мы оба живы, — просто заключил Бродяга, а потом вдруг дёрнулся и ругнулся: — Твою же мать… Ты что — решил пореветь там?

Люпин замолчал, с каждой секундой чувствуя себя всё более жалким. Он действительно давал слабину.

— Нет, — тем не менее, соврал юноша. — Я не реву.

— Ты весь сентябрь ревёшь, — прошептал Сириус недовольно.

— Прости меня, — снова извинился Ремус, честно не зная, что он мог ещё сказать. Он чувствовал раздражение товарища, и его самого начинала нервировать собственная слабость. Парень честно старался взять себя в руки, но не мог, медленно, но верно в себе разочаровываясь. — Я должен был остаться в Хогвартсе, как ты и говорил, — произнес он, наконец, стирая упрямые слёзы с холодного лица.

Блэк промолчал. А Ремус сквозь собственные тихие всхлипывания прислушивался к его ровному дыханию. Юноша устало закрыл глаза. Сквозь холодные сантиметры он ощущал тепло чужого тела, разгорячённого бегом. Эта гиперчувствительность всё никак не могла его оставить и ему оставалось лишь смириться с ней и, может быть, начинать постепенно радоваться тому, что он всё ещё был жив.

— Спасибо, — зашептал Ремус.

— Спасибо в карман не положишь, — ответили ему тут же.

— И что мне сделать?

— Может, расскажешь, наконец, чего ты такой грустный? — спросил Блэк, даже не раздумывая, и Ремус сначала лишь отрицательно мотнул головой на эту странную просьбу, а затем вспомнил, что Сириус не видит его и внезапно сам для себя решил, что, возможно, лучшего места для откровенней он в жизни не найдет.

Проблема была лишь в том, что он и сам до сих пор не понимал до конца причину своей печали. Она мучала его ещё в конце августа и усилилась в Хогвартсе, а потом этот чёртов Орден и дышащая в спину война… Весь этот исключительно безрадостный прогресс создавал впечатление того, что дальше будет только хуже. И вот он уже едва живой сидел под Визжащей хижиной и не мог ответить на довольно простой в своей сущности вопрос — из-за чего же он грустит? Действительно, из-за чего? Ведь не одной достойной причины у него на это не было. Ха.

— Ну, так что посвятишь меня наконец? — вновь полюбопытствовал Сириус. — Что с тобой?

— Я и сам толком не знаю, — честно признался Ремус. — Я стоял на перроне в прошлом году и ещё в то время, дождаться не мог того момента, когда вновь вернусь в Хогвартс. Но вот я здесь и вы все рядом со мной, однако с каждым днём мне лишь хуже. Я чувствую себя чужим, — произнёс Люпин, всё ещё раздумывая, стоит ли ему продолжать. — Я чувствую, что отдаляюсь от вас. И меня так бесит, что вы вступили в этот чёртов Орден Феникса! — внезапно взорвался парень и с досадой поджал губы. — Словно у вас других путей, кроме как пойти на убой, не было. Я уже почти ненавижу директора за то, что он втянул вас во всё это. Я беспокоюсь, боюсь и ничего не могу с этим сделать! — Ремус перевёл дыхание, одновременно прислушиваясь к чужому. — Я знаю, что идёт война, — чуть тише добавил он, — и, наверное, нехорошо вот так просто, как это делаю я, закрывать глаза и игнорировать все эти ужасы, но… но это наш последний год… — выдавил из себя Ремус, задыхаясь. — Ну, зачем вы полезли во всё это?

— Наш последний год говоришь? — жарко зашептал рядом Блэк. — Я не пойму, ты думаешь, что после Хогвартса, мы тебя бросим что ли?

— А как же иначе, — Люпин зарылся пальцами в собственные волосы и зарыдал. — Не будет больше контрольных и зачётов, зачем вам будет нужен такой я?

— Такой как ты?

— Оборотень, — с ненавистью выплюнул Ремус. — Я чуть не сожрал тебя сегодня, чуть не сломал тебе пальцы! А до полнолуния ещё целых четыре дня! — воскликнул он. — И я не умею ничего, кроме как зубрить и давать вам списывать на контрольных…

— Ты серьёзно думаешь, что мы бы стали дружить с тобой только поэтому? — Сириус возмущался. И, видит Мерлин, у него было на это право. — Все эти годы! — не сдержался парень. — Ты так плохо о нас думаешь? Чёрт, если это ты сейчас серьёзно, то это мы были невероятно паршивыми друзьями!

— Я думаю, что вы замечательные! Джеймс, Лили, Питер, ты — вы все! — осипши, вскрикнул Ремус. — Это я никчёмный, трусливый, эгоистичный, — зло перечислял Ремус, — и я не вижу причин, которые могли бы удержать вас рядом со мной после школы! Поэтому этот год… Проклятье! Я так не хочу, чтобы он заканчивался! А вы решили повоевать! Ну, зачем? Давайте просто ходить на уроки и делать вид, что за стенами замка всё прекрасно! Играйте в квиддич и ломайте ноги и руки там, а не в схватках с Пожирателями Смерти! Мерлин, это так ужасно звучит! Но я… — Ремус втянул носом воздух и расстроено забормотал: — я… я не знаю, что ещё предложить, чтобы всё было как прежде.

— Лунатик… — подал голос Сириус.

— Не люблю, когда вы меня так называете, — Люпин истерично дрожал. — Одно слово, а в нём главная причина того, почему вы меня ещё не кинули.

— Да что за чушь ты несёшь! Ни у кого и в мыслях не было тебя кидать! — вышел из себя Сириус.

— Ты не можешь говорить за Джеймса. Или за Питера. Или за Лили. Ни за кого!

— Я говорю за себя, чёрт тебя раздери, что не оставлю тебя, мать твою, — но Ремус уже не слушал, он сел на пол и прижал колени ко лбу. Кричать и бросаться обвинениями больше не хотелось, и Ремус просто плакал. — Я тебя поцеловал сегодня, — произнёс Блэк, надеясь хоть на какую-то реакцию, он громко и грязно ругнулся, зашевелился, и Ремус ощутил, как его вновь щупают, хватают, трогают. Руки Бродяги сначала вновь легли ему на плечи, а затем поползли вниз, в прорехи между пуговицами в куртке и прямо к его животу.

— Какого чёрта, ты делаешь? — возмутился Ремус, но больше эмоций, чем он уже выдал ранее, у парня вложить в слова не вышло. Потому все его протесты вышли и вялыми, и не внушающими, и каким-то даже не слишком недовольными. Просто замученными. Ремус осторожно — припоминая прошлый опыт — обхватил кисти Сириуса и остановил их.

— У меня руки мёрзнут, — мстительно зашептал Блэк.

— Ну, что за чушь ты несёшь, — ответил ему Ремус. — Ты горячий, как печка.