— Идёт, — согласился Менандр, — ставлю обол на своего сколарха. И всё-таки, друзья, больше всего меня в этом деле восхищает, что Эпикур хочет решать философские споры силой оружия!

С утра Эпикур пришёл к шатру Леосфена. Он много раз видел полководца, но старался не попадаться ему на глаза, чтобы не поставить себя в ложное положение по отношению к товарищам. Желание поскорее проделать опыт заставило его забыть о скромности. У шатра стояла охрана, там совещались командиры. Эпикуру пришлось довольно долго прождать. Наконец к шатру подвели коня, и Леосфен вышел наружу. Эпикур окликнул стратега, тот узнал юношу.

   — Ты? Откуда, зачем?

   — Эфеб из отряда Каллия.

   — Уже эфеб, — покачал головой Леосфен. — Ты ко мне по делу? Срочно?

   — Не очень.

   — Тогда приходи после обеда. Я скажу, чтобы впустили.

После обеда Эпикур должен был охранять вал. Он договорился с Каллием о замене и полдня томился, слоняясь вдоль моря, швыряя в воду сразу пару камешков, большой и маленький, но не мог понять, какой летит дальше — выходило по-разному.

Но вот назначенное время подошло. Эпикура пустили в просторный шатёр командующего. Полог снизу был поднят, чтобы уменьшить духоту. Голубая ткань светилась под солнцем, странный рассеянный свет наполнял помещение. Леосфен беседовал с какими-то людьми, сидевшими на простых скамьях вдоль длинного стола. Как понял Эпикур, это были командиры отрядов, недавно прибывших к Ламии. Леосфен заметил Эпикура и показал ему на складные табуреты, стоявшие поодаль. Эпикур сел, прислушиваясь к словам полководца.

   — Мало одержать победу, — говорил Леосфен, — её ещё надо сохранить. Мир изменился, Греция сможет остаться свободной только в том случае, если мы сумеем создать союз эллинов более тесным и прочным, чем всё, что делалось до сих пор. Греция должна стать единой, с сохранением местных обычаев, но с общей внешней политикой и, главное, постоянной армией. Способ создания такого союза я вижу один — равноправие всех его членов, отсутствие городов-гегемонов, подчинение всех общему выборному органу, которому все города будут одинаково дороги. Подумайте над этим. Если мы хотим закрепить победу, то отныне и навсегда должны действовать сообща.

Леосфен закончил, гости немного поговорили и ушли. Эпикур подсел к столу.

   — Ну, выкладывай свою просьбу. — Леосфен вытянул на столе сильные руки.

Эпикур рассказал ему о задуманном опыте. Леосфен с любопытством расспрашивал юношу о механике Аристотеля, которая очень его изумила.

   — Что ж, — предложил он, — не будем медлить. Давай съездим с тобой к Андрею в Фалару и попробуем с его помощью рассудить твоих философов.

   — Ещё нужно, чтобы опыт видели мои друзья, — попросил Эпикур, — они побились об заклад, какое ядро дальше полетит.

   — Ладно, — кивнул Леосфен, — тогда встречаемся через час в арсенале.

Эпикур бросился разыскивать друзей, и они втроём заспешили в Фалару, где за селом на берегу моря расположился со своими кузнецами и плотниками Андрей, немолодой спокойный мастер с длинными волосами, стянутыми ремешком. Оказалось, что Леосфен через гонца уже приказал ему выполнить всё, что попросит Эпикур.

Юноша объяснил задачу, Андрей сразу дал поручения помощникам, и в мгновение ока на песчаном пляже за кузницей появился только что отремонтированный монанкон. Из него сделали несколько выстрелов обычными ядрами, чтобы определить, куда они ложатся. Тем временем плотник принёс шар размером с гранат, грубо выструганный из дерева, и такой же каменный, служивший образцом. Андрей велел привязать к снарядам ленты — к деревянному белую, к каменному — чёрную.

Когда прискакал Леосфен, всё нужное для опыта было готово.

   — Что ж, начнём, — сказал Леосфен.

Мастера взвели машину, Эпикур сам положил в её ложку оба ядра.

Леосфен спросил у мастеров и воинов, столпившихся вокруг монанкона, какое ядро полетит дальше. Мнения разделились, под общий хохот сделали ставки ещё несколько человек. Для окружающих происходящее было лишь невинной шуткой.

   — Бью, — предупредил Эпикур, как будто дело было на учебных стрельбах, и спустил защёлку.

Ложка стукнула о поперечину, хвостатые ядра со свистом полетели вдоль берега, описывая широкие дуги. Ещё до того, как они шлёпнулись в песок, стало видно, что светлое отстаёт. Один из воинов побежал, воткнул в местах падения шесты и принёс ядра к машине.

   — Каменное пролетело на двадцать шагов дальше, — доложил он.

   — Значит, рассуждения Аристотеля неверны? — спросил Леосфен.

   — Рассуждения безупречны, — ответил Эпикур, — неверны посылки. Движение не прекращается с прекращением действия силы, среда не помогает, а мешает движению. — Он торжествовал, запрет на атомистику был снят.

Четыре раза метали ядра, каждый раз по-другому располагая их в ложке, но каменное всегда летело дальше. Демокрит победил, Менандр торжественно вручил Тимократу выигранный им обол. Леосфен уехал, зрители разошлись, работники утянули монанкон за ограду.

   — Помните, — сказал Тимократ друзьям, взвешивая на ладони выигранную монету, — как вы смеялись, когда я решил стать учеником Эпикура? Теперь убедились, кто был прав?

   — Давай, Тимократ, всё-таки отложим твоё ученичество до поры, когда у меня созреет учение, — попросил Эпикур. — Ведь может случиться, что оно тебе не понравится.

   — Кстати, — обратился Менандр к Эпикуру, — не займёшься ли ты теперь созданием новой теории движения?

   — Знаешь, — ответил Эпикур, — меня все эти подробности мало интересуют. Главное, теперь я со спокойной совестью могу принять атомистику. А в своих ошибках пусть перипатетики копаются сами.

Через три дня Эпикура вызвали к Леосфену. Командующий принял его в своём шатре, посадил за стол напротив себя, угостил разбавленным вином и стал расспрашивать о жизни, внимательно разглядывая гостя. Потом, видимо приняв решение, проговорил:

   — Вот что, Эпикур, я хочу дать тебе важное поручение и надеюсь, ты выполнишь его, как я скажу. Я выбрал тебя как старого знакомого и сына человека, которого уважаю. Дело несложное. Ты должен плыть в Афины и передать нескольким людям мои письма. Я хочу, чтобы это было сделано незаметно и не вызвало толков. Знаешь наши привычки! Ты для такой роли подходишь лучше всего — ты ещё ничем не отличился и, главное, надеюсь, не пойдёшь молоть языком по всем цирюльням о том, какую честь тебе оказали.

   — Можешь не сомневаться.

   — Отлично. Я хочу, чтобы ты на всякий случай знал, о чём речь. Наши дела, мой милый, совсем не так хороши, как я это пытаюсь изобразить. К Антипатру идёт помощь. Во-первых, Кратер со своими ветеранами, во-вторых, сатрап Верхней Фригии Леонант. Если кто-то из них явится до того, как мы возьмём Ламию, мне придётся снять осаду.

   — Почему?

   — Так хоть будет шанс сразиться с ними по очереди.

   — Что же ты тогда не заключил мира?

   — Зачем? Антипатр ушёл бы, а потом соединился со своими и начал бы всё сначала. Я-то надеялся оторвать Антипатра от Пердикки, Македонию — от Вавилона. Вот тогда он был бы заинтересован в дружбе с нами. Но слушай вторую новость — Кратер готовит флот для нападения на Аттику. Возможно, в городе об этом знают, а может быть, мне удалось узнать больше их. Я дам тебе письма к Фокиону и Евстиону, наварху нашего флота. И ещё два письма — к Гиппериду и Демосфену, в них разные мысли о будущем Греции. Официально ты повезёшь только заявки на хлеб.

В тот же день Эпикур, попрощавшись с друзьями, сел на корабль, доставлявший войску продовольствие. Его с Мисом тут же посадили на вёсла. Ненагруженное судно шло легко, уже к вечеру они вышли из Малиокского залива и свернули в узкий и длинный Еврипский пролив, отделяющий Грецию от Эвбеи.

Эпикур быстро выполнил поручения Леосфена. Все, кому он приносил письма стратега, расспрашивали юношу о подробностях сражения и ходе осады, а Демосфен узнал и даже пригласил поужинать. Эпикур собирался вернуться к войску, но Фокион, отвечавший за оборону Аттики, его не отпустил, а велел, отдохнув декаду, явиться в военное управление для службы. Эпикур догадался, что это сделано по просьбе Леосфена, который хотел избавить его от тягот войны. Свободное время он использовал для того, чтобы привести в порядок заметки и снова, теперь уже другими глазами, перечитать Демокрита, книги которого достал у Тихона. К Тихону же он устроил переписчиком Миса, который сам это предложил.