— Если бы это было так, — ответил Демосфен, — тогда бы я поддержал тебя или скорее ты меня.

Гипперид не слушал его.

   — Твоё время прошло! — кричал он, — Ты боишься? Тогда сиди дома. Но уйди с дороги, не мешай нам. Да, ты — гений политики, злой гений Афин. Из-за тебя мы упустили момент, единственное, неповторимое стечение обстоятельств! Зачем ты влез, когда всё сошлось и шло куда надо?

   — Я думал, ты хочешь говорить, — пожал плечами Демосфен, — а ты орёшь, как продешевившая торговка. Прощай, я обойдусь без твоих поучений.

— Обходись, — понизив голос, проговорил Гипперид, — но помни, я отомщу!

Наутро, как и предсказал Менандр, Гарпала в доме Харикла не оказалось, он бежал, оставив Гликеру, дочь и почти всех слуг. Часть сокровищ тоже исчезла. Говорили, она пошла на подкуп тех, кто сперва поддерживал Гарпала, а потом помог ему уйти.

После полугода, прожитого в городе, Эпикур почувствовал себя настоящим афинянином. Он воспринял доброжелательно-иронический тон общения, открытость, неощутимость сословных барьеров, свободу говорить что вздумается. В Афинах ни богатство, ни высокая должность сами по себе не гарантировали уважения. Здесь, чтобы прослыть мудрым, добродетельным или щедрым, надо было стать им на деле.

Уйдя из Академии, Эпикур быстро приспособился к самостоятельной жизни. Менандр и Тимократ не давали ему скучать, а походы на Агору вполне заменили общение с наставниками. Он уже был известен среди тамошних софистов и логографов как интересный собеседник и спорщик и нередко удостаивался от них похвалы. Конечно, он понимал, что ему делают скидку на возраст, но всё равно сердце его наполнялось гордостью. Несколько раз Эпикур встречался на площади с Диогеном, который узнавал его, но ни разу не вызвал на разговор.

Пришёл знойный гекатомбейон, первый месяц нового года. В городе стало нечем дышать из-за пыли и запаха гниющих отбросов. Жизнь в Афинах замерла, многие в поисках прохлады переселились поближе к воде или лесу. Менандр перебрался в Пирей, Тимократ — домой в Лампсак. Заботливый Мис, зная неприхотливость Эпикура, снял за городом недорогое пристанище и уговорил хозяина пару месяцев пожить там.

Они обосновались на окраине Агры в крытой камышом пристройке крестьянского дома, у которой дверь заменяла подвешенная к перекладине старая попона. На рассвете Эпикура будили крики петухов и хозяина, который посылал своих рабов кого в поле, кого пасти овец и коз, кого на рынок продавать овощи. Эпикур с Мисом вставали, шли к ручью мыться, ели. Потом Мис отправлялся в Фалер или Афины на заработки, а Эпикур принимался за занятия. Сперва он проводил время на винограднике, где лежавшие на кривых перекладинах лозы образовывали сплошной зелёный потолок. Здесь было прохладно, но донимали слепни, и вскоре Эпикур, захватив немного еды, стал на весь день уходить в горы. Он поднимался по неширокой долине ручья, заросшей шиповником и дикой вишней, и устраивался в тени платана около пасеки. Там, под жужжание пчёл, собиравших знаменитый афинский мёд, он читал, размышлял или просто отдыхал, развалясь на траве. Иногда он забирался дальше в отроги Гимет, наслаждаясь радостью первооткрывателя, исследуя покатые склоны, поросшие душистыми травами, и уютные лощины с куполами невысоких крепких дубов.

Однажды, вернувшись домой, Эпикур застал Миса за чтением Аристотеля.

   — Ты этим давно занимаешься? — поразился он.

Мис пожал плечами:

   — Не очень. Просто я увидел, с каким удовольствием ты читаешь, и решил в свободное время попробовать сам. Ты против?

   — Что ты, Мис! Читай сколько хочешь. Но скажи, ты хоть что-нибудь понимаешь? — Эпикур невольно повторил слова, сказанные когда-то Памфилом ему самому.

   — Кое-что, — уклончиво ответил Мис. — Какие-то споры с давно умершими мудрецами. По-моему, это нечестно, нападать на людей, которые не могут ответить.

Аристотель действительно, приступая к обсуждению любого вопроса, обычно разбирал и критиковал мнения предшественников.

   — Я думаю, ты не прав, — сказал Эпикур, — жизнь мыслей совсем не то, что жизнь людей. Мудрецы умерли, а мысли их живут, и живут только потому, что кто-то заново передумывает их, возражает или соглашается, хвалит или высмеивает.

   — Пожалуй, так, — согласился Мис. — Это вроде финикийской веры, что душа умершего живёт, пока живые его помнят.

Эпикур вспомнил Памфила с его сомнениями и страхами и подумал, что в этой финикийской вере много разумного. Что бы ни ждало душу умершего в загробном царстве, она продолжает и земное существование. И если ушедший оставил в памяти знавших его заметный след, то он ещё долго будет жить среди них, влияя на их мысли и поступки.

Давно уже были извлечены из холщового футляра купленные по случаю книги старых, живших столетие назад философов-физиков. Далеко на западе, в сицилийском Акраганте, жил Эмпедокл, знаменитый врач, политик и поэт. На востоке, в малоазийских Клазоменах, родился Анаксагор, но учил здесь, в Афинах, был другом Перикла и, может быть, учителем Сократа. Обе книги назывались «Пери фюсе» — о природе.

Ночью, откинув дверную завесу, Эпикур вышел в темноту под почти чёрное, усеянное звёздами небо. От нагретой за день глины двора в прохладную высь текла теплота, стрекот цикад наполнял воздух. Эпикур прислонился спиной к стволу старого тополя и замер, любуясь небесными огнями. Было новолуние, скоро в лучах вечерней зари покажется тонкий серпик, и наступит боэдромион, возвещающий конец лета.

«А как же всеобъемлющее небо? — повторил Эпикур про себя слова Платона. — Было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, или же оно возникло, выйдя из некоего начала?» Аристотель соглашался с первым мнением, считая мир неизменным и вечным, а Платон признавал вечно существующим только демиурга, построившего нашу Вселенную.

Их предшественник Эмпедокл считал вечно сущим богом сам мир, но мир этот как бы непрерывно творил себя.

В прекрасных стихах Эмпедокл описывал Сферос — Мир, находящийся в совершенном покое. Сферос нежился во власти Любви, соединившей все его части — «корни вещей»: землю, воду, воздух и огонь. Этот идеально шарообразный, равномерный по составу Мир включал в себя всё, кроме Вражды. Эпикур не совсем понял, где находилась в это время Вражда, витала ли вокруг Сфероса или вообще исчезала? Глядя на звёзды, Эпикур вспоминал нарисованную философом величественную картину застывшего мира:

Но блаженный сон Мира в назначенный срок разрушала Вражда. Она проникала в Сферос и принималась расталкивать его части: «Дрогнули члены у бога один за другим по порядку». Начинается разделение веществ, части земли устремляются к центру, воздух и огонь — наружу. Сферос закипает, частицы двигаются в разных направлениях, подобные сливаются с подобным, пока в конце концов Вражда не разделит их совсем — твёрдая земля обнимется безбрежной толщей воды, а воздух займёт место между ней и остекленевшим огнём небосвода. Побеждённая Любовь, стремящаяся всех их сблизить, смешать, соединить, оттесняется в самый центр Мира. Но Вражде не удаётся закрепить победу — Любовь переходит в наступление. Снова бурлит и сотрясается Мир, всё смешивается, из соединения разных начал возникают сложные вещи. И в этом немыслимом коловращении зарождается... жизнь: