– Кто это был? – воскликнул пострадавший барсук.

– Судя по виду, рехнувшиеся полевки.

Тут из своего убежища вышел Нюх:

– Нет, господа, это были полевки-вампиры!

Барсуки вскочили, а тот, что был с лопатой, уже замахнулся на Нюха, но остановился, когда из укрытия появились остальные ласки.

– З… зачем пугать честной народ? – встав в оборонительную позу, спросил он. – Честной народ, который… просто вышел на прогулку?

– Шиш и Кыш, – удовлетворенно произнесла Бриония. – Мне следовало бы догадаться! Вы снова воруете трупы, да? Что ж, на этот раз вы могли попасть в неприятную историю. Кунье кладбище кишит вампирами. Тебя укусили, Шиш? Я видела, как эти двое вцепились в тебя.

Шиш нервно ощупал горло.

– Нет… нет… никто меня не кусал. Клянусь.

– Один из них укусил мою лопату, – осмотрев свое оружие, заметил Кыш. – Вот, смотрите, следы зубов!

– Вам обоим очень повезло. А кстати, откуда это так чадно пахнет? – принюхался Нюх. – Ах да, очередной труп! Вы раскопали могилу, да? Послушайте, я же вижу, вот он лежит перед мраморной плитой! Он уже разложился. Даже ветеринары не будут копаться в таком гнилье!

– Да при чем тут мы? – возмутился Кыш. – Мы просто вышли на прогулку.

– Впрочем, мы всегда готовы прийти на помощь попавшему в беду, – сказал Шиш.

Он схватил труп за лапу и потащил его к открытой могиле, но конечность оторвалась.

– Хоп! – сказал он. – Ты прав, дружище Серебряк! Вот она, оборотная сторона жизни! Что будем делать, Кыш? Давай так: ты берешься за плечи, а я за круп. Бросим его в склеп и закроем железную дверцу! Укромное местечко. Никто не увидит. – Он вернулся, поднял оторвавшуюся лапу и швырнул ее в темный склеп. – Ну вот, все в порядке!

– Если вас поймает Врун, вы опять попадете в тюрьму, – предупредила Бриония.

– Мы просто оказываем услуги ветеринарам, – ответил Голыш.

– Но закон такое не одобряет, – возразил Нюх. Барсуки быстро исчезли.

Сейчас, в сумерках раннего утра, вампиры начали возвращаться на кладбище и исчезать в могилах. Их было очень много. С ними пришли несколько ласок и горностаев, ставшие жертвами и сами превратившиеся в вампиров. К тому времени когда солнце залило кладбище светом, все вампиры благополучно скрылись в темноте могил.

– Пора вонзить несколько кольев, – предложил Грязнуля. – Пора проткнуть несколько злых сердец.

– Мне это не особенно нравится, – возразил Плакса.

– Я согласна с Плаксой, – поддержала его Бриония, чем немало удивила Нюха. – По-моему, вонзать колья в сердца нелепо. У меня другая идея. Плакса, сбегай, пожалуйста, ко мне в операционную и принеси мои инструменты!

Плакса понесся со всех лап, обрадовавшись возможности сбежать с кладбища.

– Что ты собираешься делать? – спросил Нюх Брионию.

– Я собираюсь вырвать им зубы. Клыки. Без полых клыков они не смогут сосать кровь, так ведь? Предварительно я усыплю их хлороформом, так что они будут спать очень крепко и не причинят нам никакого вреда!

– Почему мне самому не пришло это в голову? – изумился Нюх.

– Элементарно, дорогой мой Нюх, совершенно элементарно! Я ведь все-таки ветеринар, – ответила Бриония.

Некоторое время они ждали, а Грязнуля прогуливался среди могил. Появился похоронный кортеж. Два горностая в черных шляпах с черными шелковыми лентами шли перед катафалком с застекленным гробом, который тянули две статные мыши с черными перьями на головах. За катафалком шла толпа безутешных провожающих. Согласно ритуалу, умершего горностая хоронили с карманными часами на цепочке. В мире мертвых время тоже имеет значение. На небе тоже надо иногда не опоздать на важную встречу. Слова, произносимые над гробом, прежде чем опустить его в могилу, обычно выбирают из старых, популярных у куньих поговорок, например: «С собой не возьмешь» или «Что толку быть самым богатым горностаем на кладбище?»

В самый горький момент церемонии, когда родственники бросали первую горсть земли на усопшего горностая, вернулся задыхающийся Плакса с коричневым кожаным чемоданчиком Брионии.

Затем ласки двинулись по кладбищу, открывая решетки и ворота склепов, вторгаясь внутрь и вырывая клыки у спящих полевок.

– Вот здесь! – кричал Грязнуля, и Бриония входила в склеп со стальными щипцами в лапах.

Затем раздавались приглушенные команды: «Держи голову… Вот так». – Звяк! «И этого… Ну, он довольно крепкий…» – Звяк! Затем появлялся Плакса, бренча вырванными клыками, брошенными на металлическое блюдо.

Горностаи, оплакивавшие своего дедушку, пришли в ужас от недостойного занятия ласок и пригрозили позвать мэра и шефа полиции и доложить им о поведении этих нечестивцев.

– Отвратительно! Наверняка они вырывают золотые коронки у мертвых, – предположила пожилая дама-горностай. – Вы же знаете этих ласок. Ужасные создания!

Услышав это, Нюх понял, что они с друзьями, наверное, переборщили. Он подошел к группе напыщенных, накрахмаленных горностаев, низко поклонился и произнес:

– Прошу прощения, господа! Мы должны выполнить нашу работу до заката солнца, иначе весь Туманный превратится в столицу кровожадных монстров. Простите, если вам показалось, будто мы оскорбляем память усопшего… – Он заглянул в светлую могилу, и его глаза округлились. – Один уже опущен в землю! – закричал он. – Скорее сюда, Бриония!

Бриония немедленно подскочила к могиле. К ужасу горностаев в скромных черных траурных костюмах, она прыгнула в открытую могилу, разомкнула «фомкой» уже окоченевшие челюсти и вытащила щипцами у трупа два клыка, гордо показав всем присутствующим.

Пожилая самка горностая упала в обморок, и ее пришлось приводить в чувство нашатырным спиртом.

Баламут засиделся допоздна, читая при свете газовой лампы. Он снимал меблированную комнату в мансарде одного из пансионов Туманного. Прямо под ним жила актриса (под гримом никто не мог с уверенностью определить, к какому виду куньих она принадлежит), которая каждое утро по дороге на завтрак заводила с ним разговор. Хотя Баламут и не питал неприязни к женскому полу, ранним утром он был обычно неразговорчив. Ему хотелось тишины и спокойствия. Сегодня не повезло: в это утро дама спросила его, играет ли он на каком-нибудь музыкальном инструменте.

– Увы, у меня нет таланта к музыке, – ответил Баламут.

– А у меня есть, – тотчас же вмешался торговец-горностай из квартиры с третьего этажа, дверь которой выходила на лестницу. Он был, как всегда, щегольски одет: белые носки и брюки с отутюженными стрелками. – Я играю на большинстве инструментов! Дайте мне трубу, и я заставлю вас танцевать до зари. Я парень компанейский! А когда выпью, веду себя так же разухабство, как человек!

Баламут заскрежетал зубами:

– Горностай, торгующий дамскими нарядами… Как-то мало в это верится.

– Я не всегда торговал женским платьем! – оскорбился сосед. – Когда-то я продавал запонки для воротничков.

– Ну, это совсем другое дело, – саркастически заметил Баламут.

Торговец решил проигнорировать Баламута и заговорил с актрисой.

На следующей площадке к ним присоединился горностай, отставной полковник с седыми бакенбардами, имевший привычку постоянно отхаркивать.

– Доброе утро, доброе утро, – прохрипел он. – Хрррр-кхе! Подали сигнал к завтраку, не так ли? Я за сто метров услышал, как вы идете. Никогда не станете охотниками, это уж точно. Ахррррр-кхе! Артиллеристами, может быть, но в разведку вас не пошлют! Враг услышит вас еще до вашего появления!

– Мы идем завтракать, полковник, а не атаковать крысиный наблюдательный пункт, – холодно пробормотал Баламут. – Кстати, вам ваш кашель тоже не позволил бы подойти к неприятелю ближе чем на километр.

– Так точно.

Возле следующей двери Баламут встретил двух пожилых сестер-ласок, учительниц-пенсионерок. Они щебетали, как птички, и были вполне безобидны. Баламут их любил. А вот последнее создание, которое присоединилось к их компании, его симпатий не вызывало. Это был барсук с пушистыми бровями, банковский клерк по имени Копила Крош, который всегда говорил о себе во множественном числе: «Мы работаем в банке!»