Паша интеллигенция до сих пор издевается над Хрущевым за то, что он запретил танец «буги-вуги». Зато теперь почти никто не помнит, что Николай II потребовал изъять из словаря слово «интеллигенция» и запретил танцевать «неприличный» танец — танго. Ну что ж, эволюция налицо. Павел I запретил вальс, Николай II — танго, а Хрущев — лишь буги-вуги. Любопытно, что бы стало с Николаем, если бы он увидел буги-вуги, да ещё в исполнении московских стиляг?
Многие оправдывают поведение Николая II в первые годы его царствования молодостью, неопытностью. Тот же А. Боханов утверждает: «А кто был готов к царской роли?» Пардон, Николай II вступил на престол в 26 с половиной лет. В этом возрасте Александр Македонский покорил почти все страны античного мира» Александр Невский побил шведов и немцев, Александр I, благодаря своему уму, сумел избавить страну от деспотии и успешно вышел из весьма щекотливого положения с убийством Павла I. Пётр I закончил азовские походы, строил флот и успел провести многие реформы. И капитан Бонапарт в 24 года не шишками кидался под Тулоном.
Пётр, Екатерина, Наполеон, да все выдающиеся монархи всегда оказывались готовыми к принятию престола.
Сейчас куча борзописцев тужится доказать, что Николай II желал постепенных реформ, которые, де, ему мешали проводить революционеры и придворные сплетники.
Увы, у Николая II не было никаких планов вообще, ни либеральных, ни реакционных. Была единственная идея — сохранение собственной власти любой ценой. Всё же реформы от созыва Думы до создания батальонной артиллерии достигались лишь большой кровью. Но кровью пока не царя и его близких, а кровью русских людей — солдат, жандармов и революционеров на нолях Маньчжурии, Восточной Пруссии и баррикадах Пресни. Любые самые малые реформы проводились только после полного краха старых законов, указов и уставов.
Ни в экономике, ни в военном деле, ни во внешней политике, ни в области общественных отношений за 23 года царствования нигде нет определённой линии, далее негативной. Везде метания, зигзаги, шаг вперёд — два шага назад. Такая анархия вовсе не свойственна самодержавной монархии вообще или русской в частности. Пётр I, Екатерина II, Александр I, Николай I, Александры I и II — у всех были определённые планы, своя направляющая во внутренней и внешней политике. Да и к своей власти предшествующие русские самодержцы относились по-другому. Пётр Великий считал себя солдатом, служащим отечеству. Екатерина на склоне лет любила подсчитывать, сколько новых земель она принесла в приданое России, сколько новых городов построила. Александр I часто говорил, что закон превыше его. Эта фраза даже попала в роман «Война и мир». Помните, царя просят простить Денисова за мародёрство — «Я не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня». А на закате лет Александр I заявил: «Отслужил 25 лет России, пора бы и на покой».
Возможно, кому-то из молодых читателей, наслушавшихся сказок о святом мученике Николае II, мои оценки покажутся чересчур резкими. Увы, самую убийственную характеристику себе Николай II дал в своих письмах, резолюциях на докладах, а главное, в дневнике, который он вёл в течение 36 лет, начиная с 1 января 1882 г. Дневник был сугубо личным и показывался разве что жене. Записи эти сохранились. Подлинность их не вызывает сомнений. Что же царь писал в дневнике о военном деле, благо, его этому учили целых пятнадцать лет.
Вот запись от 23 июля 1890 г.: «Был бригадный манёвр. Атаковал кавалергардов эскадроном. Совершили какой-то [выделено мной. — A. Ш.] обход и в 8 часов манёвры окончились. Обедали в 9 часов».
Итак, «какой-то» манёвр — выражение, которое годится скорее для прапорщика Задова, чем для гвардейского штабс-капитана и флигель-адъютанта Его Императорского Величества.
Но вот прошло четверть века, нага штабс-капитан уже двадцать лет как Государь Всея Руси, пора бы и поумнеть. 20 августа 1914 г. Николай впервые видит русские линейные корабли принципиально нового тина — дредноуты «Севастополь» и «Гангут». «В 9 1/2 поехал в Петроград и посетил заканчивающиеся линейные корабли — “Севастополь” и “Гангут”. Осмотрел их довольно подробно. Они производят сильное впечатление — палубы чистые, только четыре башни по три 12 орудий в каждой. На обоих работы подходят к концу и рабочих была масса. Григорович угостил хорошим завтраком на яхте “Нева”. Погода была солнечная».
После осмотра чуда авиационной техники — четырёхмоторного гигантского бомбардировщика «Илья Муромец» — никаких комментариев!
А вот как-то показывали по телевидению документальный фильм, где царь в 1915 г. осматривает взятые в крепости Перемышль трофейные австрийские орудия. Видно много интересной техники, в том числе крепостные башенные установки. Такие башни сотнями состояли в крепостях Франции, Германии, Австро-Венгрии, Бельгии и т. п. В России была 1 (одна!) такая башенная установка в крепости Осовец, но её царь никогда не видел. И вот царь с абсолютно равнодушным лицом обходит трофейную технику. Представьте на секунду, как к ней кинулся бы «бомбардир Пётр Михайлов». А голос за кадром слащаво цитирует письмо царя к жене: «Я выкопал штыком цветок и посылаю его тебе».
В дневниках огромное место уделено смотрам, полковым праздникам, униформе и т. п., и никогда не упоминаются прицелы, дальномеры, радиостанции, взрыватели и прочая ерунда.
В книге А. Боханова «Николай II» о Николае сказано: «Прекрасно владел английским, французским и немецким языками, писал очень грамотно по-русски». Заглянем в дневники нашего грамотея. Вот перл в четырнадцать лет: «Пожарные поливали сад, и мы вымочились там», а вот перлы в 26 лет: «Подходя к Севастополю начало покачивать», или «Отвечать приходится на всякую всячину вопросов — так что совсем теряешься и столку сбиваешься». Вместо «тетеревов» их величество пишет «тетеревей», и прочая, и прочая. Конечно, грамотность — понятие относительное. Любопытно, с ком в этом отношении Боханов сравнивает Николая? Разве что с самим собой?
Чем дальше читаешь Боханова, тем больше дух захватывает: «Из всех предметов ему [Николаю] особо нравились литература и история. Ещё с детства он стал страстным книгочеем и сохранял эту привязанность буквально до последних дней своего земного бытия. Всегда переживал, если в какой-то день у него не было достаточно времени для чтения. Его пристрастия с годами вполне определились: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов». Поскольку никаких доказательств Боханов, естественно, не приводит, то придётся отослать читателей к дневникам и письмам Николая II. Пусть они попробуют найти там упоминания о Чехове или Лермонтове.
Лично мне не хочется придираться к Николаю. Ну что, он обязан читать классиков? Другой вопрос — не хочешь, не читай, но и другим читать не мешай. Увы, Николай за первые 10 лет царствования палец о палец не ударил, чтобы снять запреты хотя бы со строчки «секретных» произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Достоевского. Первые запрещённые произведения русских классиков открыла народу революция 1905-1907 гг., а окончательно с их творчеством стало возможно познакомиться лишь после свержения Николая II, столь горячо «любившего» классиков.
Почти все знаменитые монархи (Людовик XIV, Екатерина II, Наполеон и др.) были окружены толпой лучших национальных поэтов и писателей и находились в переписке с иностранными писателями и философами. В отличие от них Николай II ни разу не изъявил желания увидеть Л.П. Чехова или Л.Н. Толстого, хотя сделать это было более чем просто.
В 1939 г. в Белграде с помпой было выпущено солидное издание эмигранта С.С. Ольденбурга «Царствование Императора Николая II». «Положение гр. Л.Н. Толстого в дореволюционной России вообще свидетельствует о таком умении самодержавной власти проявить широкую терпимость, которое едва ли присуще многим современным правительствам». Как тут не умиляться, прямо «как гордимся мы, современники, что он умер в своей постели». А в чём вина Л.Н. Толстого, в чём суть его «преступлений»? Восьмидесятилетний старик сидит в глуши, в деревне, пишет о своём понимании мира, мало того, учит непротивлению злу насилием.
