— Помни, Ники, — закончил он, глядя Николаю II прямо в глаза, — кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоём царствовании. Ты не в состоянии воскресить мёртвых, но ты можешь проявить заботу о их семьях... Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую.
Вечером император Николай II присутствовал на большом балу, данном французским посланником. Сияющая улыбка на лице великого князя Сергея заставляла иностранцев высказывать предположения, что Романовы лишились рассудка. Мы, четверо, покинули бальную залу в тот момент, когда начались танцы, и этим тяжко нарушили правила придворного этикета».
Зачем устраивать пляску на костях? «По соображениям высокой политики», — утверждает Боханов[18]. Вот уж когда «бумага всё стерпит»! Неужто Франция шла на союз с Россией ради контруана, отплясанного царём с графиней Монтебелло? Да ради захвата Эльзаса и Лотарингии французский посол Луи-Густав Монтебелло был бы готов вместо бала поститься полгода и бить поклоны.
А может, молодой царь расстроился и не знал, что делать? Так тут и думать было нечего, надо было просто следовать многовековой традиции. В случае каких-либо народных бедствий — мора, пожара или потопа — царь-батюшка наказывал виновного боярина, а сам шёл бить поклоны в Троице-Сергиев монастырь. И в этом случае рядом был «виновный боярин» — московский генерал-губернатор, а до Троицы не надо было ходить пешком, как это делали великие князья московские и цари, туда была проложена железная дорога.
Вина великого князя Сергея Александровича была неоспорима. Он не мог не знать, что население Москвы с 1883 г. существенно возросло, что вокруг выросли десятки торгово-промышленных городов, из которых до столицы молено было добраться за час-два на пригородном поезде. Так что устраивать гулянья и раздачу подарков, копируя коронацию Александра III, было попросту преступно. Да и москвичей Сергей довёл до предела. Педофил, педераст и самодур, он правил городом как восточный сатрап. Когда в 1905 г. великого князя разнесло на куски бомбой эсера Каляева, в московских салонах шутили, что Сергей Александрович впервые в жизни раскинул мозгами.
Но, увы, Николай II далее не сделал выговора дяде Сергею. Правда, для приличия было начато расследование, руководить которым царь поручил министру юстиции Н.В. Муравьёву. «Этот министр юстиции сделал расследование, — вспоминает С.Ю. Витте, — которое составляет отдельный маленький том, ныне секретный, имеющийся, меледу прочим, и в моём архиве. Муравьёв всю эту историю, всю катастрофу, как она произошла, описывает с полной точностью. Но вот насчёт виновности — он эти вопросы обходит или же его объяснения являются крайне субъективными, так как сам Н.В Муравьёв сделался министром юстиции по протекции великого князя Сергея Александровича; ранее он был прокурором московской судебной палаты и близким человеком к Сергею Александровичу.
Назначение Н.В. Муравьёва производить расследование понималось в Москве как преобладающее влияние великого князя Сергея Александровича. Но влияние это, по-видимому, продолжалось недолго, потому что явилось другое влияние, преобладающее, влияние министра двора; влияние это понималось как влияние императрицы Марии Фёдоровны. Ввиду этого было поручено произвести новое расследование бывшему министру юстиции, весьма почтенному и достойнейшему человеку, который был на коронации обер-церемониймейстером, а именно графу Палену.
Расследования графа Палена я не читал; его заключения мне официально неизвестны, но я несколько раз слышал от графа, что он нашёл, что была виновата главным образом московская полиция и вообще управление Москвою, а не министр двора, т. е., иначе говоря, граф Пален винил московского генерал-губернатора.
Причём, когда он ещё был в Москве и следствие ещё не кончилось, немедленно после катастрофы граф Пален имел неосторожность сказать во дворце, что вся беда заключается в том, что великим князьям поручаются ответственные должности и что там, где великие князья занимают ответственную должность, всегда происходит или какая-нибудь беда, или крайний беспорядок. Вследствие этого против графа Палена пошли все великие князья.
Мне известно, что граф Пален представил по поводу своего расследования подробный доклад государю, а мне известно, что на этом докладе государь написал резолюцию (хотя мне эту резолюцию передавал граф Пален, но я её не помню). Мне известно, что доклад этот с резолюцией государя, которая графа Палена опечалила, находится у него в архиве, в его деревне около Митавы.
В конце концов во всей этой истории, при которой погибло и пострадало около двух тысяч русских людей, оказался виновен один только человек, а именно обер-полицмейстер Власовский, который и был уволен со службы»[19].
А может быть, Николай II страдал патологической жестокостью, и либералы не зря после Ходынки дали ему кличку «кровавый»? Действительно, при Николае II было казнено больше людей, чем за всё царствование Романовых от Михаила до Александра III, включая Петра I. Речь идёт о сотнях тысяч людей, из которых казнено по решению суда менее пяти процентов. Остальные были казнены во время революции 1904-1905 гг. и Первой мировой войны по приговорам военно-полевых судов. Причём, русский военно-полевой суд на самом деле был лишь пародией на суд. Решение его писал на коленке какой-нибудь поручик, а то и вообще не составлялось никаких документов. Так что с Николаем и его семейством поступили в подвале дома Ипатьева именно так, как по его приказу были убиты сотни тысяч подданных.
Тем не менее Николай II не был жестоким человеком. Кем же всё-таки он был? Давайте опять спросим у него самого. Николай II во всероссийской переписи лучше всех оценил себя сам: «Хозяин земли русской». Он действительно чуть ли не буквально представлял империю имением, с которого он и его родственники должны кормиться. Николай ни в коем случае не был кровавым тираном, он просто относился к России как к «скотскому хутору», вспомним знаменитый роман Оруэлла.
Лишь сделав такое допущение, можно понять, как царь мог с утра смотреть на сотни трупов на Ходынском поле, а вечером первым пуститься в пляс на балу у французского посланника, который, кстати, был абсолютно уверен, что по случаю катастрофы бал отменят. Ну, по недосмотру прислуги погибла скотина — почему бы и не поплясать. Царь не мог пару дней подождать в Киеве до похорон премьер-министра Столыпина. Мало того, в день похорон Столыпина царь танцевал на балу в Благородном собрании в Севастополе. Ну помер изрядно надоевший слуга, тоже не повод для траура.
Новым премьером стал В.Н. Коковцев, исправный служака, добросовестный чиновник. Но стоило ему выплатить «материальную помощь» какой-то даме по записке императрицы из дворцового фонда, а не украсть из других статей бюджета, так императрица повернулась к премьеру спиной. И бедолаге Коковцеву пришлось продолжать доклад заду императрицы. Риторический вопрос — могла бы позволить себе такое Екатерина Великая с Паниным или Потёмкиным? Для всего мира Коковцев был премьером Великой Империи, а для Алисы — лишь холопом со «скотского хутора».
И титулованные холопы терпели все оскорбления, по крайней мере, до того момента, когда им стало очевидно, что государственный корабль тонет. Первыми начали давать отпор августейшим хамам женщины, начиная от императрицы Марии Фёдоровны, и кончая обычными светскими дамами. Так, на одном из своих первых петербургских балов Александра Фёдоровна заметила, что у одной из танцующих слишком откровенное декольте. Немедленно была послана фрейлина: «Мадам, Её Величество послала меня сказать вам, что в Гессен Дармштадте не одеваются подобным образом». «В самом деле? — Нашлась молодая женщина, в то же время так одёргивая платье, чтобы декольте стало ещё ниже. — Пожалуйста, передайте Её Величеству, что в России мы одеваемся именно таким образом».
