В тот хмурый осенний день Эдик сидел в канцелярии и третий час гонял партию за партией в нарды с комбатом Тумановым. Офицеры неспешно рассуждали о предстоящих организационно-штатных мероприятиях и травили байки.

Руки бойцов уже устали бросать кости, но они все играли и играли, ни один не желал сдаваться. В канцелярии было основательно накурено, ведь курили все, кроме Громобоева, поэтому, матерясь, Эдуард время от времени вскакивал от доски, распахивал обе форточки, но переживающий о своем здоровье Шершавников через минуту их затворял, ворчливо выговаривая замполиту о вреде сквозняков.

– Марс! – радостно воскликнул комбат, убирая кости. – Слабак! Я тебя второй раз замарсил сегодня! Иди за пивом!

Сидевший у окна начальник штаба криво ухмыльнулся и глазами выразительно показал Громобоеву на выход, намекая на ускоренную пробежку в ларек. Василий, как всегда, невозмутимо ковырялся в бумажках, не выпуская из зубов очередную папиросу. Канцелярия провоняла этим мерзким «Беломорканалом», наверное, навсегда, и проветривать ее было бесполезно. Шершавников перебирал листочки и рассуждал вслух:

– Главное в развертывании – не потерять оружие и не допустить гибели людей. Не важно, как мы будем водить и стрелять, как проведем учения, все пойдет насмарку, если кого-то танк задавит или какая-нибудь сволочь стибрит пулемет!

– Да кто ж его сопрет? Кому нужен ПКТ? – задумчиво проговорил комбат. – Это не автомат и не пистолет, его на черном рынке не продать. Мы ведь не в Закарпатье, где каждый крестьянин поливает машинным маслом огород, чтобы пулеметы в земле не ржавели.

– Ну, всякое бывает, и даже уже бывало. Например, из вредности или из подлости! – ухмыльнулся начштаба. – Вас обоих здесь еще не было, когда несколько лет назад произошла одна неприятная история с хищением оружия. Мы с Жекой сами только в полк прибыли из училища и были очевидцами. Той зимой пропал пулемет из закрытого хранилища, году примерно в восемьдесят втором. Вот это было ЧП! Очень громкая история, прогремели на весь округ.

Комбат нахмурил брови и кивнул в знак согласия.

– Помню, я только-только академию окончил и в нашей дивизии тоже трепались об этой краже. Крупный был скандал, прогремели не только на округ – на все вооруженные силы!

Эдик отложил кубики и приготовился слушать очередную байку Шершавникова.

– Натерпелись мы тогда! Моментально понаехали следователи, особисты, милиция, кагэбэшники. Шутка ли – украли пулемет! А вдруг кто-то решил обстрелять Смольный? А ну как оружие попадет в руки злоумышленника, который надумает расстрелять демонстрацию на Дворцовой площади? Дело ведь было в первых числах ноября. В ночь похищения снега навалило по пояс, и все следы были скрыты. Солдаты и офицеры лопатами перекидали сугробы, щупами проверили каждый метр, перерыли вдоль и поперек парк боевых машин. Ничего не нашли! Вызвали саперов с миноискателями, и возле каждого сапера ходил товарищ в штатском. Привезли разыскных собак, но и они след не взяли. В полку никто не спит, солдаты с ног валятся: построения, беседы, допросы, поиски. Неделю искали, искали, а потом однажды утром нашли пулемет валяющимся на снегу прямо под окнами казармы, кто-то его подбросил, опасаясь разоблачения. Уж не знаю всех тонкостей дела, может, кто-то сдал злоумышленника, «контрики» ведь мастера своего сыскного дела, но похитителя нашли. Оказался этот «террорист» солдатом танковой роты пулеметного батальона: плюгавый чмошник, обычный раздолбай. Конечно, никакой не торговец оружием, не террорист и не бандит, захотел отомстить командиру роты за то, что тот побрил ему голову наголо и посадил на гауптвахту. Бойцу, вернее, сержанту оставалось служить всего ничего, полгода. Жека, ты не помнишь, как его вычислили?

– Нет, мне было не до того, я в те дни приходил в себя после романа с француженкой. Переживал и опасался, чтоб меня не приплели к этому делу.

– Ну, не суть, не важно, не сбивай меня с мысли своими романтическими похождениями. То ли сержант отпечатки пальцев оставил, то ли по клейму на обмундировании, в которое пулемет завернут, вычислили. Но в итоге попался! И тут начинается самое занятное во всей этой истории. Суд присудил солдату пять лет колонии, но «диверсант» не согласился с решением и подал апелляцию, мол, я пулемет красть не хотел, а просто спрятал его, чтобы командира роты сняли с должности. Пересуд! Сержанту дали семь лет – ведь вскрылись отягчающие обстоятельства, – теперь судья нашел в действиях бойца злой умысел. Да еще вдобавок упекли не в обычную колонию, а на строгий режим. Так что мотай на ус, замполит, главное нам – не потерять оружие! И еще важнее – людей сберечь! Призовут самых горьких пьяниц, не нужных в автохозяйствах и на производстве, а нам с ними потом месяц мучиться. Того и гляди сопрут чего из подлости или вредности!

Эдик хотел было сказать, мол, сами с усами и без тебя знаем, но в этот момент дневальный громко завопил «смирно!» и офицеров из канцелярии как корова языком слизнула. Если при живом комбате дневальный так истошно орет, это означает – в батальон явился начальник не ниже командира полка.

Громобоев прошмыгнул в Ленинскую комнату, зампотех помчался через черный ход в автопарк, а комбат надел китель и фуражку, сделал выражение лица суровым и пошел встречать командование. В рекреации прохаживался даже не комполка, а целый генерал (правда, на взгляд Эдика, генерал был какой-то маленький, игрушечный, как ненастоящий), но все равно любой генерал всегда генерал! Маленький полководец вместе со свитой из трех старших офицеров стоял у доски документации и читал расписания занятий рот. Комбат, чеканя шаг, подошел к проверяющим и доложил. Генерал выслушал и вяло ответил:

– Подполковник, подайте команду «вольно». Я заместитель начальника штаба округа генерал Ослонян.

Командование назначило его куратором части, и в дальнейшем Ослонян регулярно посещал расположение.

Генерал протянул руку и поздоровался с комбатом.

– Вольно! – гаркнул Туманов во всю свою луженую глотку (а голоса, что у него, что у Шершавникова, действительно были громкие, настоящие командирские). – Здравия желаю, товарищ генерал!

Генерал привстал на цыпочки и попытался что-то разглядеть в плохо разборчивой писанине.

– Это чье расписание занятий? Кто его составлял?

– Расписание второй роты, товарищ генерал. Командир роты капитан Демешек.

– А почему так безобразно и коряво составлено? Кто эти каракули сумеет прочитать? Вот подойдет, к примеру, солдат, захочет посмотреть, какие у него занятия, а тут сам черт ничего не разберет.

– Товарищ генерал, кроме офицеров кто его будет читать? У нас в ротах сплошь узбеки, туркмены, армяне и азербайджанцы. Они толком и говорить-то не умеют по-русски, – брякнул вышедший из туалета молодой лейтенант, командир взвода.

Генерал вытаращил глаза на комбата в изумлении, густо покраснел и с возмущением произнес:

– Но ведь я ваше расписание читаю. Что за пренебрежение к национальным кадрам?

Комбат сообразил, что взводный брякнул глупость, ведь генерал был нерусским и обиделся на эту последнюю реплику лейтенанта.

– Виноват, товарищ генерал. Раскильдиев, а ну марш отсюда в парк на технику.

– Э-э-э, нет, постой, лейтенант. Ты кто?

– Киргиз…

– Да я не национальность твою спрашиваю, а должность…

– Я – командир взвода. Лейтенант Раскильдиев. Временно исполняю обязанности командира второй роты. Ротный в отпуске…

– Разгильдяй! Ты не временно, а случайно исполняющий обязанности! Доложи мне, лейтенант, кто писал это расписание?

– Писарь роты, – ответил, улыбаясь во все свои тридцать два зуба, простодушный Раскильдиев. – Писарь русский, он язык знает лучше меня, я часто ошибки допускаю.

Генерал топнул яростно ногой и воскликнул:

– Когда я был лейтенантом, я тоже писал с ошибками. Бывало, что и многие слова неправильно писал, порой даже кто-то мог и посмеяться, но я лично делал свою работу! И всем начальникам говорил, что сам пишу. Я кто, по-твоему?