Начальник штаба был еще тот выпивоха, меры в питье абсолютно не знал и мог самостоятельно за один присест употребить пусть не ведро водки, но отхлебнуть как минимум примерно четверть. И теперь майор, у которого горели трубы и массивный нос распух, словно слоновий хобот, а опохмелиться и сбить головную боль и повышенное давление было нельзя (служба!), стоял второй час подряд у приоткрытой форточки и охлаждал ноющий лоб о наледь на стекле, мечтая о банке прохладного и пенного пива.

Ох, тяжко было Ваське, в принципе не ему одному, полстраны мучилось общей болью. Ну а если 2 января выпало, как в этом году, еще и на понедельник и передышка будет не скоро, аж в субботу, понятно, почему Шершавников пребывал в настроении вдвойне пакостном и ощущения испытывал крайне тягостные.

– И почему 2 января не выходной день! Кто удумал заставить огромную страну имитировать работу? – бубнил, держась двумя руками за виски, Василий. – За что нам такое наказание? Нет бы опохмелить население, подойти к людям с душой и по-хорошему. Эх, сейчас бы два-три стакана водочки скушать, с селедочкой, да с соленым огурчиком, да под хрустящий груздочек! И запить рассолом!

– Не пробуждай желания! – нахмурился Громобоев.

– Какого хрена лысого я должен сидеть в канцелярии и рассматривать ваши гнусные физиомордии… – продолжил стонать Василий.

– Отвернись и не смотри или закрой глаза и не гляди, – буркнул зампотех Изуверов. – Мне твоя рожа сегодня тоже не нравится, но я же мирюсь с тем, что вынужден тебя опухшего и синюшного лицезреть.

– А я не могу! Едва глаза закрываю – у меня все в голове кружится и вертится, и я невольно начинаю терять равновесие. Это какая-то инквизиторская пытка. И какая же мерзкая сволочь и изуверская тварь придумала 2 января выходить на службу.

– Не склоняй, пожалуйста, мою фамилию! – строго сказал зампотех и продолжил: – Это все партия и правительство придумали, будь они неладны, – пояснил Изуверов, встав рядом с приятелем-собутыльником и тоже приложившись лбом к холодному оконному стеклу. Глаза у зампотеха заплыли, и для обзора остались лишь тонкие щелочки. – Во всем виноваты гадкие замполиты! – Ехидный зампотех скосил глаза на Громобоева, но Эдик не захотел лишний раз открывать рот и парировать выпад, поэтому решил промолчать, тем более что сам пытался отвлечься от мигрени, занимаясь дурацкими подсчетами.

– Ты тоже в этой партии, – буркнул Эдик после долгой паузы и погрозил кулаком.

– Я не по велению души, а волею обстоятельств! Для должности…

– Тогда сиди в клетке и не чирикай!

Начальник штаба в очередной раз схватил графин с водой, жадно отхлебнул половину и громко заорал:

– Дневальный!

Солдат примчался на зов и заглянул в канцелярию.

– Принеси еще живой водицы!

Боец метнулся в умывальник и принес полный графин. Васька снова хорошенько отхлебнул и приложил графин ко лбу:

– О, горе мне, горе! Зачем же я пил вчера с Изуверовым?!

– Мне тоже тяжело, но я ведь не выступаю, – продолжил беззлобно переругиваться зампотех, поняв, что замполита раздразнить не удастся. Изуверов обнял Шершавникова за плечи. – Терпи! Я молчу, как настоящий военный! Стойко переношу тяготы и лишения военной службы и тебе советую не бубнить. На мозги отрицательно действуешь. Сейчас посидим часик и рванем опохмеляться.

Громобоев слушал их речи, ехидно ухмыляясь и даже злорадствуя. Вчера он не усердствовал, выпил в обед лишь несколько бокалов шампанского, а вечером бутылку сухого вина, потому был более или менее свеж. Конечно, чувствовал себя не как огурчик, но терпимо.

– Смотри, какая противная и самодовольная морда у замполита, – произнес сердитым голосом Шершавников.

– Злорадствует, сволочь! – согласился с приятелем зампотех. – Дать бы ему в харю! Купил машину и ведет трезвый образ жизни. Васек, да ведь он издевается над нами!

Эдуард скорчил им в ответ мерзкую рожу и ушел из канцелярии. Капитан прошелся по спальным помещениям, по каптеркам, вышел на мороз, подышал… В трезвости офицеры промучились до обеда, в обед остограммились, осталось протянуть до ужина и бежать по домам, доедать салаты.

Громобоев от нечего делать и чтобы как-то занять себя, перебирал в шкафу бумажки, избавляясь от ненужного бумажного мусора.

– Эдик! Сгоняй в поселок за пивом, – умоляюще пробубнил зампотех. – Я тебе ключи от своей «Волги» дам! Конец рабочего дня, скоро все магазины закроются – опоздаем!

– Я, выпив, не вожу авто и тебе, Женя, не советую!

– Разве ж это пили? Понюхали! А до Песков сегодня свободно и пост ГАИ не выставлен. Поверь мне, не заметут! Тебе тоже кружка-другая пива не повредит.

– Неохота, на дороге гололед!

– Да если что, моя тачка крепкая, как танк, любое дерево снесет.

Действительно, его «Волга» двадцать первой модели была уже легендой и своим бампером снесла уже не одно дерево в округе, а Женя регулярно выпрямлял затем то крыло, то капот, то паял пробитый радиатор. Но зарок – не пить за рулем и не садиться за баранку поддатым – есть зарок, и Эдик вновь отказался и не поддался на мольбы зампотеха.

– Сам езжай!

– Я б поехал, да руки-ноги дрожат, – тяжко вздохнул Изуверов. – Боязно…

В этот момент громко взревела сирена, и офицеры бросились к окну, чтобы взглянуть, что случилось в полку. Тревожное гудение в районе штаба быстро прекратилось. Сквозь заиндевелое стекло был виден заснеженный плац, красивый, как в новогодней сказке: тишина, полное безветрие и медленно падающие крупные снежинки.

– Это что за чертовщина? На пожар не похоже! – воскликнул зампотех, вглядываясь в сумерки. – Не видно ни хрена! Не люблю зиму – больно короткое светлое время! Всего лишь шесть вечера, а за бортом тьма, хоть глаз выколи.

Внезапно на плац въехала машина с зажженными фарами и мигалкой.

– Ну вот, милиция за кем-то прибыла, – изумился Изуверов. – Надеюсь, не за нами. Мы вчера дома пили, а когда пускали ракеты, то вроде бы никто не засек. Мы с Васей точно не могли за собой хвост привести. Политрук, а ты вчера ничего не сотворил хулиганского?

Громобоев в ответ только усмехнулся.

Офицеры вглядывались в темноту, но ничего нового не увидели. Машина стояла и с места не двигалась, сигналила и ревела мотором, мигала, как светофор, но из нее никто не выходил.

– Вот! Даже техника свихнулась! Этот «бобик» явно сбежал от хозяина, поэтому рычит и гудит! Уазик-призрак!

– А может быть, Тщедушкин опять кого-нибудь изнасиловал? – выдвинул версию начальник штаба. – И наряд милиции приехал за ним.

– Типун тебе на язык! – обругал его Громобоев. – Хватит нам с ним уже предыдущих ЧП.

Дело в том, что командир взвода старший лейтенант Тщедушкин недели за две до Нового года подцепил на танцах молоденькую девушку, привел ее к себе в общагу и несколько раз подряд вступил с ней в половой акт. Девица оказалась несовершеннолетней. И пусть до восемнадцати лет ей не хватало лишь двух месяцев, но эти два месяца грозили стать роковыми. Обвинение в изнасиловании не на шутку испугало Сергея Тщедушкина, ведь малолетка в околотке заявила, что пошла к офицеру послушать музыку, а вместо музицирования он овладел ею, причем один раз в крайне извращенной форме.

Девушка некоторое время пыталась изобразить невинность и целомудренность, скандалила вместе с мамой в штабе полка и в милиции, но версия похода в общагу в два часа ночи умиляла своей глупой наивностью даже самых яростных защитников и поборников девичьей чести.

Кроме того, в деле появились смягчающие обстоятельства – «невинная» девушка умудрилась заразить Тщедушкина нехорошей болезнью. Необъяснимый парадокс! Старший лейтенант предъявил командиру части и следователю медицинскую справку, после чего забрить в арестанты взводного стало проблематично. А тем более офицера с боевыми заслугами и наградами. Встал вопрос: так девушкой она была или уже не девушкой? В общем, и она, и Тщедушкин друг друга стоили! Для улаживания проблемы Тщедушкину пришлось и подарить «жертве» импортный кассетный магнитофон, и расстаться с последними деньгами, заработанными в Афганистане.