— Судьба. Я подумал, что это судьба. Или чёртова удача. В мире так много людей, а нам удалось встретиться дважды? Мы не верим в чудеса, но…

— О, господи боже, пожалуйста, заткнись. У меня кровь из ушей пошла.

— Шерлок?

Внезапно рука больно сжала его волосы и рванула назад.

— Нет здесь Холмса. Он больше не твой. И на самом деле никогда и не был. Вместе с ним я стану непобедимым. Он заслуживает большего, чем ты когда-либо мог предложить. Он заслуживает меня. Ты только тянешь его вниз, превращаешь в посредственность.

Джон на миг полностью осознал, где он, и посмотрел на Мориарти. Без раздумий он плюнул ему в лицо.

— Ублюдок, — ответил Мориарти.

А затем на висок Джона опустился кулак (не Мориарти), и Джон вновь погрузился в черноту.

***

Они никогда на самом деле не обсуждали это. В любом случае ни разу с шестнадцатилетия Шерлока. Та давняя беседа состоялась за чаем (Эрл Грей от «Twining’s») и прелестными светло-розовыми пирожными из крошечной французской кондитерской в Кингсбридже.

Весьма цивилизованно.

Мамуля, Майкрофт. Шерлок собственной персоной, хотя и без желания.

И, разумеется, знаменитый доктор из Вены.

Шерлоку было не привыкать к докторам, всемирно известным или каким ещё, так что он знал, как устроить свои длинные конечности на плюшевом кресле в гостиной Мамули. Как принять такое выражение лица, чтобы даже самому наблюдательному взгляду (Ну, кроме Мамули. И Майкрофта, чёрт бы его побрал.) не было видно ни единой эмоции, кроме невероятной скуки.

Он отпил чай и раскрошил пирожное в розовую кучку, когда разговор перешёл с его склонности к навязчивым идеям на более странные вещи о его хорошо известной невозможности общаться с ровесниками. Даже Майкрофт слегка фыркнул на это.

— Конечно, его ум весьма удивителен, — заявил доктор успокаивающим голосом.

Шерлок на секунду забылся и поднял бровь.

Доктор не заметил, потому что обращался к Мамуле.

— Мы использовали совершенно новый тест, миссис Холмс, разработанный в Швейцарии. Ваш сын превзошёл все ожидания.

— Ох, действительно, я превзошёл, — неспешно пробормотал Шерлок, аккуратно поставив чашку на стол. — Я смог узнать предмет, когда он касался моей руки. Я смог идеально повторить предложение из пятидесяти слов.

Доктор вздохнул.

Шерлок улыбнулся.

— На самом деле, я повторил его на четырёх языках.

— Да, так и было.

— Позёр, — пробормотал Майкрофт.

— Это то, чем я живу, — Шерлок глянул на Мамулю. — о, и давайте не забывать, что я мог бы стричь купоны.

На секунду в комнате воцарилась тишина.

Наконец, доктор перемешал записи.

— И его художественные возможности экстраординарны.

— Неудивительно, — кисло отозвался Шерлок. — Я экстраординарный художник.

— Как бы то ни было, — упорно продолжал доктор, — как это часто бывает, люди с артистической натурой вырабатывают нежелательные черты характера, которые как вы знаете, находятся в поле моего особого интереса.

Мамуля наконец поддалась тревоге, которую скрывала с завидным самообладанием.

— Но мой сын… он…? — Казалось, она не могла произнести слово.

Шерлок встал, разгладив свой серый шерстяной жилет.

— Моя мать хочет знать, не безумен ли её младший сын, — любезно закончил он.

Майкрофт фыркнул.

— О, нет, я совсем не это имел в виду, — поспешно заверил доктор. Затем он пустился в пространные объяснения, во время которых Мамуля время от времени кивала.

Шерлок подошёл к французскому окну и посмотрел в сад, потеряв интерес даже к притворству, что ему нет дела.

В беспрецедентном проявлении братской солидарности Майкрофт присоединился к нему. Они не говорили и даже не смотрели друг на друга.

Меньше чем через два года Майкрофт отправил его на войну.

***

Шерлок никогда не боялся сойти с ума. Ни когда Мамуля послала его на проверку. Ни когда его окружало безумие войны. Ни когда он был заложником кокаина.

Он просто принял возможность, как данность, и занимался своими делами.

А затем в его жизни появился Джон, и Шерлок со спокойной уверенностью признал, что единственное, что низвергнет его во тьму — это, если Джона больше не будет.

Два лакея Майкрофта доставили его обратно в квартиру, с приказом оставаться внутри, пока Мориарти не выйдет на связь. Шерлок видел из окна студии, как они вышли из машины, но знал, что они отойдут далеко. Один останется перед зданием, а второй позади — очевидно.

Майкрофт не доверил ему выйти на связь, когда придёт время.

Майкрофт не был идиотом.

Оказавшись в одиночестве, Шерлок задался вопросом, что если это и есть тот день, когда монстры вышли из тьмы, чтобы забрать его. Он уже знал, что когда они явятся, он встретит их с распростёртыми руками.

Квартира всюду носила следы присутствия Джона. Рубашка, небрежно брошенная на кресло. Вазочка с его любимым двухслойным мармеладом всё ещё стояла на столе в кухне. Запах его мыла витал в воздухе.

Шерлок расхаживал по студии из одного конца в другой, снова и снова, чувствуя, словно невидимые насекомые ползают по всему телу. В голове барабаном звучала мантра.

ДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОНДЖОН

Внезапно он остановился в углу комнаты. Рукой он развернул мольберт и уставился на лицо Джеймса Мориарти. Шерлок понял, что на самом деле никогда ни к кому не испытывал ненависть. Не такую, похожую на взрыв жгучей желчи внутри. В его действиях не было импульсивности, потому что Шерлок Холмс, даже переполненный горящей ненавистью и стоящий на краю бездны, оставался человеком рассудка. И логики. Поэтому, когда он протянул руку и взял мастихин, то прекрасно знал, что собирался делать дальше.

Первый порез прошёлся от верхнего левого угла к нижнему правому. Следующий начался в верхнем правом и спустился вниз, образуя крест.

Затем Шерлок поднял холст с мольберта и ударил об край металлической столешницы. Один раз. Второй. Третий. И остановился лишь, когда на полу остались щепки подрамника и обрывки холста. Его дыхание сорвалось на хрип, когда он запинал обломки обратно в угол.

Был только один человек, которого он ненавидел также сильно, как Мориарти, и, разумеется, это был он сам. Потому что огромная часть вины за эту катастрофу лежала на нём.

Не в силах находиться в студии, он зашёл в спальню и сел на кровать, которая почему-то оказалась так и не заправленной. Ранним утром они занимались любовью мягко, нежно, ласково, как подобало занимающемуся рассвету. После всего Джон держал его, тихо нашёптывая сентиментальные глупости, и теперь, когда Шерлок подумал, что скорее всего больше никогда не услышит их, его сердце ускорилось.

Он взял подушку Джона и прижал к лицу.

Шерлок не плакал. Он просто вдыхал.

Спустя несколько минут, он осторожно положил её на место, накрыв мягким покрывалом, чтобы постель снова была готова.

Если только он не сожжёт всё, чтобы покончить с воспоминаниями.

Когда Шерлок встал, чтобы уйти из спальни, то увидел своё отражение в старинном зеркале, висящем на стене. Он выглядел уставшим, бледнее обычного и вероятно немного безумным.

И вместе с тем по большей части мужчина в отражении выглядел ужасно одиноким.

Шерлок поднял кулак и ударил им по хрупкому стеклу. Оно разбилось, а из руки брызнула кровь.

***

Теперь Джон находился по большей части в сознании, но нет худа без добра. Его тело болело, голова трещала, сила духа, если и не угасла полностью, то определённо мерцала гораздо слабее обычного.

Наконец он понял, почему блондин — Моран, судя по всему — выглядел знакомо. Он был снайпером, которого они видели тем вечером в ресторане. Он мысленно покинул эту неприятную реальность и окунулся воспоминаниями в их поездку. Они были так счастливы. Так по-глупому счастливы, теперь он понимал. Кто обедает в поле зрения снайпера и относится к этому столь небрежно?

Они всё время вели себя беспечно.

Но затем он простил себя и Шерлока, потому что они были влюблены, влюблены совсем недавно и заслуживали счастья.