3. Прижато к кремню бытия кресало! В шагах нехоженых таится эхо, снам сродни. Высоким ветром небо расчесала Ночь, растерявшая достопочтенные огни. Застыли в беге облака. Молчите, Молчите, строки, совладайте с тишиной камней! Висок, ударов крови расточитель, Чуть содрогается. И ластится тоска ко мне. И ласточка сквозь синеву, и прорва Желаний в рифму рассказать о чём-то там таком… Мой белый фронт кромешной чернью прорван! И крадучись в ночи, поэзия, – живёт тайком. 4. Я скажу, нарочито шёпотом, Вознося свечу над плечом: В омут ночи глядел и шёл потом Просто так, и всё нипочём. Я прошу, как последней милости, Как в Сахаре воды глоток, Чтобы ранней порой явилась ты И осталась бы на чуток — Тень снесённого веком вечера, Песнь горниста, похлёбка ртов! А сейчас, что же, делать нечего, Ко всему, ко всему готов… Цикл «Фата-Моргана» Мне искусство никогда не казалось предметом или стороною формы, но скорей таинственной и скрытой частью содержания. Той его частью, которая не сводится к темам, положениям, сюжетам, после чего мысль несколько затемняется, но остаётся несомненным, что в художественном произведении всего важней не слова, не формы, но и не изображённое им, а то, что всем этим сказано и не могло быть сказано иначе… какое-то утверждение о жизни, какая-то мысль, которая превышает значение всего остального и оказывается сутью, душой и основой изображённого». Борис Пастернак 1. Неминуемый вечер: на пледе, На оборках июльских кулис. Раздушистой черёмухой бредит Растемневшийся в зной барбарис. Будто жизнь, убывает помалу Свет не тронутых ветром небес. Ноги босые, в ночь, окунала Вечность в Лету, в раздолье чудес! Распылила зарю кавалькада Облаков – мчатся медленно вдаль. Неминуемо знаешь: Не надо — Ничего! – и в минувшем, не жаль. 2. Есть в солнце вечернем: Покой и прохлада, Ласкающий травы дрожит ветерок; Смолкающий свет В гуще мутного сада Под пыльные звоны ушедших дорог. Минуты, сподобившись часу, продлили — Присутствие солнца на кромках ресниц. Пал колкою тенью в распахнутость лилий Раскидистой ели игольчатый шпиц. Есть в думах вечерних: Узоры Калькутты, Бриз Корсики, Волны Тверских куполов; Желание в шаль золотую укутать Озябшие звуки промолвленных слов. 3. Немеет воздух. В вечность канет — Из облаков закатных холм. Зари разорванные ткани Залатаны златым стихом. Превыше всяких слов, превыше Остановивших дрожь ветвей — Начало звёзд над острой крышей, Высокий абрис тополей. Сгустилось. Смерклось. Свыклось. Сталось. Ещё не тьма, но при дверях: Души умолкшая усталость. И пепел лет, И песен прах. 4. Побережье агав и магнолий, С томным взглядом ажурная мисс. Вечер зёрна кофейные молет, Восходя ароматами вниз. Алый шар погружается мягко В чернобровую ликом волну. Пахнет крабом рыбацкая лавка, Подступает луна к валуну… Приглушённая пляска фокстрота, Пальцы топят в рапсодиях сплин. Ждёт под сенью гротескного грота Оголённая женственность спин. 5. Благоухая нардом, киннамоном, Царицей Савской в сумерки сходя С небес, во сне неугомонном Застыть сухою каплею дождя. Обрадовать покой громадой гуда Столетних елей; еле-еле внять Пространной странной темноте, покуда Нисходит звёзд окрепших благодать. Всем миром слышать мерные тирады С травинок свесившихся скрипачей. Душа моя вечерняя, ты рада Соитию речений и речей! 6. Чаепитий невинные всхлёбы, Венских стульев овалы легки; Наставание сумерек, чтобы Вдосталь стали слова далеки. Купы звёзд в глубине чашек с чаем, Рука об руку – вечер и ночь. Взгляд взгрустнувший отнюдь не случаен, И слеза раскатиться не прочь… Но так медленно слышатся ставни, Но поёт на душе соловей! И пролёт облаков – вящий, давний — Над узорами стихших ветвей. 7. Всё обволакивал из воздуха возникший, Нижайший звук – туманом миража. С немой покорностью возгорбленного рикши С колосьев ржи слетала солнца ржа… Жар спал. Спал жаворонок. Видел сон котёнок. Не скрипнув, погрузилось в густоту — Крыльцо. Гудок состава шеей длинен, тонок, Пронзительно озвучивал версту… Нет, не «ясней и проще» всё, как у Толстого, А померещившимся, день-деньской, — Фата-Моргана вечеров! Вовсю готова Взлелеять оглушительный покой! |
