2. Обряд крещения За спиною: вечер, ветер, Вертер, Вагнер и Веласкес… Разукрашенный темнеет свод, и невесом Огонёк свечи, и, как котёнок, жалующий ласки, Тишина шумов, и покатился колесом Циферблат веков… Явилась тайна, вся речитативом… Ширма, простынь, просто, крестик, шарма нет, лечу Над подлунным мирозданием и в царствии учтивом, Всплеск младенца, взгляд на взгляд, вбирающий свечу; Оголённый трепет го́лоса, «аминь» повтором славен, Круг, другой, свеча, холодный пол, белым-бела — Седина тысячелетий и рубаха, в кучу свален Дымный ладан … Жизнь моя, какой она была? Миро в мирнице. Гвалт мира, исчезающий куда-то. Как торжественно, до слёз, свечусь, в руках несу Тёплый свет, как у могилы Неизвестного солдата, У огня свечи стою, и в сказочном лесу. Троекратно: ковш Большой Медведицы с водой благою! Осенило… Осень над Москвою… Осенил… И вдобавок к охватившему заснежному покою, То, что я всем сердцем, всей душою оценил — Красота, простёрлись опрометь и оторопь обряда. И ещё… Не передать мне… Тайна… Помню лишь: Ширма, простынь, я, младенцы на руках, иконы рядом …И божественна молитвой вскормленная тишь! 3. Обряд поэзии Бессловесный ли немотствующий хор Темноты, иль статуарность мысли полуночной? — Только, понял я, как на расправу скор Ветер времени. Сломали, будто позвоночник, Годы – веру в лучшее, в людей, идёт По пятам – стук одноногий, вой, живой по сути! Чуть заснежена душа, который год Я во снах живу, протянутой рукой посулы Собираю, благодарствуйте, поклон, Паперть каменная моё сердце приютила. И счастливая тоска взяла в полон, И навис над млечной Аттикою меч Атиллы! Мнемозина, дай мне алого вина, Пощади огарок славной каторги поэта! Стих – обряд поэзии. Душа видна. И заснеженное сердце бьётся, льётся где-то… Отголоски 1. Пропащая пора: Туман чуть призрачен и богом позабытые ступени длятся… Остатки сумерек. Бесед останки и беседки. Окститься надо бы, прийти в себя, но влажный взгляд Блуждает в россыпях сухого глянца. Не слёзы… может, так глубок покой, на слёзы едкий? Протяжны чаянья церквей. На безымянной тишине разложены пасьянсом судьбы — Донельзя глубока, замысловата, омут просто… Вповалку листья. И пахнет осенью упавшей. Всевиноватый вид, как будто суд был… Молчание торжественно, как стол в минуту тоста. Всевышний… Вишни… Вышний Волочёк… Смех давешний, давнишний, вешний. Я потешно вторю — Набрякшему уничижению, всей подоплёке: Окраине ноябрьского дня, где-то в России, там, где-то во тьме, там, к счастью, горю — Нет места!…Только слышен голос лет, такой далёкий… 2. Затерянный среди обугленных ночей, померкших судеб, силуэтов На обветшалых скулах зданий – твержу без удержу, держу пари О том, что бездыханностью силён извечный миг зари, и силу эту Не превозмочь! Москву, mon cher, печением берлинским одари, Мой век Серебряный, продли свои подлунные шаги, пусть клятвы грянут! Обуреваемый бездействием, кровоподтёками со стен, Я слышу голоса, поверх морщин, поверх причин и благодарных грамот. Неисчислимые Пьеро: в подтёках, и глаза в глаза со сцен. Естественной, давно уж, стала жизнь: без Рильке, без Цветаевой – без гимна. И я сорю словами, в ночь, на рейде, врангелевский Крым, дымы… И только синеокая тоска моя – совсем, совсем, со всем бездымна! Бездомна Родина моя, где дамы, господа, дома, да мы… 3. Внимало сущее игре теней и света — На лакированных штиблетах, на штыках. Шершавый шершень сел на лист извета. И ветер штору не заметил впопыхах. Зияла пустота. Нутро огней погасло. Спала бессонница больниц и лагерей. На чёрствый хлеб души намазывая масло, Молчал в запасниках столичных галерей Эпохи старожил, жив яростный вояка. Не звуки – отзвуки владели пустырём. Миг срезан ласточкой, тень на плетень, двояко Виднелось сущее: в ладони соберём… 4. Жизнь выморочную подай на стол, Мне провидение дороже — Кондовых будней, ночь, литаврщиков верни! Возвышенным вас вздором пичкаю: Туман расстелен вдоль дорожек, Дом с заколоченными наскоро дверьми. Приличествует мне: дремота снега, неги позолота, слога Заиндевелый звук, невнятность глубины. Не веришь? Просто ты разбрызгиваешь крови сердца, друг, немного, И не в тебя шальные ночи влюблены! Пресекшегося голоса покой, смертельной шашки взмах ленивый; Огни в метель и эдельвейсы на снегу; Взгляд отрешённый отречённого царя – кресало и огниво — Поэзия!.. Сочится смерть… Я не смогу Создать рассвет, удары сердца ночи на исходе, отголоски! И люди спят вокруг, вповалку спят огни; Спит шар земной, стремительно теряющий полёт, и город плоский. Кричащий шёпот губ: «Литаврщиков верни!» Огласка тайны «На страшной высоте земные сны горят…» Осип Мандельштам |
