1. Измаянных – изломанным молниями небом — Руками, хлопками просят сойти со сцены, Не мешкать, не мешать! Соборы с высоким нёбом Смыкают напевы в хор, реквиемом ценны… Вот ёкнуло в груди сердце, часы возвестили Глубокую полночь, в которой несут мерно Осмелившегося Ослушавшегося Ослышавшегося безумца! Строй Бастилии — В почётном карауле. И пасутся мирно Стада округлых минут на циферблате чинном. Динь-Бом… – по имени тишину называя, В напольных часах хадж звуков… Схож с мёртвым мужчина… Сочится жизнью ночь, как рана ножевая. 2. Острого цвета солнце, Пронзая толщу заспанного быта, Пробилось-таки к глазам, К лиловой дрёме… Тщетно разыгрывая безмятежность, Зная, что карта бита, Любуюсь падающей тишиной, кроме Волчьих пятен на распахивающейся двери – тлен итога — Минора полна каменная Минерва — Снится мне, на обложке Древнего мира, не буди, не трогай! Но мира не будет… Мы с ним, мы – нервы: Вытянутые, выпростанные, втоптанного стона струны! Напитаны бунтующей кровью вены. Вышедшие нам навстречу: полуночи, пустоши и страны Воспитаны в аду чувств благословенных. Загнанный в яму безумия, Или стяжавший взлёт глубокий? Столетий ствол, молнией разбитый, спилен. Жизнь отдана искусству. Убогие глазеют лежебоки. Охранной охрою осыпан храп спален. Любящим цветом оттенена неминуемая потеря. Последняя роза осенняя – блёкла. Таинство слабой занавески в створе утра. Рассвет потерян. Чирк солнца. Зарделись бездонные стёкла. 3. В разгаре сумерек: сад, споры вдохновенья и отверстых Небес – на вдохе отхлебнула – душа моя… Потёмки святы… И смутная тревога улеглась. Дождь выпал из отверстий В чернильном куполе. И гнёзда птичьи – из прутьев окон свиты… Как зримо тонет взгляд! В пучину братских чувств я погружаю Мотив сусального пейзажа заколосившейся пшеницы: Вороны тянутся к созревшему под ветром урожаю, Их пятна вороные, и данный день, который денно снится… Десницей Неба – молнией – померкший небосклон расколот, Удушливая тишина прохохотала – над жизнью всуе. И стынет сердце, подступает, крадучись, к ладоням холод, И кистью начинает смерть свою, смерч бешено рисуя… 4. До обморока! И пульс нитевидный… Скорее, скорее, Хватая губами остуженный вопль Рассветной земли, вызнать вдруг достоверность слепую! Избита душа, час о́т часу жив, Поминутно старея, Предчёрное пламя познав кипарисов, Пишу – оголтелую оторопь лиц, ввысь ликую. Патетикой дайте наполнить миндальничанье с закатом! Замшелая путь-дорожка, петляя меж междометий, Выводит к опрятным мыслям о близком. И тайное станет явным – в грязи, В этом мире заклятом! И жаркая жуть прозрений вдруг окаменеет, застрянет Древнеегипетским обелиском. И всё же, ненапрасна Жизнь в искусстве, неостановима! Сердец хрустальные осколки. Разграбленные настежь судьбы И правда впроголодь святая; И алчущие ярких глаз картины Винсента, И строк моих непреднамеренная схима — Сплав бережный, Сплав раскалённый добела! Ночь слышалась, ночь кончилась. Мир за окном светает… Et cetera «Сочинение поэзии – тоже упражнение в умирании». Иосиф Бродский 1. Да, в расплавленный воск тишины наряжён Знойный полдень – Москва под пятой. Выходи из подполья и лезь на рожон Дух мой, чудо продлив запятой, Разбуди, береди, борозди бороной Измождённую душу, озвучь Жалким скрипом двери тлен тоски вороной, Провернув неподатливый ключ. Мне за волосы вызволить, ввысь подтолкнуть, Мне к оглохшим слепым – со стихом?! Взгляд: на кромках домов каплевидная муть — Высох ливень в проулке глухом. Зал в потёмках. Подсвечен сюжет за спиной: Стол, влюблённые, яства горой; Утро. В голову целится друг записной. Обронён в травы главный герой… Скомкан кадр, расплавится фильм. И опять: Безымянных мгновений купаж. Близкий зной. Шмель взлетит тишину опылять… Жизнь за с т и х о т в о р е н ь е отдашь? 2. Огонь в лицо! Рациональной подоплёки — Ищи-свищи, здесь строки-самураи; Здесь ночь бездомная и колокол далёкий Звонит, звонит, по капле умирая… Горит свеча. И тьма народа обступила — Поэзию – и губы в кровь, смолчала… Как дружелюбно по живому водят пилы! Ободрана, как липка на мочала. Огонь в лице! Сквозь неизбывный сброд, сужая Простор, с ребёнком на руках, мадонна, Идёт – навстречу славной гибели, чужая — Всей жизни! И счастливостью бездонна. |
