– Молодая – да, – Насте шел двадцать первый год. – Но вот счастливая ли… Мое счастье далеко.

– Не ф могиле – это главный! И фы фсе-таки счастливая коспоша, – стоял на своем доктор. – Фас так люпит фаш супруг…

– Алеша? – забыв про приживалку, Настя вскочила и бросилась к старичку-доктору, хватая его за руки. – Вы его видели? Когда? Где?

– В Грачином Гнезде, расумеется, – рассмеялся тот ее горячности, – да успокойтесь фы, сударыня! От большой радость тоже мошет быть беда! Фот, – в ее руки лег большой апельсин, – это он просил перетать фам!

Он намекал на ее положение, и Настя тут же уселась на диван, сжимая яркий плод в руках. Подумать только! Этой шершавой кожуры, может быть, касались руки ее мужа!

– Расскажите! Расскажите мне все! Вы его видели? Говорили с ним? Как он?

– О, сколько в фас огня, – покачал головой доктор. – Расумеется, я расскашу.

Он пустился в подробный рассказ, не упуская ни одной детали, как, наверное, говорил бы с коллегой, обсуждая интересный врачебный случай, когда нет места преступному и небрежному умолчанию о фактах и любых мелочах, способных пролить свет на загадочную и малоизученную болезнь. Настя слушала его, затаив дыхание и боясь лишний раз перебить, чтобы ее собеседник не потерял нить разговора, ловила и впитывала каждое слово.

– Фаш супруг так фас люпит…– закончил доктор Штерн. – Он только шалеть, что у него не быть для фас какой-нибудь подарок на память… Но он просить фас быть сильной, тфердой, не падать дух и поминать его ф молитфах…

– Я молюсь за него каждое утро и вечер, – вздохнула Настя, – но легче мне не становится.

– Я бы прописать фам капли, если бы существовать лекарство от разлука, – доктор Штерн погладил молодую женщину по руке. – Но – увы! – нишем не могу помочь…

– Мне никто не может помочь, – Настя отвернулась, чтобы скрыть слезы. – Я сижу в четырех стенах, меня даже в сад не выпускают прогуляться! Сторожат днем и ночью, – она покосилась на приживалку, которая, несомненно, слышала каждое слово и запоминала, чтобы доложить старой княгине. Но сейчас молодой женщине было все равно. Она вдруг ощутила злость, и эта злость придала ей сил. В конце концов, ей удалось убежать от бдительного ока матери. Неужели не получится сбежать второй раз?

– Я писала несколько раз, – продолжала она. – Но мои письма перехватывали. А если кто-то и писал мне самой, то я просто не получила ни одного послания. Я питаюсь только слухами и собственными домыслами. А между тем Алексей с каждой минутой от меня все дальше и дальше. Что мне делать, доктор?

– То, что фам подсказывает фаше сердце, – честно ответил тот.

– Мое сердце… – Настя усмехнулась. – Мое сердце, как я узнала несколько часов назад, бредет по дороге за Камень!

– Тогда фам надо следофать за ним!

– Вы думаете…

Замолчав, Настя снова отвернулась, уставившись за окно, на яркую летнюю зелень сада. Тоска, сжимавшая сердце, никуда не делась, но отступила перед забрезжившей вдалеке целью. Последовать за Алексеем… Она уже думала об этом, но теперь, услышав эти слова из уст маленького доктора, поняла, что в этом и есть единственный выход, что иначе она просто не может поступить.

Доктор Штерн по появившейся между бровей морщинке сразу угадал, какие мысли вдруг овладели его собеседницей и стал прощаться. Настя проводила его до порога комнаты. Она что-то говорила, но взгляд ее был обращен вовнутрь, голос, жесты и даже, казалось, дыхание – все говорило об отчаянной решимости.

Конечно, самому доктору Штерну этот визит сошел с рук – еще не хватало, связываться со старым врачом, к тому же действительно одним из лучших врачей столицы, на прием к которому приезжали из провинции. К его чудачествам давно уже привыкли. Иной человек давно бы сколотил себе состояние, но доктор Штерн почти половину гонораров тратил на благотворительность, покупал сладости для арестанток, игрушки для их детей, помогал попавшим в беду девицам, если надо, давая взятки, чтобы молодую мать с младенцем взяли на работу, чтобы она могла обеспечивать себя и ребенка. Ничего не было удивительного в том, что он решил принять такое участие в судьбе одного из осужденных.

Но для самой Насти эта встреча имела далеко идущие последствия. Не успела коляска доктора отъехать от ворот, как ее призвала свекровь и сурово отчитала за то, что невестка осмелилась действовать за ее спиной.

– Мне доложили, что ты кому-то писала, – начала Фелициата Алексеевна.

– Не «доложили», а «донесли», – ответила Настя, в душе которой произошел какой-то перелом. – Эта ваша приживалка… она шпионит за мной! Это низко! И мерзко!

– Да я пытаюсь защитить тебя! – воскликнула старая княгиня.

– Как? Заперев в четырех стенах? Запретив всякие встречи с людьми? Право слово, вы обращаетесь со мной, как с арестанткой! Чем я, в таком случае, лучше Алексея? Он хотя бы знал, на что шел и знал, что в случае неудачи его постигнет кара. А я? Что такого совершила я, кроме того, что просто хотела знать, что с моим мужем? Я всего лишь хотела с ним увидеться, но вы не дали мне этого сделать! Я с ним даже издали не попрощалась. Мои приветы к нему тайком передавали чужие люди! Сначала моя собственная мать была моей тюремщицей, сообщая всем о моей мнимой болезни, а теперь вот вы! Какое преступление я совершила? И если естественное для жены желание быть рядом с мужем сейчас карается законом, то покажите мне этот закон! И устройте надо мной суд! И зачитайте мне приговор! Я тогда, по крайней мере, буду знать, что в наши дни верность и любовь – это преступление! И если за это преступление осуждают на каторгу – извольте, я готова!

Настю прорвало. То, что полгода копилось в ее душе, сейчас вылилось на свекровь. Старая княгиня съежилась в кресле, как впервые, глядя на свою невестку.

– Ты не в себе, – только и вымолвила она.

– Не в себе? Уж не хотите ли вы сказать, что я сошла с ума? – из груди рвался болезненный нервный смех. – Хорошо! Позовите еще раз доктора Штерна, созовите консилиум и пусть светила медицины решают, повредилась ли я рассудком и как меня надо лечить. Но вы… По какому праву вы вмешиваетесь в мою жизнь?

– Я – твоя свекровь! Бабушка твоего будущего ребенка…

– Моего ребенка. А о своем собственном вы уже забыли?

– Алексей, – за весь месяц, что Настя прожила в семействе Варских, это имя всего второй раз слетело с уст ее свекрови, – Алексей сейчас далеко…

– Ближе, чем вы думаете. Он жив, он на этом свете. И не за тридевять земель.

– Он сослан на каторгу! Князь Варской – и на каторге! Ты это понимаешь?

– Да. Большего унижения придумать им было невозможно.

– Они знали, на что шли!

– Да. Знаю и я, – кивнула Настя.

– Что ты задумала? – Фелициата Алексеевна подалась вперед, хватаясь за подлокотники кресла. – Признавайся, а не то…

– Что? Посадите меня под замок, на хлеб и воду? – запальчиво возразила молодая женщина. – Отправите в смирительный дом? Прикажете арестовать? Мне все равно!

Вскинув подбородок, она вышла, едва сдержавшись, чтоб не хлопнуть дверью.

Эта вспышка имела последствия. Когда через два дня приехала ее мать, обе старшие женщины сначала долго шушукались о чем-то в покоях княгини Варской, а потом Насте как бы между прочим сообщили, что в ближайшие дни, не дожидаясь родов, они собираются съездить к морю. Дескать, там этим летом соберется отличное общество. Более того, там будет кто-то из великих княжон, а всем известно, как император любит своих сестер, особенно младшую, Аполлинарию. Вполне возможно даже похлопотать для Насти милостей при дворе. И мать, и свекровь так живописали ей все прелести путешествия к морю, что на какой-то миг молодая женщина им поверила. Смягчения приговора для Алексея она добиться не в состоянии, но, по крайней мере, может изменить собственную судьбу.

Тем временем начались сборы в дорогу. Выправляли паспорта, перетряхивали багаж, срочно шили новые платья для путешествия – в общество великих княжон не стоило показываться, в чем попало. Оба старшие княгини почти непрерывно что-то писали, но за самой Настей надзор не слабел ни на минуту.