– Я не поняла, – Настя, словно очнувшись, всмотрелась в неправильные крупные черты лица великого князя. – Вы… Я вам нравлюсь?

– Возможно, вы – лучшая женщина из тех, с которыми сводила меня судьба, – серьезно ответил он. – Возможно, где-то в ином мире – а я, как колдун, знаю, что миров великое множество, в том числе и таких, что, как две капли воды, похож на наш собственный, – в одном из них мы могли бы быть счастливы. Я даже убежден, что где-то в ином мире женщина, похожая на вас, ответила «Да!» мужчине, похожему на меня, но не здесь и не сейчас. Ваша судьба – быть рядом с мужем. А мне – идти дальше по жизни в одиночестве и утешаться тем, что на долю секунды наши судьбы переплелись. Прощайте! Вряд ли мы когда-нибудь увидимся. На днях из императорской канцелярии вам доставят бумагу. Остальное зависит только от вас. Но если вдруг…

– Я обязательно вам напишу, – догадалась Настя.

– Не стоит, право. Но… буду рад! Прощайте!

Еще раз коснувшись губами ее запястья, великий князь Петр Ольденбургский направился прочь, быстро затерявшись среди лабиринта кладбищенских строений. Настя смотрела ему вслед, пока видела чуть сутулые плечи и непокрытую голову, а потом поспешила догонять остальных.

А на другое утро читала доставленную фельдъегерем бумагу: «Мы, Александр, император Русский, Всея Великия, и Малыя, и Белыя Руси самодержец, кнес Ляшский и Балтийский, не чиня препятствий, дозволяем княгине Анастасии Варской отправиться вслед за мужем и впредь поступать так, как она считает нужным».

Начальник Рудного приказа чуть не поседел раньше срока, когда к нему прибыл ведьмак.

Он свалился, как снег на голову:

– Слово и дело!

Давно, ой, как давно не звучали эти слова! Старики еще помнили те времена, когда, стоило их услышать, разбегались все, от мала до велика. «Слово и дело!» – и хватали первого попавшегося. И вырваться из рук инквизиторов было невозможно. Надо, чтобы сам царь или митрополит вступился за невинного. Иначе – плаха или острог на веки вечные. Среди насельников Иштыма половина – потомки тех, кого сослали, заменив петлю и четвертование батогами и ссылкой. До сих пор на улицах можно встретить старух с вырезанными языками и безносых стариков. И вот – опять…

– А… как? К-кто? Отк-куда? – закудахтал начальник приказа.

– Третье Отделение. Особый отдел, – казенная бумага с печатью легла на стол. Сверху вниз на чиновника смотрели холодные злые глаза человека, который так устал, что готов начать убивать. – Проверка.

Начальник Рудного приказа дрожащими руками потянул на себя документ, украшенный казенной печатью. С Третьим Отделением шутки плохи. А еще и Особый отдел… А он-то считал, что Господь его миловал! Ан нет. «Неужели, дознались?»

Впрочем, на первый взгляд, в бумаге не нашлось ничего страшного. Действительно, податель сего, старший ведьмак Перехват Чермный (вот уж имена-то у них, прости, Господи, нарочно, что ли такие подбирают?) явился для проверки и написания отчета вышестоящему начальству, дабы вызнать, насколько хорошо осуществлен надзор за подотчетными лицами…

– Мы – верные слуги царю-батюшке, – дочитав, промолвил чиновник, – только у нас надзирать не за кем! Нету у нас ни колдунов, ни ведьм, ни, тем паче, всяких нелюдей.

– Нет? – ведьмак оперся ладонями об стол. – А ежели найду?

– Ну, так ищите! – развел руками чиновник. – Нешто я супротив власти пойду? У биармов разве что, ну так они сюда давно не заглядывали. И своих шаманов они к нам, иноверцам, значит, не пускают.

– Посмотрим, – лаконично высказался ведьмак. – Так колдунов у вас нет?

– Ни единого! Хоть весь Иштым обшарьте!

– И обшарю, будьте уверены, – кивнул ведьмак. – Тем более, что нас тут донос поступил…

Начальника Рудного приказа прошиб холодный пот. Донос – это уже попахивало ссылкой. Хотя, куда дальше-то ссылать? Разве что дальше на восток, на Камчатку?

– Это кто ж осмелился? – пролепетал он, уже мысленно перебирая всех своих сотрудников.

Ведьмак лишь выразительно шевельнул бровями. Ну, конечно! Станут они своих выдавать! Рука руку моет, так испокон веков ведется.

И еще четыре дня столичный гость мозолил глаза всем в приказе, копаясь в документах, отказываясь от обедов и упорно не замечая «памятных подарков», которые ему подсовывали тут и там. А время шло. В Иштымском остроге содержалась партия ссыльных каторжан, которых давно пора было гнать на заводы, но из-за присутствия ведьмака отправка задерживалась.

Решив больше не тянуть, начальник Рудного приказа рискнул ускорить отправку.

Несколько дней, проведенных в остроге, сказались на ссыльных. Это был долгожданный отдых после изнуряющего многодневного перехода сначала по холодной мерзлой земле, а потом – по снегу, которого с каждым днем было все больше и больше. Дошло до того, что перед партией специально шли груженые сани, приминая сугробы, а уж потом шагали люди. Растоптанные сапоги разваливались на ходу. Бывало, что подметки оставались в сугробах на марше. Хорошо было тем, кому градоначальник Царицына из своих запасов выделил новую обувь и шинели. Остальные довольствовались тем, в чем еще летом вышли из тюремных ворот.

В остроге можно было немного отлежаться, перевести дух. Правда, на отдых это было не похоже. Казематы обогревались самым простым способом – теплом набившихся в них человеческих тел. На полу кучами была свалена мерзлая солома, в углах у входа стояли две бадьи – из одной пили, в другую, без дна, закрывавшую собой яму для нечистот, справляли нужду. Окошек было два – одно под потолком, совсем маленькое, да еще и забранное решеткой, а другое в двери. Через этот глазок время от времени заглядывала охрана. Стражу сменили – казаки, шедшие со ссыльными из Владимира, на другой же день были отправлены назад, а местные первым делом устроили обыск, изъяв у арестантов все, что хотя бы на первый взгляд было ценным. Не снимали только нательные кресты, хотя кое у кого отобрали шинели, подаренные в Царицыне. Не стеснялись залезать в рот – проверять, не утаил ли кто за щекой деньги. У Владимира Шаховского пытались отобрать образок, подарок матери. Юноша не стерпел, оттолкнул руку охранника.

– Ты, падаль! – на юношу обрушился удар. Тот упал, и стражник принялся избивать его прикладом ружья.

То есть, попытался – Алексей навалился со спины, ловя за локти, а Антон Багрицкий без затей двинул напавшего локтем. Тот бросился на арестанта, но Антон поймал летящий на него ружейный приклад на цепочку ручных кандалов, отводя в сторону, слегка довернул, выбивая оружие из руки…

Цепи помешали довершить прием, сковывая движение. Солдат не выпустил ружья, хотя и потерял равновесие, падая вместе с ним.

– Караул! – заорал он. – Убивают!

На помощь подоспели остальные. Прежде, чем все ссыльные кинулись в драку, солдаты ударами прикладов восстановили порядок. Троих зачинщиков, нещадно избитых, сволокли в карцер, бросили на голый каменный пол.

Едва лязгнул засов, Алексей приподнялся на локтях. Ему, как ни странно, досталось меньше прочих – Антона, который чуть было не обезоружил стражника, избивали ногами и прибили бы совсем, если бы не комендант. Владимир был просто слишком хрупким и слабым. Он дышал, но при каждом вздохе в груди его что-то хрипело, клокотало и булькало. Даже ничего не сведущий в медицине, Алексей понял, что у его друга сломано несколько ребер и просто чудо, что ни одно из них не проткнуло легкое. У него самого от удара по голове двоилось в глазах, во рту был противный медный привкус, а из разбитой губы сочилась кровь, да и левый глаз уже заплыл, но Алексей принялся приводить в чувство обоих друзей.

Антон очнулся первым, застонал, попытавшись перевернуться набок, яростно закашлялся, плюясь кровью. Выплюнул выбитый зуб.

– Знатны они кулаками махать, – прохрипел еле слышно. – Черт… Ты-то сам как?

– Жив пока, – Алексей поморщился.