– До встречи на кладбище…

Тихий голос над ухом заставил вздрогнуть. Настя вскрикнула, шарахнувшись в сторону, и он этого резкого движения внезапная боль опоясала ее чрево. Живот внезапно окаменел, налившись тяжестью. Настя охнула, хватаясь за него. Ребенок! Как она могла забыть? По ногам что-то потекло, колени сделались ватными… Ох, как не вовремя! Неужели ей судьба родить здесь и сейчас, под открытым небом, как какой-нибудь крестьянке?

По счастью, приступ длился всего несколько секунд. Когда боль прошла, молодая женщина заковыляла к дому. Мокрым ногам было неприятно. Ей удалось добраться до своей постели прежде, чем ее скрутил второй приступ, и только тогда Настя позволила себе закричать.

Ребенок родился в полдень. Уставшая, Настя успела только услышать, что у нее сын и сразу провалилась в глубокий сон.

Рождение ребенка не принесло Насте ничего хорошего. От переживаний у молодой женщины не пришло молоко, и срочно стали искать кормилицу. Молодую здоровую мещанку, которая взяла младенца, нашли быстро, но мальчик с первых дней жизни начал болеть. Его в срочном порядке окрестили, надеясь, что это поможет. Самой Насти на крестинах не было – акушерка и вызванный доктор Штерн запретили ей вставать.

Стоял жаркий август. На небе не было ни облачка. Из деревень доходили вести о том, что хлеба еле успевают убирать, бабы сбиваются с ног, пытаясь отлить засыхающие огороды, в садах вместо стука дождевых капель по листьям слышен стук падающих яблок. Многие деревья начали желтеть и сбрасывать листву раньше срока. Вдобавок ко всему начались пожары. Даже во Владимире-Северном за три дня выгорели почти все окраины. Началось, как и следовало ожидать, в неблагополучных Грачах – самом опасном районе города. Занялось глубокой ночью, и пожарная команда, с каланчи увидев зарево, не стала рисковать и соваться туда без полиции. Так что до рассвета выгорела добрая половина Грачей, а на другое утро почти по всему городу полз сизый дым, похожий на дурно пахнущий туман. Дышалось тяжело.

Обливаясь потом, Настя лежала в своей постели, забытая всеми. Ее никто не навещал, только время от времени забегали посланцы от свекрови, чтобы справиться о здоровье невестки, да мать находилась неотлучно. Она пробовала приглашать хотя бы подруг, но даже в праве увидеть Нелли Шумилину ей было отказано. Отвечали, что многие поспешили уехать их душного пропахнувшего дымом города подальше, в деревню. Не было вестей и от его сиятельства Петра Ольденбургского, и, чем дальше, тем больше Настя уверялась в том, что все ей приснилось.

В довершение всего, заболел сын, названный в крещении Ильей. Пока Настя сама болела, от нее скрывали тяжелое состояние малыша, уверяя, что он чувствует себя хорошо, а что матери не показывали сына, так это нормально – она, дескать, сама еле голову от подушки может оторвать, какое там младенцами любоваться. Но едва молодая женщина начала ходить, не держась за стенку от слабости, она сама отправилась в ту комнату, которую выделили кормилице, чтобы увидеть маленького Ильюшеньку.

Бледненький, он лежал пластом и лишь чуть-чуть шевелил ручками и ножками. Собственные сынок кормилицы, шестимесячный крепыш, уже пытался ползать, и в сравнении с ним месячный Илья Алексеевич казался еще слабее и меньше. Настя не могла удержаться от слез, глядя на больного сына.

Он умер на сороковой день.

До Камня шли весь остаток лета и часть осени. И к тому времени, как попали в Иштым, сильно похолодало.

До Иштыма была остановка в Царицыне, где ссыльные провели несколько дней. Как раз начались осенние дожди, дороги размокли, и каторжане эти дни провели в местной тюрьме. Им позволили сходить в баню, сменить белье. Владимир Шаховской с наслаждением сбрил бороду, которая его ужасно раздражала. А когда их всех неожиданно пригласили на обед к Царицынскому градоначальнику, многие воспрянули духом.

– Жить можно! – воскликнул Антон Багрицкий, когда курьер передал приглашение. – И здесь есть солнце!

– Не обольщайся, – посоветовал Алексей, но друг только отмахнулся. Антон Багрицкий был из тех, кто до конца верит в лучшее.

В Царицыне они провели еще несколько дней, а потом им опять пришлось брести по бездорожью под конвоем еще дальше. Началась осень. Приходилось месить грязь сапогами – теми самыми, в которых они и так уже прошагали столько верст. Хорошую одежду обещали выдать только там, куда они бредут, а пока все оставались в летних шинелях. Спали на земле. Казавшийся таким здоровым и крепким Антон Багрицкий простудился и кашлял так надсадно, что товарищи боялись, что он не дойдет до места.

Но он дошел.

Хоронили младенца на Вознесенском кладбище, в родовом склепе князей Варских.

Все эти дни Настя была, как каменная. Даже пока шло отпевание, она не проронила ни слезинки – стояла, как вкопанная, молча глядя на маленький гробик. Мать и свекровь с двух сторон шептали ей злыми голосами, буквально приказывая плакать и причитать, но молодая женщина оставалась глуха к их мольбам. Она полностью ушла в себя, ничего не видела и не слышала. И за поминальным столом сидела, сложив руки на коленях, лишь пригубив по старинному обычаю кутьи. Даже верная Малаша, жалея барыню, и то качала головой. Это же так тяжело, носить все в себе! Или она впрямь такая бесчувственная, что даже смерть сына ее не тронула?

На девятый день Варские опять поехали на кладбище. Старая княгиня Фелициата Алексеевна шла под руку с матерью Насти, шепотом обсуждая судьбу молодой женщины. Бездетная, безмужняя, Анастасия Варская могла вернуться к семье и при желании снова выйти замуж. Император с легкостью бы выправил для нее бумагу, по которой Анастасия Варская считалась вдовой. Ей был двадцать один год. Найти нового мужа ей можно было очень просто.

Настя не слушала эти речи. Опустив голову, закрыв лицо вуалью, она брела чуть в стороне от родных и незаметно отстала, погруженная в свои невеселые думы. И не особенно удивилась, когда в поле зрения попал одинокий мужчина. Остановилась, сошла с тропинки, проходя между надгробиями. На ходу снимая шляпу, он двинулся ей навстречу. Великий князь Петр Ольденбургский был в мундире лейб-гвардии и походил на находящегося в отпуску гренадера, который зашел на могилы боевых товарищей.

– Сударыня, – он склонился над ее рукой, – вот мы и встретились. Приношу вам свои извинения…

– Пустое, – Настя отвернулась, глядя вслед уходящим. – Вы же не виноваты…

– Как раз виноват, – поймав удивленный взгляд, улыбнулся, – то бишь, мы оба поровну виновны…

– Что? – до молодой женщины стало доходить. – Значит, мой ребенок умер не просто так?

Она попыталась вырвать руку, но пальцы князя так крепко сжали ладонь, словно хотели ее сломать.

– Так было нужно, Анастасия, – твердо промолвил он. – Можете вслед за инквизиторами и ведьмаками считать меня исчадием Ада, но это был ваш выбор. Вас сама жизнь поставила в такие условия, когда на одной чаше весов – материнство и вечная разлука с любимым человеком, а на другой – любовь и, как знать, другие дети. Не вы сделали свой выбор – вас заставили. А я виноват лишь в том, что задал вам тот вопрос: «Готовы ли вы пожертвовать всем?» И не уточнил, что это еще не конец.

– Не конец? – несмотря на то, что середина сентября была по-летнему теплой, Настя вдруг почувствовала холод. – Что еще вы от меня потребуете?

– Успокойтесь, ничьи жизни мне не нужны. Но если бы вам пришлось выбирать между любовью и богатством, удобствами, привычной жизнью, всем тем, что вам знакомо и близко с детства? Родные, друзья, положение в обществе…

– А вы? – она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы и нарочно запрокинула голову. – Вы смогли бы отказаться?

– Если бы меня полюбила такая женщина, как вы… если бы меня просто по-настоящему полюбила женщина… – князь попытался улыбнуться. – Черт побери, ради такого я бы даже подписал все те бумаги, которые от меня требуются, и пошел в крепость, распевая веселые песни! Но – увы! – сие мне не суждено.